Серебряная лоза - Олли Бонс

— Готова! — твёрдо сказала Марта.

Тем временем стражники, сидевшие в доме, уже услышали шум. Они высыпали наружу с ружьями наготове, но пока не стреляли. Один из них размахивал руками, в чём-то убеждая остальных.

— Делаем так, — сказала Каверза. — Я сажусь, дверь открывается, я стреляю. Марта, твоё дело — добежать до площадки и прыгнуть. Платье на спине расстёгивается? Будет глупо, если оно спутает твои крылья и ты разобьёшься.

— Я помогу! — сказала Хитринка.

Перегнувшись через спинку сиденья, она кое-как помогла Марте с платьем. Когда заканчивала, машину тряхнуло, едва удалось удержаться.

— Приехали, — сказала Каверза, прищурившись, и потянулась за ружьём. — Дайте мне первой выглянуть, а как скажу, Марта, лети вперёд пулей. А ты, — перевела она взгляд на Хитринку, — беги вниз к дороге. Вон там она. Укройся, чтобы стражники не нашли, после встретимся.

Каверза щёлкнула дверцей, протиснулась мимо Хитринки и спрыгнула вниз, и почти сразу же её ружьё выстрелило.

— Марта, давай! Скорее! — раздался её крик.

Глава 43. Прошлое. О том, как Хитринка появилась на Моховых болотах

К концу зимы хвостатый сделал чертежи новой машины. Он передал их Эдгарду, когда никто не видел.

— Отдай это Карлу. Попроси, чтобы собрал. Он ведь ещё держит кур? Как соберёт, пусть поместит внутрь яйцо, проверит.

— Надеешься выкрасть дочь Альседо? — насторожился торговец, скручивая чертежи трубкой и пряча на груди.

— Надеюсь. Но пока лишь готовлюсь, помощь нужна.

— Карл соберёт. А как обойти ловушки, знаешь?

— Об этом подумаю во вторую очередь, — сказал хвостатый.

Машина была собрана и работала. До поры её спрятали в доме Греты, в пустой бочке, где когда-то мастер хранил машинное масло.

Наступила весна, сошёл снег и потеплело. Грета всё ещё сидела дома, но уже занялась делом. Когда бы Ковар ни приходил, он неизменно заставал её за шитьём или вязанием.

— Малышам в Приюте всегда нужна новая одежда, — пояснила Грета с улыбкой. — У меня её с радостью берут, пусть не за большие деньги, ну так и я не великая мастерица. Видишь, и я могу прожить своим трудом. Для меня это всегда было очень важно, я так боялась стать обыкновенной женой, которая лишь о доме заботится да решает, что купить к обеду.

Ковар только грустно улыбнулся и подумал, что лучше бы уж она была обыкновенной. Слишком плох тот путь, на который он её увлёк.

Но самые милые, самые крошечные одёжки Грета отчего-то откладывала в ящик и не решалась продавать.

— Это для кукол? — однажды спросил хвостатый. — Помню, твой отец говорил, в юности он мастерил игрушки. Думаешь заняться подобным?

Грета смутилась, даже румянец выступил на щеках.

— Нет, это не для кукол, — только и сказала она, но дальше пояснять не стала.

Ковар понял, что делиться ей пока не хотелось, и он был не из тех, что пристают с расспросами. Но мысль пришла в голову, вот он и сказал:

— Ты думаешь, наверное, о пернатом малыше? Хочешь, чтобы всё было готово к его появлению? Надо же, а мне и в голову не пришло. Вот что значит женский взгляд, какая же ты умница у меня!

И Грета вдруг бросила спицы и, прижавшись к его груди, рассказала, что вправду думает о малыше, но не о пернатом, а о другом, который увидит свет в начале осени. И хотя до встречи ещё далеко, но она уже так любит этого малыша, так сильно любит. И она счастлива, а он?

О, Ковар тоже был счастлив. Он зацеловал её всю, и лишь потом, нежно покачивая в объятиях, спустился на землю. Дитя-полукровка. Вот уж воистину ребёнок, которого стоит держать в подвале, чтобы он выжил в этом мире.

— Я совсем не знаю, что делать с именем, — рассмеялась Грета, не видя ещё его лица. — Дадим людское? У хвостатых такие странные имена, будто прозвища, и хотя к твоему я привыкла… что случилось, тебя обидело то, что я сказала про ваши имена?

— Нет-нет, — ответил Ковар, старательно обнимая Грету так, чтобы она на него не глядела. — Дадим какое ты хочешь. Я доверюсь твоему выбору.

— Но ты теперь будто не рад? Я понимаю, что у тебя за мысли, но погоди, послушай сперва, что я придумала! Осенью, как только смогу, я устроюсь работать в Приют, и Марта принесёт малыша, будто подкидыша. А я возьму его себе, как приёмного, и никто не догадается! Всё будет замечательно, вот увидишь.

— Ловко придумано, — улыбнулся хвостатый.

За улыбкой он старательно прятал тревогу.

Позже, улучив время, он побеседовал со старой Мартой. Ещё не рассвело, и Грета сладко спала, а старуха уже готовила завтрак, чтобы успеть перед уходом на работу. Это вполне могла бы сделать и дочь мастера, когда проснётся, но Марта очень уж о ней заботилась.

Хвостатый опустился на лавку напротив старухи, принялся чистить картофелину.

— Ты ведь знаешь, что у Греты будет дитя? — решившись, хмуро спросил он.

— И у тебя будет, — ответила та.

— Да, но… ты слышала, что Грета придумала? Как считаешь, это не опасно?

— Ох, милый, я-то считаю, что это чистой воды безумие. Но она, — подняла палец старая Марта, — умеет быть удивительно упрямой. Послушай, что я скажу. Говорят, в Приют всего два раза за долгие годы приносили полукровок, и оба раза дети не выжили. Их куда-то уносили, говорили, они больны и ослаблены, и в тот же день тихо хоронили в безымянных могилках.

— А Грета знает?

— Знает, родной, знает. Только верит, что сразу вмешается, отстоит дитя и заберёт. Да кто ж ей позволит! Даже если чудом и повезёт, это станет лишь началом новых бед.

Старая Марта тяжело вздохнула, глядя на огонь.

— Счастье ещё, если дитя пойдёт в твою породу, а будет видна и людская кровь, беда. И ребёнку, и Грете жизни не дадут. И конечно, найдутся те, кто припомнит все старые сплетни. Если ещё дитя будет на неё похоже, совсем плохо. Да и без того не дело одинокой девушке усыновлять хвостатого, а полукровку и подавно.

— Что же делать?

— Ты картошку-то чисти, родной, не то я не успею. С Гретой я говорю, каждый день говорю, только это всё равно что паровоз тянуть в другую сторону, когда он уже набрал ход. Знаешь, может, я и трудную вещь для тебя скажу, да только лучше бы вам отдать дитя на воспитание добрым людям, которые попрекать не станут. И чтобы жили эти люди в каком-нибудь глухом углу. Соседи, может, добрее будут к