Фэнтези-2005 - Ирина Скидневская

— Теперь на всю зиму, — довольно говорила Люська. — Бр-р… Как вспомню этих жуков…

Богдан не вспоминал о том, что случилось на огороде, пока однажды ему не привиделась огромная мохнатая тень, одним прыжком перескочившая через детскую песочницу. Дело было в его собственном дворе, Богдан возвращался вечером с работы, фонари не горели, и в тусклом свете редких окон немудрено было принять за чудовище обыкновенного помойного кота…

Люська, открывшая ему дверь, была бледна и как-то нервно хихикала:

— Орал тут соседский кот под дверью… Прямо выл, таким голосом жутким… Хотела выйти, шугнуть его…

— Вышла? — спросил Богдан.

Люська смутилась:

— Знаешь… Поздно все-таки… Решила лишний раз дверь не открывать.

А через несколько дней, вернувшись с работы с Денисом под мышкой, Люська обнаружила входную дверь исполосованной в клочья. Дерматин висел черными ленточками, и уродливо торчали во все стороны куски ваты.

— Участковому скажу, — пообещал, вернувшись, Богдан. Люська держалась молодцом — спокойно объясняла Денису, что плохие мальчишки из соседнего подъезда балуются, режут чужие двери, но дядя милиционер их поймает и накажет…

Участковый долго жаловался на свинцовые мерзости «бытовухи» и маленькую зарплату. Богдан сочувственно кивал. За ремонт двери пришлось выложить деньги, отложенные на электрический чайник.

А еще через несколько дней, наскоро завтракая за кухонным столом, Богдан поднял голову — и встретился взглядом с глазами-щелочками на круглой морде без носа, с вертикальными челюстями. Морда приникла к оконному стеклу — снаружи.

Богдан поперхнулся. Прибежала Люська; в окне, разумеется, никого не было, и Богдан постеснялся рассказать жене правду. Он всегда считал себя выдержанным человеком с крепкими нервами; в тот вечер по дороге домой он зашел в аптеку и купил флакончик валерьянки.

— Для кота? — спросила знакомая аптекарша, веселая веснушчатая мать-героиня.

— Ага, — беспечно ответил Богдан. И, выйдя из аптеки, почему-то перекрестился — чуть ли не первый раз в жизни, скованно и неуклюже.

Валерьянка не помогла. В ту ночь Богдану приснился сон, который вполне можно было отнести к разряду кошмаров: он сидел на овощной базе, перебирал картошку, но хороших клубней не было — в его руках растекалась кашицей гниль. Он знал, что из всего университета прислали по разнарядке его одного, и он не уйдет отсюда, пока не выполнит норму. Ящики громоздились вокруг, закрывая небо; за бастионами из гвоздеватых досок прятался кто-то, подглядывал, но Богдан не мог застать его врасплох, как резко ни оборачивался, как ни вертел головой. По овощехранилищу гулял ветер, его порывы складывались не то в шепот, не то в скрип:

— Расплатишься…

Он проснулся в отвратительном настроении и с утра накричал на Дениса. Сердитая Люська увела в садик сердитого сына, а Богдан долго остывал над чашкой остывающего чая, уныло поглядывал в окно на унылый дворик и встрепенулся только тогда, когда на подоконник села птица — похожая на ласточку, но слишком большая. Птица смотрела на Богдана единственным глазом — второй был выбит в какой-то, видимо, схватке.

— Кыш, — в ужасе сказал Богдан. И добавил, забыв, что птица его не слышит: — Тебе на юг… Ноябрь на дворе… Убирайся!

Птица ударила крыльями по жести «козырька» под окном и улетела. Богдан, полный дурных предчувствий, стал собираться в университет; обнаружив на ковре под креслом синие колготки сына, испытал приступ раскаяния. Аккуратно сложил колготки, открыл комодик — и наткнулся на стопку альбомных листов: в последнее время Денис много и охотно рисовал, воспитатели в садике хвалили его за «развитие мелкой моторики правой руки»…

Богдан бездумно проглядывал карандашные рисунки, пока не наткнулся на один очень яркий, сделанный гуашевыми красками. На нем изображена была женщина в оранжево-синем клетчатом платье (кое-где оранжевая и синяя краска слились, но в целом нарисовано было аккуратно). Рядом на коричневом столике (толстая горизонтальная линия и две вертикальных) стоял зеленый круглый кактус в желтом горшке. Иголки были понатыканы карандашом; в сторону от зеленого шара тянулась огромная фиолетовая труба, похожая на граммофонную.

Богдан поднял брови. У оранжево-синей женщины было узкое лицо, нос как у Бабы-Яги и длинный злой рот уголками книзу. В руке она держала прямоугольный предмет — не то сумку, не то чемодан, не то коробку.

Богдан подумал, что обязательно надо похвалить сына за этот рисунок. Или за какой-нибудь другой — но обязательно похвалить; он видит Дениса так редко, возвращается поздно, в субботу сидит в библиотеке… В воскресенье валяется в изнеможении на диване… По утрам, невыспавшийся и злой, кричит на ребенка всего-то за то, что малыш задумался над мыльной пеной в пригоршне…

Стало быть, в субботу — в зоопарк. Богдан принял решение, и ему стало легче. Он запер дверь, все еще пахнущую новым дерматином, с медным значком «8» (Люськина покупка и гордость), и отправился, почти веселый, на встречу с научным руководителем, которая должна была состояться еще две недели назад, но по множественным уважительным причинам все откладывалась да откладывалась…

Екатерина Сергеевна восседала за профессорским столом. На краю стола стоял кактус, и фиолетовый цветок изгибался, как граммофонная труба. Одного взгляда на лицо кураторши было достаточно, чтобы понять: похвалы не будет. Ноздри тонкого носа раздувались, тонкий рот изгибался уголками вниз. Екатерина Сергеевна говорила негромко, скупо, и все просчеты, допущенные Богданом, его недоработки и небрежности, очеркнутые красным карандашом, ложились перед ней на стол один за другим — серыми машинописными листами.

Последней легла пустая папка; Богдан смотрел, как беспомощно болтаются завязочки. Он не ждал разгрома, но беда заключалась не в том: на Екатерине Сергеевне был костюм в оранжево-синюю клеточку, не такой яркий, как на детском рисунке, но все же вполне узнаваемый.

— …Одна радость — кактус расцвел, — сказала в заключение профессор, и ее тонкие губы наконец-то сложились в улыбку. — Идите, Донцов, и работайте… Я знала, что вы не хватаете звезд с неба… но чтобы в такой степени! Идите.

На ночь он выпил чуть не пол флакона валерьянки.

— Чем это воняет? — хмуро поинтересовалась Люська.

Богдан долго не мог уснуть, в полудреме читал какие-то стихи по незнакомой книге, успевал удивляться: что за строки? Неужели сам во сне придумал? А потом, провалившись окончательно, почувствовал запах гнилой картошки, очутился на ящике посреди овощебазы, а напротив, на другом ящике, сидел небритый старик, прикрывал нечистой ладонью выбитый глаз:

— Ходит за тобой… И ходит… Гляди…

— Кто ты? — спросил во сне Богдан.

— Игнатьич… — старик вздохнул. — Через меня ты в это дело встрял… Гляди…

На другое утро Денис одевался вдвое дольше, чем обычно, но Богдан не проявил недовольства. Наоборот — сообщил, что в субботу они с сыном идут в зоопарк; малой развеселился. Завязывая шнурки на высоких ботинках сына, Богдан спросил как бы ненароком:

— А какую это тетю ты нарисовал с кактусом?

Денис не сразу понял, о чем речь.

— Просто, — сообщил удивленно, когда Богдан сходил в комнату и принес рисунок. — Просто так. Красивая тетя.

— А где ты видел, что кактус цветет?

Денис засмеялся:

— Это краска размазалась!

Всю следующую неделю Денис рисовал зверей, а Богдан спал спокойно. Выпал и растаял первый снег. Ни черная птица, ни похожее на кота существо больше ему не мерещились. Он занимался диссером и ничем другим.

В пятницу Люська попросила Богдана забрать малого из садика. Дожидаясь, пока неторопливый Денис оденется, Богдан рассматривал пластилиновых мишек с бумажными ярлычками имен и подписанные шариковой ручкой гуашевые рисунки. Тема занятия была «Правила дорожного движения», на всех картинках имелись светофоры с глазками и ручками, дяди Степы в огромных фуражках, кое-где попадалось треугольное солнце в уголке листа и цветочки внизу. На рисунке Дениса, невнятном и довольно грязненьком, изображен был самосвал и маленькая фигурка под огромными черными колесами.

— Деня, — сказал Богдан. — Что это?

— Это тетя, которая неправильно переходила дорогу, — очень серьезно сообщил художник. — Нам про такое рассказывали!

Молча проклиная дур-воспитательниц, запугивающих детей всякой ерундой, Богдан вывел сына во двор из пропахшего кашей коридора. Снова пошел снег и перестал; Денис медленно и обстоятельно рассказывал, что было на обед, что на завтрак и что на ужин. Подходя к троллейбусной остановке, Богдан издали увидел толпу возле перехода; над толпой возвышался самосвал. Мигала синим милицейская машина, чуть поодаль стояла «Скорая помощь». Богдан сильнее сжал руку сына и потащил его прочь; во рту стоял отвратительный привкус. Взмокли ладони в перчатках из фальшивой кожи.