Денежные короли. Эпическая история еврейских иммигрантов, преобразовавших Уолл-стрит и сформировавших современную Америку - Daniel Schulman

Спекулятивная возня на Уолл-стрит создавала все большую нагрузку на финансовую систему Америки. Уже больше года Шифф наблюдал тревожные признаки. В начале 1906 года, за месяц до своего отъезда на Дальний Восток, он выступил на заседании Нью-Йоркской торговой палаты с грозным предупреждением о состоянии экономики. Он указал на "условия на нью-йоркском денежном рынке, которые являются не чем иным, как позором для любой цивилизованной страны". Процентные ставки колебались в диких пределах, доходя до 125 процентов. По его словам, причиной этих потрясений была "неэластичная" валюта страны - количество денег в обращении оставалось неизменным. Это делало Соединенные Штаты уникальной страной среди крупнейших мировых финансовых держав, которые полагались на центральные банки, управляемые правительством, чтобы сокращать или расширять предложение валюты в зависимости от текущих экономических потребностей. Если Рузвельт направит на реформу валюты лишь часть той энергии, которую он направил на регулирование железнодорожных тарифов, сказал Шифф, "материальные интересы этой страны могут быть защищены на очень долгое время вперед".

"Мне не нравится играть роль Кассандры, но запомните мои слова", - предупредил он. "Если это положение дел не изменится, и изменится в ближайшее время, мы получим панику в этой стране, по сравнению с которой три предшествующих ей будут лишь детскими играми".

Прозвучавший за час до закрытия Уолл-стрит, призыв Шиффа к реформе валюты - или к чему-то еще - вызвал падение акций на весь день.

Вернувшись из Японии, он столкнулся с ухудшением финансового положения. В первой половине 1906 года акции упали в цене почти на 20 %. Затем был принят закон Хепберна, который ударил по ценным бумагам железных дорог. Шифф предостерег своих партнеров от новых сделок. "Я очень против того, чтобы связывать себя какими-либо обязательствами в настоящее время, потому что денежные условия повсюду настолько неопределенны, а здесь, в частности, ведется такая агитация против всех корпораций, что никто не знает, что принесет утро", - сказал он Полу Варбургу.

Теперь Шифф наблюдал за публичным издевательством над Гарриманом с нарастающей тревогой. Антипатия к железным дорогам, усугубляемая усиливающимися нападками Рузвельта на корпорации, беспокоила банкира. Он жаловался Эрнесту Касселю, что при администрации Рузвельта "крупные состояния запрещены, а... влияние и власть, которые приносит богатство, считаются опасными для государства и поэтому постоянно подвергаются нападкам" Правительство недавно заявило о своем праве устанавливать цены на железнодорожные перевозки. К чему в конечном итоге приведет натиск регуляторов?

В феврале 1907 года, примерно в то время, когда Гарриман и Кан давали показания в ICC, Шифф встретился с Рузвельтом наедине. "Мистер Шифф, - заверил его президент, - мне не за что мстить, но я хочу быть уверенным, что в будущем мы будем защищены от злоупотреблений прошлого".

В марте 1907 года цены на американские акции стремительно упали, и рынок снизился почти на 10 процентов. В один из ужасных дней торгов акции компании Union Pacific, ставшей вместе с Гарриманом мишенью для расследования ICC, упали более чем на 20 пунктов. Финансовое потрясение, названное "тихим крахом" или "паникой богачей", как считалось, ограничилось Уолл-стрит, и некоторые банкиры предсказывали, что оно не перекинется на остальную экономику.

Шифф, однако, был настроен скептически. "Мы имеем дело уже не с теорией, а с состоянием", - написал он Рузвельту в конце того же месяца. "События развиваются стремительно. Мы столкнулись с ситуацией не только серьезной, но и такой, которая, если не взять ее в руки и не применить благоразумные меры, наверняка принесет стране огромные страдания"

В июле ICC опубликовала результаты своего расследования в отношении Гарримана и Union Pacific. В язвительном отчете Гарриман был представлен как пиратский "железнодорожный диктатор", по выражению The Saturday Evening Post. Противники Гарримана в железнодорожной отрасли едва сдерживали ликование; один президент железной дороги заявил, что он "в восторге" от публичного разгрома Гарримана.

В ходе широкомасштабного расследования ICC обратила внимание на одну сделку, которую железнодорожный магнат заключил совместно с Kuhn Loeb: поглощение в 1899 году компании Chicago & Alton Railroad, средней по величине линии на Среднем Западе, имевшей стабильную рентабельность, но нуждавшейся в модернизации. Комиссия отметила эту сделку как пример "неоправданного финансирования" и указала на Гарримана как на главного виновника "эксплуатации" железной дороги. В частности, комиссия обвинила Гарримана и его союзников в разграблении некогда сильной в финансовом отношении железной дороги, в том числе с помощью тактики, знакомой современным корпоративным рейдерам. Захватив "Алтон", синдикат Гарримана увеличил дивиденды по акциям более чем в три раза, до 30 процентов, извлекая из казны компании 7 миллионов долларов. По обвинению комиссии, группа Гарримана также расплачивалась облигациями по ставкам ниже рыночных и вообще чрезмерно капитализировала железную дорогу, которая пришла в упадок, пока интересы Гарримана извлекали прибыль.

Сделка в Альтоне запятнала наследие Гарримана больше, чем любое другое непримиримое предприятие, которое он возглавлял в последние годы своей карьеры, включая угол Northern Pacific, превратив его в алчного барона-грабителя карикатурных размеров, Джея Гулда своего поколения. Джордж Кеннан, авторизованный биограф Гарримана, позже при содействии Отто Кана предпримет активную защиту Альтонского выкупа, написав пространный трактат о "неправильно понятой" сделке, в котором он, в частности, утверждал, что Гарриман и его товарищи получили скромную прибыль и что облигации были проданы некоторым инвесторам по низким ценам, чтобы подстегнуть рынок для них. Но кропотливый, методичный анализ Кеннана не смог развеять гнусный образ Гарримана.

Рузвельт, чья вражда с железнодорожным бароном стала достоянием общественности, раздул антигарримановские настроения. В своей речи в конце августа 1907 года он осудил "злоумышленников, владеющих огромным богатством", которых он обвинил в организации "финансового стресса", переживаемого нацией, в циничной попытке дискредитировать его политику. Рузвельт не называл имен, но было ясно, что Гарриман был главным среди "хищных капиталистов", которых он имел в виду.

"По стране прокатилась своего рода истерия ярости против него", - вспоминал Кан. "Его осуждали и предавали анафеме как ужасный пример капиталистической жадности, беззакония и беспредела".

-

Через два месяца после речи Рузвельта, после периода относительного финансового спокойствия, фондовый рынок пришел в упадок, предсказанный Шиффом. Неудавшаяся схема по захвату акций Объединенной медной компании спровоцировала крах, вызвав эффект домино и финансовый хаос. Вкладчики бросились забирать свои деньги из банков и трастовых компаний, включая Knickerbocker Trust Company, которая была вынуждена приостановить операции после того, как сгорели ее денежные резервы. Зараза перекинулась на другие банки и трасты, так как запаниковавшие клиенты выстроились в очередь, чтобы сохранить свои сбережения. По знакомому сценарию, сильные в финансовом отношении учреждения, опасаясь набега на свои хранилища, отказывались кредитовать более слабые.

J.