Между плахой и секирой - Юрий Брайдер

– Ах, жалость-то какая! – причитала она. – Такой случай упустили! Ведь они всю нашу жизнь могли переиначить! И солнышко на небо вернуть, и все-все по-старому устроить.

– Телка ты глупая, – не сдержался Зяблик. – Не будут они ничего по-старому устраивать. Ни к чему им такое. Это то же самое, что тебя опять мамкину сиську сосать заставить да пеленки пачкать. Плевать им на все старое, тем более что они его и не знали. Выросли детки… Теперь кому хочешь копыта оттопчут. Зяблика неожиданно поддержала и Верка.

– Прошлого, подруга, не вернешь, – вздохнула она, почему-то пробуя на вес свои груди. – И в этом ты оч-чень скоро убедишься.

Лилечка надулась, отошла в сторонку и занялась губной гармошкой. Теперь это было непременным признаком ее дурного настроения. Зяблик так и говорил:

«Наступил плохой момент – запиликал инструмент».

Ватага между тем уже вышла из-под сени небесного невода, вне которого их сокрушительное оружие теряло всякую силу. Долго спорили, как следует поступить с кирквудовской пушкой. Все понимали, что тащить этот бесполезный груз дальше не имеет никакого смысла. Поэтому обсуждались два предложения. Одно – надежно спрятать пушку на территории Будетляндии. Другое – немедленно привести ее в абсолютно негодное состояние. За первое предложение горячо ратовал Смыков, за второе – Лева Цыпф.

– Вы, братцы мои, поговорку о запасе, благодаря которому задница урона не понесет, все, конечно, знаете, – Смыков понизил голос, дабы слова его не достигли ушей музицировавшей невдалеке Лилечки. – Поговорку эту, между прочим, поэт Пушкин придумал. Когда по Кавказу на бричке путешествовал…

– При чем здесь Кавказ? – нахмурился Зяблик.

– Сейчас узнаете… Не доезжая горы Арарат, у этой брички сломалось колесо. А запасного, как на грех, не имелось. Вот Пушкин и посылает своего кучера на поиски колеса. Денег с собой дал. Приходит кучер в кузницу и, как может, излагает местным мастерам просьбу. Дескать, вы мне колесо, а я вам деньги. Те его выслушали и в том смысле отвечают, что денег им не надо. Если хочешь, рассчитывайся задницей. Пришлось бедному кучеру снимать штаны. А что делать? Зато после этого случая, увековеченного Пушкиным, он не то что колесо, а даже запасную оглоблю с собой брал… Это я к тому говорю, что орудие должно нас здесь дожидаться. В запасе. На консервации. Не исключено, что придется вернуться. Плешаков, может, и дурак был, когда Киркопию присоединял, зато тот дважды дурак, кто Будетляндию присоединить не пытается.

– Чтоб я так жил, – сказал Зяблик. – Этот фраер иногда может красиво выражаться.

– Слушайте, а что такого необыкновенного было в заднице того кучера? – поинтересовалась Верка.

– Про то надо у Пушкина спросить, – важно ответил довольный собой Смыков.

– Какой имеш-мимеш долгий получается… – страдальчески сморщился Толгай. – Ашау пора… Кушать…

– Нет уж! – запыхтел Цыпф. – Имеш-мимеш еще долгим будет. Нельзя здесь кирквудовскую пушку прятать! Аггелы уже охотятся за ней! Я уверен! Многие из тех, кто все видел, живы остались! Не исключено, они и сейчас продолжают следить за нами. Убедившись, что мы оставили пушку в Будетляндии, аггелы начнут ее поиски. И пока не найдут, не успокоятся. Даже если мы зароем ее на три метра под землю.

– Найдут они ее, а что дальше? – пожал плечами Зяблик. – Пусть подавятся. В кого здесь стрелять? В этих деток-кошмариков? Так им, наверное, кирквудовская энергия, что мне – чифирь.

– Вы не понимаете! – Цыпф горячился все сильнее и сильнее. – Стрелять можно куда угодно! Вверх! Вниз! В сторону! Мы же не знаем дальности действия этого оружия! А вдруг оно способно перебросить сгусток кирквудовской энергии на бесконечно большое расстояние? Во что может превратить эффект антивероятности то, что находится там? – он ткнул пальцем в небесный свод. – Или там, в земных недрах? Ведь результат выстрела каждый раз иной! Страшный, но по-разному! Совершенно непредсказуемый! Можно пробудить такие силы… такие…

– Так ведь потомки наши тех сил не боялись, когда хреновину эту изобретали, – перебил его Зяблик.

– Это было оружие сдерживания, как вы не понимаете! – почти застонал Цыпф. – Вроде как в нашем мире атомная бомба. Все тогда знали, что мощности накопленного боезапаса достаточно для уничтожения планеты и не осмеливались развязать глобальный конфликт. Так и здесь…

– Спор наш, братцы вы мои, не по существу, – по всему было видно, что Смыков имеет на руках такой козырь, который перешибет все другие карты. – Слушайте сюда. Мы упустили одну существенную деталь. Пушкой-то этой знаменитой умеет пользоваться один только товарищ Цыпф. Монополист, так сказать, в чистом виде. И кто бы пушку здесь ни нашел, воспользоваться ею он не сможет… И зря вы, Лева, простите, забыл ваше отчество, кипятитесь. Большие возможности перед вами открываются. Я бы даже сказал: безграничные! Если из пушки действительно можно до Кастилии или, скажем, до Лимпопо достать, то вы всем миром править будете.

– А ведь ве-е-рно! – Верка глянула на Цыпфа, приложив ладонь полочкой ко лбу. – Левушка, когда большим человеком станешь, не забывай, зайчик, обо мне. Банки тебе буду ставить и пятки чесать. Опыт имею.

– Нет, братва, что-то здесь не то, – покачал головой Зяблик. – Недоговаривает Лева всей правды… Он мужик ушлый и любую возможную заморочку заранее должен был предусмотреть. Знаю я его. Выходит, упустили мы какую-то каверзу из виду. Так, Лева?

– Господи, неужели это так трудно понять, – Левкин запал прошел, и сейчас он выглядел усталым и печальным. – Допустим, я имею власть над кирквудовской пушкой… Но ведь и надо мной самим кто-то может взять власть.

– В смысле? – насторожился Зяблик.

– Без смысла. Человека заковывают в кандалы, раздевают и начинают жечь железом. Или подвешивают за ребро на мясницком крюке. Или сажают в бочку с крысами. Или все это на его глазах делают с другим человеком, очень дорогим для него… А я не Джордано Бруно и даже не Зоя Космодемьянская. Я боюсь смерти, я боюсь боли… Я многого боюсь… Теперь вы хоть что-то поняли?

– Поняли, – кивнул Зяблик с кривой улыбкой. – Вот, оказывается, в чем затырка… Короче, если аггелы тебя захомутают…

– Не только аггелы! – Цыпф болезненно скривился. – А вдруг тебе самому захочется стать властелином мира? Или Смыкову? Ведь из меня даже не нужно делать придворного стрелка. Под пыткой я выдам секрет кирквудовской пушки кому угодно… Кстати, стрельба из нее не представляет никаких сложностей.

– Подождите, – насупился Смыков. – Вы, следовательно, предлагаете погубить великое дело по причине личной своей моральной слабости?