Город Антонеску. Книга 1 - Яков Григорьевич Верховский

Сами фольксдойче тоже сбежали.

С семьями и со всем награбленным барахлом на специально организованных обозах через Польшу в Германию. Те, кто оказался в Восточной зоне оккупации, были «возвращены» на родину, и судьбе их не позавидуешь. А попавшие на Запад растворились в своем народе, народили детей, внуков и правнуков, которые и не знают, что деды их и прадеды были когда-то не «настоящими немцами», а только фольксдойче в далекой, давно исчезнувшей стране, носившей имя «Транснистрия».

И уж, конечно, не знают ни внуки, ни правнуки, что где-то, в этой Транснистрии, было когда-то, а может быть, есть и сегодня такое село – Богдановка, на окраине которого в глубокой Богдановской Яме покоится пепел десятков тысяч детей, убитых их дедами и прадедами.

«Праздник Милосердия»

Убийство в Богдановской Яме началось в воскресенье, 21 декабря 1941-го.

Большими группами евреев погнали в насаженный около Ямы парк – белый и праздничный, как могут быть праздничными деревья, ветви которых укрыты легким покровом снега. Здесь их заставили раздеться и строго предупредили, что одежду следует складывать аккуратно.

И они разделись.

И аккуратно сложили грязные свои отрепья.

И застыли в каком-то безмолвном недоумении…

Мороз достигал 20 градусов, шел снег, а они – мужчины, женщины, дети – стояли нагие, почти касаясь друг друга и…

…И не чувствовали ничего.

Ни холода, ни своей наготы.

Они были уже по ту сторону черты. По ту сторону жизни.

Убийцы врезались в эту ледяную толпу и с дикими криками погнали первую десятку к обрыву.

«Шнелль, шнелль!»

Быстрее! Быстрее!

Ближе к обрыву! К Яме! На край!

И на колени! Всем на колени!

Не оборачиваться! Не обо-ра-чиваться!

Залп… и пуля в затылок каждому.

И все, стоящие на коленях на самом краю обрыва, скатываются по его склону в горящий в глубине костер.

У нас нет фотографии расстрела в Богдановской Яме, но так было везде, на всей оккупированной территории, в полном соответствии с дьявольской методикой Эйхмана. Везде убийцы стреляли в затылок евреям, стоящим на коленях у края заполненного трупами рва…

Но вот к обрыву уже бежит вторая десятка.

«Шнелль, шнелль!»

На край! На колени!

Не оборачиваться!

Сейчас прогремит залп.

Но нет…

Что-то, кажется, произошло, что-то случилось, там, в этом белом парке. Ледяная толпа всколыхнулась, и из нее вдруг выскочил абсолютно голый мужчина. Смешно подкидывая длинные худые ноги, он мчался куда-то в покрытые снегом поля. Убийцы бросились за ним…

Выстрел… Крик…

И вот уже на снегу скорчилось молодое красивое тело, и горячее алое пятно отделяет его безжизненную белизну от сверкающей белизны снега.

Убийцы глядят равнодушно – это белое тело на белом снегу теперь их уже не интересует.

Они повернули назад, к Яме.

Спешат.

Каждый обязан убить за день 160 жидов, а все они вместе – не менее 10 тысяч. Вы, наверное, удивитесь, но в пяти крематориях Освенцима сжигали за сутки меньше – около 9 тысяч.

К концу первого дня фольксдойче были измучены, казалось, не меньше своих жертв и стали проявлять явные признаки безумия.

Обеспокоенный Исопеску приказал подкатить к Яме бочонок с вином.

И правильно сделал.

Потому что, упившись вдрызг, фольксдойче повеселели и даже устроили между собой соревнование: кто больше?

Убийство продолжалось три дня: 21, 22 и 23 декабря 1941 года.

За эти дни было уничтожено около 30 тысяч.

На территории свиносовхоза оставалось еще столько же.

И вдруг… бойня прекратилась…

Утром 24 декабря евреев, не спавших всю эту долгую ночь в ожидании смерти, погнали не к месту убийства, а ближе к Бугу, туда, где урочище свертывается в гигантскую петлю. Там, в глубине урочища, их заставили строить вал, нечто типа плотины.

Плотина должна была перекрыть Яму – с тем, чтобы кровь убитых не стала стекать в Буг.

Посмотрите на план Богдановской Ямы, подготовленный комиссией Колыбанова, – рядом с местом сожжения трупов обозначена плотина, построенная будущими трупами.

За строительством надзирали румынские жандармы, поскольку фольксдойче еще вчера вечерком свалили – разъехались по своим селам.

И немудрено – ведь сегодня Сочельник!

Канун великого праздника Рождества Христова!

Да-да, именно в честь Рождества Христова и было прекращено убийство.

Рождество – это особый праздник.

Праздник Милосердия.

И не важно, какую религию исповедует человек.

Рождество – это символ общечеловеческой морали.

В Рождественские дни нельзя убивать.

В Рождественские дни нельзя бросать живых младенцев в горящие костры.

А до Рождества?

А после?

Мы не знаем, какую религию исповедовали убийцы из Зондеркоммандо «Rusland», но, видимо, и для них Рождество было свято.

В Сочельник фольксдойче покинули Богдановку.

Затихли выстрелы.

Замолкли крики.

Вернулась особая, воспетая поэтами, рождественская тишина.

Закружил, завеял рождественский снег и, словно стыдясь содеянного людьми, прикрыл разверстую пасть Богдановской Ямы.

К полудню снегопад прекратился, и к Яме на розвальнях подкатил Исопеску. Он был в гражданском и, как обычно, «в подпитии». Дорогая доха доходила ему до пят, а мерлушковая качула съехала на самые брови.

С трудом выбравшись из низких саней, подполковник подошел к обрыву и долго обозревал Яму, всматриваясь в присыпанные снегом трупы.

А потом вынул из кармана новенькую немецкую «лейку» и сделал несколько снимков – будет чем потешить друзей-приятелей, да и начальству показать не вредно – может, это поможет наконец получить чин полковника.

Ну, все. Пора возвращаться.

Домна Летиция еще утром предупредила «не задерживаться сегодня на работе» – к трем часам им нужно успеть в Храм, на Рождественскую службу. Слезы наворачиваются на глаза, когда батюшка Ион Серву заводит: «Яко с нами Бог…» А потом они поедут домой и, когда загорится первая звезда, зажгут лампадку перед иконами и сядут за праздничный стол. Будет много «гостей»: герр Хорст Хоффмайер приглашен и батюшка тоже. Летиция сама готовила угощение. Эти жидовки, что ей прислали, ни черта не умеют, ни поросенка зажарить, ни мак на кутью как следует растереть.

Праздничный ужин удался. И на следующий день они продолжали жрать и пить в честь Рождества Христова. И на второй день. И на третий…

В один из таких пьяных дней Исопеску прокатил «гостей» до Богдановки и с гордостью показал им местную достопримечательность – Яму, полную обнаженных трупов.

Четыре дня праздновали Рождество в Транснистрии.

В эти дни и в Одессе был праздник.

Впервые за двадцать лет – в советское время это было запрещено.

По приказу примаря Пыньти в свободную продажу «выбросили» 129 тонн хлеба, 10 тонн вермишели и 2 тонны халвы!

Да что там вермишель и халва, с 24 декабря 1941-го