Денежные короли. Эпическая история еврейских иммигрантов, преобразовавших Уолл-стрит и сформировавших современную Америку - Daniel Schulman

Среднего Запада нарастало восстание популистов против корпоративных титанов страны. Эптон Синклер недавно опубликовал свой роман "Джунгли", в котором во всех подробностях описал жизнь эксплуатируемых рабочих-иммигрантов на чикагских мясокомбинатах. Книга стала национальной сенсацией. Тем временем рабочее движение, насчитывавшее уже миллионы человек, начало проявлять невиданную ранее политическую силу. Сэмюэл Гомперс, президент Американской федерации труда, призвал своих членов "наградить друзей" и "наказать врагов" у избирательных урн во время выборов 1906 года и "перенести войну за справедливость... глубже в политику". Конгресс рассматривал целый ряд мер по ограничению злоупотреблений корпораций. 9 июня 1906 года, на следующий день после возвращения Шиффа домой, Сенат принял закон Тиллмана, запрещающий корпоративные взносы в политические кампании. Несколько недель спустя Рузвельт подписал два важнейших закона: Закон о чистых продуктах питания и лекарствах, вдохновленный романом Синклера и приведший к созданию Управления по контролю за продуктами питания и лекарствами, и Закон Хепберна, который расширил регулирующие полномочия Межгосударственной торговой комиссии и дал ей право устанавливать цены на железнодорожные перевозки.

Союзник Шиффа, Гарриман, быстро оказался под прицелом вновь усиленного ведомства. "Верный своему роковому дару попадать в неприятности, он сумел стать центром бури, вокруг которого наиболее яростно бушевала агитация за реформу железнодорожного законодательства", - вспоминал Отто Кан. Время начала интенсивной проверки ICC казалось Гарриману и его друзьям неслучайным: оно наступило после горькой размолвки между железнодорожным магнатом и президентом Рузвельтом. Они были в дружеских отношениях еще со времен губернаторства Рузвельта в Нью-Йорке, и их отношения даже смогли пережить напряжение, вызванное регулятивной атакой администрации Рузвельта на Northern Securities. Президент, похоже, обладал особым талантом обхаживать богатых бизнесменов, которые были нужны ему для подпитки политических амбиций, и в то же время обрушиваться на них с антикорпоративной риторикой и действиями. Гарриман, между тем, понимал, как полезно иметь в Овальном кабинете друга, пусть и ненадежного.

Причиной их окончательного разрыва стали последние недели выборов 1904 года, когда Рузвельт узнал, что казна республиканского комитета штата Нью-Йорк иссякла, что поставило под угрозу список кандидатов от GOP. Рузвельт забеспокоился, что может потерпеть унизительное поражение даже в своем родном штате. Он вызвал Гарримана, который согласился помочь выкопать комитет штата из ямы. В итоге Гарриман собрал 250 000 долларов, внеся 50 000 долларов собственных средств, чтобы спасти республиканский билет в Нью-Йорке. В обмен на помощь Гарриман попросил Рузвельта назначить его друга Чонси Депью, который в то время заканчивал свой первый срок в качестве сенатора США, послом во Францию. Рузвельт согласился, но, по словам Гарримана, президент впоследствии отказался. Рузвельт еще больше разогрел ярость Гарримана, приняв закон Хепберна о регулировании цен на железнодорожные перевозки. Гарриман молчал, пока во время предвыборной кампании 1906 года председатель Республиканского комитета Конгресса, представитель Джеймс Шерман из Нью-Йорка, не обратился к Гарриману, чтобы узнать, не может ли он повторить свою роль финансового спасителя. В ответ Гарриман с горечью рассказал о предательстве Рузвельта и отказался дать Республиканской партии хоть пенни.

Шерман рассказал о своей встрече с Гарриманом Рузвельту, который, в свою очередь, запечатлел свой разговор с Шерманом в шестистраничном письме, которое он разрешил конгрессмену показать Гарриману. В нем Рузвельт отрицал, что просил Гарримана собрать средства для спасения Республиканской партии Нью-Йорка, и обвинял его в "глубокой коррупции". Гарриман, писал Рузвельт, был "по меньшей мере таким же нежелательным гражданином", как и самый радикальный левый агитатор страны Юджин Дебс, глава Социалистической партии. "Настоящая беда Гарримана и его соратников, - признался Рузвельт одному сенатору-республиканцу, - заключается в том, что они оказались абсолютно бессильны контролировать любые действия национального правительства. Нет такой формы лживости, взяточничества или коррупции, к которой они не прибегли бы в попытке отомстить"

Непростой человек, Гарриман приобрел множество врагов. Кан, один из немногих финансистов с Уолл-стрит, который не только хорошо знал Гарримана, но и, похоже, понимал его, окрестил недоброжелателей магната "Лигой уничтожения Гарримана". Члены этой антигарримановской клики, по мнению Кана, были ответственны за "отравление сознания президента Рузвельта против мистера Гарримана", заставив его "видеть в мистере Гарримане воплощение всего, что его собственное моральное чувство больше всего ненавидело, и архетип класса, разоблачение и уничтожение которого он рассматривал как торжественный патриотический долг."

Через три дня после выборов 1906 года газеты сообщили, что ICC планирует начать федеральное расследование железнодорожных операций Гарримана - расследование, которое неизбежно втянет Kuhn Loeb в драку. К началу следующего года расследование началось всерьез. И вместе с ним пришло то, что Кан назвал "кризисом в карьере мистера Гарримана". Кан отметил, что Гарриман, то ли из-за своих колоссальных амбиций, то ли из-за редкого промаха в суждениях, совершил "одну серьезную ошибку" в своем управлении Union Pacific, которая помогла разжечь натиск регуляторов против него. После того как Верховный суд постановил распустить Northern Securities, Гарриман решил продать принадлежащие Union Pacific пакеты акций Great Northern и Northern Pacific, цены на акции которых значительно выросли после того, как он и Шифф предприняли попытку поглощения. На вырученные деньги он приобрел от имени Union Pacific крупные пакеты акций семи других железнодорожных компаний. Помимо того, что этот шаг обеспечил Union Pacific большой и стабильный поток дивидендов, он дал Гарриману право голоса в управлении этими линиями, хотя и выглядел как вопиющий пример того типа сговора, который администрация Рузвельта пыталась искоренить.

В конце февраля 1907 года Кан и Гарриман предстали перед ICC, где показания Кана были столь же любезными и отточенными, сколь Гарримана - вздорными и вызывающими. Комиссия допрашивала Гарримана о его череде приобретений железных дорог. Где она остановится? Чего будет достаточно?

Если бы ICC не стояла на его пути, Гарриман прямо заявил: "Я бы продолжал работать, пока жив".

Комиссар Франклин Лейн спросил его дальше. "И ваша власть, которой вы обладаете, будет постепенно возрастать по мере того, как вы будете прокладывать одну дорогу за другой, так что вы сможете распространиться не только по тихоокеанскому, но и по атлантическому побережью?"

"Да, - ответил Гарриман, - но разве ваша организация не увеличила свою власть?"

Впоследствии Гарриман сказал репортеру Wall Street Journal: "Я предпочитаю пенитенциарную тюрьму, если это награда за развитие железнодорожной собственности этой страны, а не богадельню, которая является наградой за непрогрессивное управление железными дорогами".

 

-

Расследование ICC проходило на фоне ухудшающегося финансового климата. В течение нескольких предыдущих лет страна переживала адреналиновый всплеск процветания. Цены на акции взлетели, и за два года, с 1904 по 1906 год, промышленный индекс Доу-Джонса удвоился. Спекулятивная лихорадка вновь охватила Уолл-стрит.

Ничем хорошим это не закончится. И никогда