Князь Китежа - Сергей Николаевич Чехин

если учесть, что как минимум три участника парада больше всего на свете желают моей смерти — причем как можно более долгой и мучительной. Но по счастью отличников усадили за отдельный стол на почетной возвышенности у окна, и нас с ними отделяло внушительное пространство площадью в два школьных спортзала.

Мы же заняли неприметные места в мрачном углу около входа, но даже там в глазах рябило от несчетного количества украшений, медалей и артефактов. Похоже, в Китеж слетелись самые богатые и влиятельные колдуны со всей империи, что лишь подтверждало слова полудницы.

Эта ночь — их последняя попытка реванша в и без того чрезмерно долгих жизнях, и если они не преуспеют, то вместо былой славы получат колья и костры за измену родине.

А значит, вся эта кодла не остановится ни перед чем, и самое глупое, что может прийти в голову, это надежда на пощаду и снисхождение. Эти твари пошли ва-банк, отступление для них равносильно смерти, и сдавать назад никто не собирается. Значит, и мы не будем.

Двери распахнулись, и в залу багровым ручьем втекли слуги в бархатных камзолах. Все они несли подносы с изысканными яствами и дорогущими винами в золотых кувшинах. Перед нами приземлили широкое блюдо, на котором лежал запеченный целиком лебедь — я сразу же узнал эту птицу по размеру, форме клюва и характерному изгибу шеи.

И если изначально меня тошнило метафорически — от переизбытка роскоши и вычурных повадок знати, то теперь живот скрутило по-настоящему. Я обожал лебедей, и есть эту благородное создание — все равно что предаваться каннибализму. Хотя не удивлюсь, если на афтерпати начнется такое, что все людоеды мира побледнеют от ужаса.

— Мерзость, — Яра с отвращением отбросила двузубую вилку.

— Что же вы, голубушка, брезгуете? — жирная баба с грудями навыкате голыми руками оторвала крыло и вгрызлась в него почерневшими зубами. — Это — пища царей.

— У нечисти — свои цари, — усмехнулся тощий старик с пигментными пятнами на лысине. — И повадки тоже — вот и воротит нос. Я вот, кстати, в бытность свою боевым офицером, без всяких зазрений поедал ее сородичей. А что? Чем Гамаюн — не птица, а русалка — не рыба?

Подруга сжала кулак, и мне пришлось осторожно коснуться ее коленки, чтобы девушка не кинулась в бой раньше срока.

— Таких, как ты, правда, пробовать не доводилось. Мы вас использовали иным способом, для коего вы подходите куда больше, чем для трапезы, — старик осклабился. — Хотя, один мой давний знакомец в походе за Калинов мост как-то раз схарчил целый выводок полудниц. А что еще оставалось, если заблудился зимой в дремучем лесу — не кору же трескать.

— Какой ужас, — я улыбнулся с таким презрением, что его, казалось, можно было потрогать пальцем. — Хорошо, что те жуткие времена больше никогда не повторятся.

Дед поморщился, как от зубной боли, а жируха отложила недоеденное крыло. Я тоже знал, на что давить, чтобы подпортить этой гнили аппетит.

— Ничего, — проворчал вояка. — История — что колесо. Рано или поздно все повернется вспять.

— Ну да, — я легонько усмехнулся. — Вижу, вы большой знаток колес.

Старик жестом подозвал лакея и что-то прошептал на ухо. Тот кивнул и вскоре склонился над ухом Светозара. Дубравин-младший кивнул, вперив в меня полный ненависти взгляд, и отставил тарелку, после чего вальяжным шагом приблизился к нам.

— Ба! Кого я вижу! — здоровяк развел руки. — Это же наш знаменитый любитель нечисти. А где твоя безрогая козочка? Я по ней соскучился.

Кровь застучала в висках, а меж пальцев просочились темные струйки. Я едва не сорвался, однако быстро сменил гнев на усмешку, ибо слишком много сидел в интернете, чтобы бычить на обидчиков, как последний бабуин.

Троллей я привык ставить на место их же оружием, тем более что предо мной разыгрывали банальнейший развод на дуэль. Но отвечать на провокацию сразу — значит, лишить себя важного преимущества, ведь тот, кого вызвали, и выбирает оружие. Поэтому я решил перевернуть игру и заставить упыря бросить перчатку первым.

— Смотрю, ты на нее запал? — выпрямился в полный рост и вскинул подбородок. — Когда ваше сборище закончится, она с радостью тобой займется.

— Когда «сборище» закончится, — с гневом прошипел Дубравин, — в приличном обществе уже нельзя будет появиться вместе с нечистью. Разве что притащить ее как прислугу или рабыню для развлечений. Удивительно, что ты взял нелюдя на торжественный бал. Я не могу ее выгнать вон, но и позволить сидеть за одним столом с почтенной публикой — тоже. Пусть идет на кухню и помогает служкам, коей она и является.

— Слушай, какая тебе разница, почему я пришел с нелюдью? Я же не спрашиваю, почему ты не отважился явиться сюда без папочки.

Я ожидал всплеска ярости и неминуемой драки, однако ублюдок, похоже, принял правила игры. Ну, или в сказочной империи не так остро реагировали на упоминание родни.

— А что в этом такого? — Светозар равнодушно пожал плечами. — Мои родители мною гордятся — вот и пришли засвидетельствовать свое почтение. Удивительно, что ты явился сюда без рода и племени. Ах да, как же я мог забыть. Ева рассказала, что произошло с твоей семейкой. Впрочем, невелика потеря. Твои родичи — бездари и неудачники, а ты их достойный наследник.

Окружающие уставились на нас с неподдельным интересом. Даже музыка стихла, чтобы зрители лучше слышали перебранку. И судя по некоторым взглядам, аристократы с нетерпением ждали кровавого десерта.

— По крайней мере, моя семья никогда не предала империю, — с толстым намеком ответил я. — Они приняли смерть с чистой совестью, и их встретят в Ирии с почетом и сочувствием. Мои предки улыбаются, глядя на мой род. А твои, светоч?

Ублюдок гнусаво расхохотался.

— Ты всерьез считаешь, что мне есть за что краснеть? Мы — истинные стражи Руси и не запятнали себя позорным перемирием. И уж тем более поганым сношением с нечистью. Скажи, ты уже возлег со своими служанками?

— А что? Завидуешь?

— Просто интересно, как далеко зайдет твое увлечение. Полудница — вполне себе девка как девка. Лешачиха… ну, на любителя. А ведь есть твари и пострашнее, вроде дракониц и упырих. Ты бы и с ними полюбился, а, сторонник нечисти?

— Почему бы и нет? Главное, чтобы нелюдь была хорошей, — я скабрезно