Легенда о воре - Хуан Гомес-Хурадо

- Мы не сможем продать ее в Севилье, Закариас. Честные ювелиры знают, что она краденная, а скупщики работают на Мониподио. С таким же успехом мы могли бы украсть камень, - заметил Санчо, находящийся в дурном расположении духа после случившегося накануне ночью.

Эта беседа протекала на следующий за нападением вечер, в комнате пансиона, где обитали Санчо и Хосуэ, где они закрылись в страхе, что кто-нибудь их видел. Закариас продолжил привычные занятия, чтобы не возбудить подозрений и выведать, что болтают о событиях минувшего дня.

- Успокойся, парень. Когда всё уляжется, у тебя будет достаточно времени, чтобы съездить в Толедо или Мадрид и избавиться от диадемы. Но пока мы должны переждать бурю.

- Неужели поднялся такой переполох?

- Эх, парень, да вся Севилья только об этом и говорит. Честные горожане рассказывают о грабеже, а весь преступный мир уверен, что его учинила шайка недовольных тиранией Мониподио.

"Спроси, не видел ли нас кто-нибудь", - вмешался Хосуэ, которого это беспокоило гораздо больше, чем стоимость награбленного. Санчо так и сделал.

- Говорят, сосед описал грабителей альгвасилам. Пятеро высоких сильных мужчин с огромными усами, бесшумные, как призраки.

Санчо облегченно вздохнул.

- Ну, тогда это точно не мы!

- А кто, по-вашему, разносит слухи, нашептывает нужные слова в правильные уши? Достаточно повторить историю десяток раз, и она распространится со скоростью пожара.

- Но тебя могут связать с нами.

- Ты думаешь, парень, что я с дуба рухнул? Я всегда говорю, что "мне это только что рассказали". Не такой же я идиот. Так что предоставьте это дело мне, а сами пока отдохните.

- Ничего подобного, Закариас, - твердо произнес Санчо. Мы не можем прекратить преследовать Мониподио, если хотим настроить его людей против него.

Они еще довольно долго спорили, Закариас призывал всех святых, чтобы те повлияли на решение Санчо. Поскольку те не помогли изменить мнение юноши ни на йоту, слепой сдался и предложил другой вариант.

- В таком случае, вам нельзя здесь оставаться. Сегодня нас никто не заметил, но рано или поздно поползут слухи об огромном черном рабе и молодом человеке, которого он сопровождает. Этого никак нельзя допустить.

"Никакой я не раб," - заявил Хосуэ, бурно жестикулируя. Санчо жестом попросил его умолкнуть.

- Нам нужно найти место с прямым выходом на улицу, а не как это. Место скрытное, где не ходит много народу.

Закариас кивнул.

- Думаю, что знаю подходящее место. Оно пустует, не считая одного полусумасшедшего, который там живет. С украденными деньгами мы можем попытаться его купить. Но нам нужно не только это. Нам нужны еще люди.

- Я не хочу больше никого вовлекать.

- Мне тоже не хочется делиться добычей, парень.

- Я не об этом говорю.

- Значит, ты собираешься убедить своего друга начать использовать свои ручищи, чтобы проламывать черепа?

Закариас ощупал грудь, лицо и руки Хосуэ - похоже, таков был его способ знакомства с людьми, и поразился той силе, которая таилась под шершавой эбеновой кожей. Когда Санчо объявил, что Хосуэ поклялся не причинять физического вреда другим людям, слепой сказал, что тот сошел с ума, и чуть их не покинул. В свете произошедшего в доме скупщика краденого Санчо пришлось изменить изначальные планы не привлекать никого другого. Либо так, либо ему самому придется убить Мониподио, когда до этого дойдет. Как и предупреждал несколько месяцев назад Дрейер, "убить человека, а потом ограбить его - просто и безопасно, оставить его в живых и заставить молчать, пока грабишь, - чертовски опасно".

- Я должен обсудить это с Хосуэ.

- И поговори с ним сам, парень. Но уж лучше уговори ко мне прислушаться, иначе я сматываюсь. Я не создан для таких дел, как прошлой ночью.

Слепой ненадолго прилег на одну из кроватей, потому что почти не спал прошлой ночью. Прошло совсем немного времени, как послышался раскатистый храп, как будто терлись друг о друга два огромных бревна. Воспользовавшись этим, Санчо обратился к Хосуэ на языке жестов, потому что говорить им пришлось в основном о Закариасе.

"Что ты об этом думаешь?"

"Теперь тебе стало интересно мое мнение? - спросил Хосуэ, обиженный на то, как Санчо его прервал.

Юноша, который долгое время сидел на полу, вскочил и подошел к своему другу, занимающему единственный в комнате стул. Ему пришлось прикусить язык, чтобы с него не сорвалась какая-нибудь резкость. Он понял, что Хосуэ приревновал к появлению в их превосходной компании Закариаса, но он не мог и не хотел оставить эту тему.

"Вообще-то да, интересует".

Несколько секунд Санчо поколебался. Даже на языке жестов было два слова, которые ему трудно было произнести.

"Прости. Прости за то, что произошло".

Хосуэ кивнул и одарил его своей обычной широкой улыбкой, которая напоминала Санчо клавиатуру клавесина, имевшегося у брата Лоренсо в приюте. Гигант быстро обижался, но так же быстро и прощал.

"Я думаю, что нам не по силам проделать это в одиночку".

"Я даже не знаю, хочу ли это сделать, Хосуэ".

"Думаю, что ты не хочешь, - ответил тот, пожимая плечами. - Но всё равно сделаешь, потому что это должно случиться".

Санчо не ожидал такого ответа. С прошлой ночи он боялся того мгновения, когда останется наедине с Хосуэ и должен будет поговорить о том, что случилось в подсобке. Смерть головореза тяжким грузом висела на его совести, как только он смыкал глаза, так перед ним возникал образ неподвижного тела. Он приходил в ужас просто от мысли, что ему придется предстать перед судом друга.

"Я не хочу, чтобы вчерашнее повторилось", - объяснил он Хосуэ, сглотнув.

"Не в твоей власти этого избежать. Я много думал о том, что мы совершили. Человек, приказавший убить твоего друга, был плохим. Те, кто его сопровождают, тоже плохие. Ты должен продолжать".

"Я боялся, что ты не согласишься",

Хосуэ покачал головой.

"Я тебе не ровня".

"Не говори так, - ответил Санчо, которого до глубины души ранили его слова. - Мы - братья".

"Мы братья, но мы разные. Тебе предначертана одна цель, а мне другая. Тебе кажется, что твоя цель - отомстить за друга, но на самом деле она - лишь первый шаг по той дороге, по которой тебе предстоит идти".

Санчо ничего не ответил. Вместо этого он принялся разглядывать свои руки. Под ногтями запеклась кровь, пролитая им минувшей ночью.

Санчо всегда поражала глубокая вера друга, такая же огромная, как и его могучее тело. Ему гораздо сложнее было верить в Бога, возможно, потому что он не верил, что существует некто столь жестокий, чтобы не слышать страдания, которые каждый день происходят в мире. Он взывал к нему на смертном одре матери, когда и самого его пожирала чума. Он молил сохранить жизнь Бартоло, когда нес тело карлика к дому Монардеса. Молил его после каждого удара кнутом на галере.