Холокост. Черные страницы. Дневники жертв и палачей - Нина Сигал

Однако мало-помалу начали собираться свидетельства об этих миллионах загубленных жизней. К концу 1950-х годов еврейский историк польского происхождения Филип Фридман, первопроходец в составлении указателей свидетельств, собранных различными документалистами, сказал историку Раулю Хилбергу, что «документальных свидетельств тех, кто пережил Холокост, стало слишком много, чтобы их можно было каталогизировать».

На тот момент насчитывалось восемнадцать тысяч таких свидетельств{335}.

* * *

Многие мемуары о концлагерях, опубликованные сразу же после войны, можно было бы в суровых условиях лагерей по массовому уничтожению евреев рассматривать как «дневники, которые не могли быть написаны». Так, дневник Абеля Й. Герцберга «Между двумя потоками» (Between Two Streams), составленный в виде заметок в «привилегированных» бараках концлагеря Берген-Бельзен, был задуман как черновой материал для книги, однако был в 1950 году опубликован в полном объеме на голландском языке.

Примо Леви писал, что он также задумал свою книгу «Если это человек» (If This Is a Man), еще находясь в лагерных бараках «Лагер». «Потребность рассказать нашу историю «остальным», заставить «остальных» принять в ней участие приобрела для нас, до нашего освобождения и после, характер немедленного и сильного порыва, вплоть до соперничества с другими нашими элементарными потребностями, – объяснял он. – Книга была написана для того, чтобы удовлетворить эту потребность, то есть в первую очередь для внутреннего освобождения».

По словам Иэна Томпсона, биографа Примо Леви, у этого «внутреннего освобождения» к тому времени пока еще не было широкой аудитории, поэтому рукописи на эту тему отвергались многими издателями. Редакторы утверждали, что для такого рода произведений время еще не настало. Книга Примо Леви в конечном итоге все же смогла найти своего издателя, Франческо де Сильву, который выпустил первоначальный тираж в 2500 экземпляров. Даже при таком ограниченном риске продажи были весьма низкими. Книга была переиздана в 1958 году на итальянском языке после того, как дневник Анны Франк уже приобрел некоторую популярность.

Эли Визель, ортодоксальный еврейский мальчик из бедной Трансильвании, которого арестовали в возрасте пятнадцати лет, отправили в Освенцим, разлучили с матерью и сестрой и заставили смотреть, как забивают до смерти его отца, стал «красноречивым свидетелем» от имени миллионов других безгласных жертв. Лауреат Нобелевской премии мира стал профессором и харизматичным лектором, автором нескольких десятков книг и, как было определено в официальном документе о его награждении Нобелевской премией, «посланцем человечества во имя мира, искупления и человеческого достоинства».

Однако прежде, чем все это случилось, Эли Визель прожил в полном публичном молчании почти десять лет. Позже он скажет, что после войны открыл «археологию молчания», «географию молчания» и «теологию молчания». Молчание, добавил он, как ни странно, тоже может выступать в качестве «одного из видов свидетельства»{336}.

«Вы можете быть молчаливым свидетелем. Это значит, что само молчание может стать способом общения, – сказал он, пытаясь объяснить особенности этого десятилетия. – Иов молчал после того, как потерял своих детей и все остальное: свою удачу, свое здоровье. Иов семь дней и семь ночей молчал, и трое его друзей, пришедших навестить его, тоже молчали. Должно быть, это было весьма сильное с эмоциональной точки зрения молчание, это было великолепное молчание… Моим намерением было просто убедиться в том, что те слова, которые я мог бы использовать, являются правильными. Я просто опасался прежде времени произносить их вслух»{337}.

В интервью 1996 года, которое дал в связи с присуждением ему Нобелевской премии мира, он рассказал, что написал свою самую знаменитую книгу, «Ночь» (Night), «на самом деле не для себя» и, в отличие от Примо Леви, не для «внутреннего освобождения».

«Я написал это для других Выживших, которым было трудно рассказывать о себе, – объяснил он. – Я хотел сказать им: «Послушайте, вы должны высказаться. Как бы плохо у нас ни получалось выразить свои чувства, передать свои воспоминания… мы должны попытаться сделать это. Нельзя гарантировать никакого успеха, но мы должны гарантировать, что приложим необходимые усилия». Я написал это для них, потому что Выжившие – это своего рода самый вымирающий вид. Каждый день, каждый день проходят их похороны. И я чувствовал, что какое-то время они были забыты и заброшены всем обществом, практически унижены им после войны»{338}.

Поворотный момент для Эли Визеля наступил, когда он брал интервью у одного из самый почитаемых французских писателей той эпохи, Франсуа Мориака. Набожный католик, Франсуа Мориак часто упоминал имя Иисуса в интервью, и Эли Визель, который потерял свою веру в Освенциме, внезапно счел это частое упоминание невыносимым и закричал на Франсуа Мориака: «Десять лет или около того назад я видел детей, сотни еврейских детей, которые страдали больше, чем Иисус на своем кресте, но мы не говорим об этом».

Затем он вышел из комнаты. Франсуа Мориак последовал за ним, и в конечном итоге они оба вместе поплакали. «Знаешь, может быть, тебе стоит все же рассказать всем об этом», – сказал Франсуа Мориак в завершение их встречи{339}.

Свою первую книгу объемом почти в 900 страниц, озаглавленную «И мир хранил молчание» (Un die welt hot geshvign), Эли Визель написал на идише, своем родном языке (и языке европейского еврейства, который был практически полностью уничтожен вместе с говорившим на нем народом). Под фразой, вынесенной в название, он имел в виду прежде всего молчание свидетелей, которые знали многое, но предпочитали бездействовать. Впервые эта книга была опубликована в Аргентине.

Позже Эли Визель сократил это произведение до 127-страничного варианта на французском языке – La Nuit – и попытался опубликовать его при поддержке Франсуа Мориака, который оставался его близким другом и одобрил его книгу, написав предисловие к ней. Они перебирали «издателя за издателем», но безуспешно, пока в конце концов не остановились на издательстве Les Éditions de Minuit, которое выпустило книгу тиражом в 1500 экземпляров. В 1960 году после неоднократных попыток опубликовать книгу на английском языке (она была отклонена более чем пятнадцатью издательствами в США) небольшое издательство Hill & Wang наконец-таки выпустило ее под названием Night.

Генри Гринспен, психолог и драматург, получивший образование в Гарварде и Университете Брендайса и начавший неофициально опрашивать переживших Холокост, с которыми он познакомился в 1970-х годах, сказал мне, что те, кто вышел из концлагерей в 1940-х годах, вероятно, рассказывали бы больше, если бы могли найти внимательных слушателей.

«Ты просыпаешься от кошмара, ужасного кошмара и обнаруживаешь, что рядом с тобой в постели близкий тебе человек, кому ты небезразличен, и первое, что ты хочешь сделать, – это поделиться с ним этим кошмаром, – рассказал он мне. – У всех нас есть этот инстинкт. У тебя был настоящий кошмар, пережитый наяву. И у тебя был естественный инстинкт – рассказать кому-нибудь о своих чувствах»{340}.

Однако, добавил он, независимо от того, насколько велико было стремление переживших Холокост передать часть своего опыта другим, немногие из них смогли в послевоенные десятилетия найти добровольных слушателей. «Большинство переживших Холокост, которых я знал, помнят период, когда окружающие либо активно заставляли их замолчать (часто это были родственники, а иногда даже другие Выжившие), либо не проявляли к ним ровным счетом никакого интереса», – продолжал Генри Гринспен.

«Были и другие из переживших Холокост, которые говорили, что их заставили почувствовать стыд, – добавил он. – Люди опознавали Выживших в концлагерях по их фигурам, в которых проступали скелеты, спасшиеся из моря трупов. Предполагалось, что они должны были уже умереть либо скоро умереть. И если они выжили, то виноваты в этом были только они сами… Идея заключалась в том, что если ты после этого выжил, то должен был что-то для этого сделать… Поэтому их спрашивали: «А что ты сделал для того, чтобы выжить?»

Выжившие часто задавали себе один и тот же вопрос: почему я? Этот экзистенциальный вопрос породил множество послевоенных мемуаров, исследовавших саму природу человеческого существования и смысл выживания. В книге Виктора Франкла «Человек в поисках смысла» (Man’s