Серебряная лоза - Олли Бонс

Этим ранним утром хвостатый уходил, впервые за долгое время не разбудив Грету для прощания. Боялся, по лицу его она прочтёт все нелёгкие мысли. Он и вправду согласен был со старой Мартой, согласен почти во всём, кроме одного. Как же это — отдать ребёнка чужим людям?

Он ведь тоже уже его почти любил, это неизвестное существо. Хотел увидеть, на кого оно похоже. Хотел бы растить его, обучать всему, что знает сам. Наблюдать за Гретой — она наверняка станет чудесной матерью. Как наяву, хвостатый видел мирные семейные сценки, и когда понял, что это всё не сбудется, стало горько. Слёзы, впрочем, быстро высохли. Ему с самого начала было понятно, что обычное счастье не для него, так к чему жалеть себя? Он пытается выжить, защитить Грету, а теперь сделает всё, чтобы защитить и этого малыша. Даже то, что ему самому причинит боль.

День за днём он думал. Отдать Карлу? Эдгард говорил, тот бросил пить и о Каверзе хлопочет, как о родной. Но характер у Карла был не сахар. Если Каверза, испытавшая в жизни всякое, обзавелась толстой кожей, то как справится младенец? И как справится сам Карл? Может ведь и развернуть такой подарочек с порога, заявив, что у него не приют и одной девчонки ему хватит.

Да и не так далеко живёт Карл. Рано или поздно пойдут слухи, что в его доме появилось дитя-полукровка, доползут до города Пара… Грета ведь умна, она поймёт.

Он просил Марту разузнать, нет ли у кого на примете хороших людей. Та лишь качала головой: в этих краях знакомых у старухи не было, а с кем приятельствовала по работе, те тоже никого не знали. Уж были там сердобольные, стремящиеся найти сиротам хорошие семьи, но если и они не знали того, кто готов взять лишний рот, кто же ещё мог знать?

— А у тебя самого, парень, из родни никого не осталось? — однажды осторожно спросила Марта. — Оно, конечно, не очень-то, чтобы дитя воспитывали хвостатые. Но если тебя такого хорошего вырастили, может, там и о младенце твоём позаботятся?

— Думал я уже, — тяжело ответил Ковар. — Плохо я с ними расстался, и знать обо мне они не хотят. Не простили. Если я им ещё и такое дитя принесу…

— А всё же подумай. Знаешь, все склонны прощать, к тому же родную кровь. Или они из тех, кто невинного ребёнка выбросит помирать?

— Нет, пожалуй, так бы они никогда не поступили. Но тогда они меня и вовсе проклянут.

— А дитя, может быть, спасётся.

Весна перешла в лето, дождливое и холодное. Камни не высыхали, и город, казалось, весь состоял из отражений. Вот он, Ковар, бредёт в тусклом свете фонарей. А вот его вымокший двойник, искривлённый, уродливый, портящий всё, к чему прикасается. Или они уже поменялись местами?

Грета как будто и не видела, что его терзает, или он так наловчился скрывать. Приходил к ней с улыбкой, иногда — с цветами. Странно даже, что после того случая в лавке она их так и не разлюбила. Впрочем, цветы ведь ни в чём не виноваты.

Всё лето она, бедная, просидела взаперти. Нельзя было, чтобы соседи заподозрили, так что для всех она уехала на восток к родным по материнской линии. Грета даже и не знала, есть ли у неё такие родные.

Лишь ночью, когда погода позволяла, они выбирались на крышу. Садились за трубой, где никто не мог бы увидеть. Ковар бережно обнимал Грету и изо всех сил пытался быть счастливым здесь и сейчас, потому что потом, он это знал наверняка, счастья не будет.

Он выслушивал все её фантазии. Все мечты о первых шагах и первом слове. Размышления, на кого больше будет похож малыш, на неё, на него ли. Девочка или мальчик? И какое же дать имя?

Он благодарил ночную тьму за то, что скрывала его лицо, когда становилось совсем уж невыносимо.

— Если будет девочка, может быть, назовём её Мартой? — с улыбкой предложила Грета. — Старая Марта стала мне как родная. Даже больше, порой и родные столько не делают. И имя мне нравится.

— Всё, как ты хочешь, — ответил Ковар, пряча лицо в её волосах.

— Неужели у тебя нет своих пожеланий? — спросила Грета со смехом и лёгкой досадой. — Что это я слышу, согласие с любым моим выбором — или безразличие?

— Имя, что ты предложила, мне тоже нравится. И старая Марта нравится. Если бы ты, к примеру, предложила Брунгильду, или Кресцентию, или Хильдегард, я бы поспорил.

— Вот глупый, да ни за что бы я не предложила такие имена!..

И они смеялись, и Ковар действительно на краткий миг забывал обо всём.

А потом пришла осень.

Этот день оказался долгим и дождливым. Дождь падал с небес, будто там, наверху, кто-то перевернул огромную бочку, и она всё никак не могла опустошиться. Вода гремела по крыше, по всем крышам, заглушая шум экипажей и мастерских, прибивая к земле столбы дыма и пара.

Ливень всегда вселял в хвостатого чувство тревоги. Он боялся, что за шумом падающих капель упустит из виду, прослушает недобрые шаги, тайно его преследующие.

Но сегодняшнему ливню он был благодарен. Он укрыл в себе их тайну. Он заглушил и крики Греты, и плач того маленького существа, с которым отныне она была разделена.

Впрочем, плач этот был так слаб, что его и так никто бы не расслышал. Марта сказала, ничего страшного, дитя крепкое и позже обретёт голос.

За Грету Ковар страшился больше. Она разом утратила ту силу, с которой сжимала его руки, и провалилась то ли в сон, то ли в беспамятство, даже не дослушав ответ на свой вопрос: девочка или мальчик?

— Пора, милый, — сказала старая Марта. — Беги своим привычным путём, а я вынесу вам корзинку и вернусь к ней.

Обогнув квартал, промокший до нитки Ковар нашёл машину Эдгарда, потянул дверцу и нырнул поспешно. Торговец поглядел на него, подняв бровь. В уголке его рта дрожала изжёванная папироса, на полу таких валялось ещё с десяток, но ни одну Эдгард не зажигал.

Это благодаря Эдгарду, которого пришлось посвятить во всё, Ковар успел вовремя. Последние дни торговец провёл в доме Греты, чтобы в нужный час отправиться за хвостатым и привезти его, если это окажется возможным. Грета, ни о чём не подозревающая Грета была счастлива и благодарила Эдгарда за доброту.

И Ковар оставил все дела, и