Цикличность - Виктор Новоселов

материи. Вероятно, когда-то это было чьим-то одеялом. Хороший самородок, тянет на небольшой участок земли. Отлично, я как раз собирался расширяться на север, так что все в дело пойдет.

Затем я вынул из свертка небольшую картину. Я смотрел на нее, и слезы заполнили мои глаза. Нет, это не радость. Я был искренне рад за Астамуса, хотя, честно говоря, уже полгода как думал, что тот замерз на своей этой горе. И вовсе не гордость, ибо памятник в Лимфисе мне зачем-то уже установили, теперь каменный я символично смотрел на Граничное море немного нахальным и самодовольным видом. И памятник-то был удачным, красивым. Вот только, смотря на воду, каменный Валегард стоял обращенный ко всему Лимфису задом. Что озадачивало некоторых путников. В общем, не от гордости лились слезы, причиной их появления был искренний, здоровый смех. Я видел знакомую мазню. Ибо только один человек на всем белом свете «рисовал» в таком стиле.

«Снег. Ройс Баллете» – гласила подпись. «Мазня утром в хлеву. Гай Боньян» – на самом деле называлась картина. Надо будет повесить ее напротив канцелярии Боньяна. И подписать, что, мол, это подарок от первооткрывателя Астамуса. Тогда Боньян не сможет ее снять, и будет жутко беситься первые пару месяцев. Точно, именно так и поступлю.

И тут я вспомнил, что у меня вообще-то было всего пять минут свободного времени. Что ж, такие дела не терпят отлагательств.

45. Исан

10 год новой эры. Утейла.

Толстая бабка-повитуха с улыбкой передала мне маленький, копошащийся сверток. На одну секунду с ее лица сползла улыбка, как раз в тот момент, когда она решилась посмотреть в окно. У каждого дома в Утейла есть окно, что выходит на высокую башню в самом центре города. Сейчас стояла глухая ночь, новолуние. Все жители города с тревогой смотрели в окна, и видели, что в самом верхнем окне башни горит свет. Утейла словно притих в ожидании, не зазвонит ли колокол на башне.

Но колокол, пока, молчал. И, после недолгой заминки, бабка снова вернулась к тому, чему посвятила всю свою жизнь, а именно, встречать людей появляющихся на свет. Она снова заулыбалась, обнажая свои редкие желтые зубы. Ее лицо было испещрено глубокими морщинами, верное дело, они появились из-за того что она так часто и широко улыбается. Ее работа, в отличие от моей, почти всегда приносила радость.

А я, наконец, решился взглянуть на содержимое маленького свертка. Я посмотрел вниз, и сердце пронзило, словно стрелой. Оттуда на меня смотрел совсем маленький человек. Обычный ребенок. Девочка, которой отроду было всего-то четыре часа. Вся ее кожа была сморщена, а маленькие глазки бесцельно взирали на пространство вокруг. Я приблизил сверток к своему лицу, и, в неровном свете свечей, увидел, что у моей малышки разные глаза. Один темный – как у меня, а второй цвета янтаря – как у Мирры.

– Поначалу тоже испугалась, что это бельмо или еще гадость какая. Но девчушка просто решила в батька только одним глазом пойти.

– Надеюсь, что только глазом! – усмехнулся я.

И в этот момент ребенок, неожиданно, схватил меня за усы, причем так сильно, что спасаясь от захвата, я оставил в руке малышки солидный клок своих волос.

– Бойкая девчушка. Только молока успела попить и сразу в драку. – Звонко засмеялась старушка.

Для вежливости я тоже улыбнулся. Мне до сих пор немного претили подобные простые радости, ведь меня годами учили, что все это лишь суета недостойная внимания. Но вот уже добрых десять лет мне приходится привыкать к жизни среди людей, проявлять себя в новой роли и нередко маскироваться.

Сверток начал покряхтывать, и я прижал его к себе, легонько покачивая. Теплое чувство, к которому я так и не привык, растеклось по всему телу. А я стоял и вспоминал те времена, когда родилась наша старшая дочь.

С момента разрушения Столицы, северу хватило трех недель, чтобы почувствовать свободу и ринуться хватать ее большими кусками. Люди били и убивали друг друга со страшной силой. Возникали и рушились союзы. У ледников даже появилось самостоятельное государство, вскоре упразднённое путем убиения новоиспеченного монарха. Харрес сгорел через два месяца после Столицы. Перекресток всех дорог был уничтожен как памятник всему, что так не любили на консервативном севере. Все это мы с Миррой узнали немного позже, когда в лесах вокруг нас начали селиться безутешные беженцы.

Почти сразу пришедшие из Харреса люди принялись поднимать поле рядом с «нашим» домой. То самое что когда-то давно забросили их предки. Тогда же они обратили внимание на мой внешний вид. Да, творить чудеса я больше не мог. Но мое тело сохранило на себе следы их использования. Пришлось бежать, покуда кто-то из этих милых людей не нащупал под рукой вилы.

Словно нищие, мы бесцельно бродили по разоряемому северу. Мы знали, что Митарр был уничтожен землетрясениями. Там организовалось какое-то стихийное самоуправление в виде каких-то мужчин в зеленых накидках. Они безвозмездно помогали всем страждущим и старались навести хоть какой-то порядок в городе. Однако, сам Митарр при этом до сих пор лежал в руинах. Эх, если бы Джесс не погиб тогда на дороге, то этот болван вполне мог бы вступить в подобную организацию.

А затем на севере воцарился новый король. И тут нам стало совсем худо. По дорогам стали шастать банды головорезов, которым выдали верительные грамоты и отличительные знаки. Они резали всех, кто хоть немного отклонялся от курса выбранного новым королем. По традиции, в этих бандах состояли в основном те, кто ничего до этого не значил, был всеми нелюбим или вовсе забыт. Те, кого отринуло общество, становились самыми кровожадными убийцами во славу нового короля. И, естественно, первым делом они отрывались на тех, кто когда-то, столь опрометчиво, не обращал на них внимание.

Мы видели все это своими глазами. Ужасающие следы мелочной людской мести. Сгоревшие деревни, люди, развешенные на столбах и толпы беженцев с пустыми глазами. Один раз мы застали мерзавцев, что закалывали грудных младенцев на глазах матерей. Два года назад я прошел бы мимо, так как лично меня это не касалось. Хотя при этом я мог одним движением посоха испепелить их всех дотла.

А теперь я кинулся в драку, хотя врагов было намного больше. Уроки Миссы не прошли даром, я изрубил мерзавцев и спас малышей, пускай и не всех. И вы думаете, что деревня рукоплескала мне? Как-бы не так.

«Что у него на морде?»

«Это же чудотворец».

«Проклятая погань на нашей земле».

«Убирайся мразь!»

Вот что кричали люди, чьих детей я спас. А я… Я просто вставил меч в ножны и молча ушел. Таков народ севера. Точнее, таков любой народ. Из-за наивной глупости