Дорога к свободе. Беседы с Кахой Бендукидзе - Владимир Федорин

Бокерия хотят посадить за то, что Совет безопасности платил трем госслужащим доплату – послу в Америке Тимуру Якобашвили, послу в Германии Габриэле фон Габсбург и министру по делам реинтеграции. По 1500 долларов – но легально. Десять папок уголовного дела…

ВФ: А у вас что?

КБ: Вместе с министром образования и президентом я прохожу свидетелем по делу о том, что государство продало недвижимое имущество Аграрного университета не так дорого, как могло. И была растрата совершена.

ВФ: Растрата – в смысле упущенная выгода. И кем она была совершена?

КБ: Никем. Если бы кто-то был по этому делу обвиняемым, то его адвокат мог бы истребовать дело. А так как нет обвиняемого, то ничей адвокат не может ничего просить.

ВФ: Мыслитель, проповедующий борьбу как единственный способ чего-то достичь, платит по счетам собственного учения.

КБ: В смысле?

ВФ: Вы боролись. У вас много врагов. Враги вас преследуют.

КБ: Дело даже не в том, что у меня много врагов. Просто обидно.

Беседа снова прерывается на несколько часов. У Бендукидзе встреча с министром экономики Павло Шереметой, потом мы ужинаем с руководителем налоговой службы Игорем Билоусом.

ВФ: Пока вы общались с Шереметой, я нашел место в «Государстве» Платона, посвященное судьбе праведника. Я думаю, вас оно должно утешить.

«Государство» вращается вокруг спора о справедливости. Главный антигерой, софист Фрасимах утверждает, что справедливость – это благо сильного. То есть для слабого – это благо другого. Сократ его в первой же книге разбивает, и тут подключаются два брата Платона, Главкон и Адимант, которые недовольны тем, как легко Фрасимах сдал свою позицию. И в этом возобновленном споре о том, что такое справедливость, возникает образный аргумент, который потом неоднократно вспоминали апологеты применительно к Христу.

Итак, это спор о том, какая жизнь – справедливая или несправедливая – лучше. Избирать справедливую жизнь, потому что она благо сама по себе или потому что она приносит сопутствующие блага – успех, деньги, славу? Главкон и Адимант настаивают на том, что если это благо – само по себе, то самый несправедливый – если он настоящий мастер своего дела – должен казаться самым справедливым и извлекать из этой репутации всякие сопутствующие блага. А справедливый – наоборот: поскольку он самый справедливый, он любит справедливость не за те блага, которые она приносит. Но если бы он слыл справедливым, то получалось бы, что справедливость приносит ему сопутствующие блага. И значит, у него репутация самого несправедливого.

И вот чем все это заканчивается. Истинно справедливый человек, пишет Платон, будет в итоге «истерзан бичами, вздернут на дыбу, его закуют в кандалы, ему выжгут оба глаза, а в конце – посадят на кол».

КБ: Спасибо.

ВФ: Такие вот последствия для того, кто справедлив не потому, что хочет казаться, а потому что он таков на самом деле.

С одной стороны – софистика, а с другой – обычная карьера праведника.

Данте тоже бежал из Флоренции от политического преследования.

КБ: Понятно. Не помрем – но обидно.

ВФ: Обидно, что золотой век настанет не при нас?

КБ: Обида складывается из многих вещей, потом это обобщается. Обидно в том числе и то, что недоделаны дела, какие-то бытовые мелочи.

ВФ: И, например, дело жизни, Свободный университет, будет не чем-то долговечным, а лишь живым примером для будущих поколений.

КБ: Это слишком высоко.

Нашей семье помогала по дому женщина по имени Ксения. Она была из Ставропольского края. Я учился в девятом классе, она что-то накопила и решила уехать к себе. Я ее не любил – мы с ней ссорились часто, но в какой-то момент она сказала: «Ну все, прощайте», и ушла. И я почувствовал пустоту, потому что понял, что больше ее не увижу.

К ощущению необратимости потери добавляются бытовые мелочи. Я привык покупать лекарства в определенном месте, а на новом месте, где бы я ни жил, все будет непонятно. Нужен ли рецепт, нужно ли идти к врачу? Плюс не закончены дела. Я начал в университете делать один проект, другой, третий. Что с ними сейчас должно произойти? Надо их ликвидировать, закрыть. А как же люди, они-то в чем виноваты? Понятно, что без меня не очень будет…

И конечно, меня тревожит, что будет с Грузией. Это беспокойство состоит из двух частей. Мне гораздо менее болезненно далось расставание с Россией. Оно происходило постепенно. Я ездил и ездил, а потом закрыли границу, я продал имущество, ну и все. Был в бизнесе, ушел из бизнеса, собирался продать, продал – все.

Больше всего меня волнует то, что реформы, которые я делал в Грузии, пытаются портить. Их и предыдущее правительство пыталось портить, и это пытается портить – уже несколько заходов предприняли.

А второе – меня даже не столько физическая локация беспокоит, она относится к неудобствам, о которых я уже говорил: пошел к сестре, поглядел на нее – а так придется ей приезжать куда-то. А то, что я последние несколько лет 95 % времени занимался университетом. И это незавершенный процесс. Я инвестировал в это нервную систему и как бы не получилось, что она инвестирована впустую. Потому что это была не финансовая инвестиция…

ВФ: Впустую будет, если университет загнется.

КБ: Ну да, конечно. Он не обязательно загнется, но при определенных обстоятельствах может стать резко хуже. Или начнет медленно терять позиции.

ВФ: Затухать.

КБ: Я, как и любой человек на моем месте, считаю, что я важен в этом процессе. Без меня будет тяжело. Хотя может оказаться, что без меня даже лучше.

ВФ: Когда я работал в «Ведомостях», меня всегда расстраивала такая вещь: уезжаешь на две недели в отпуск, возвращаешься, и оказывается, твой отдел отлично без тебя справлялся.

КБ: Это-то понятно. У Фонда[97] в Грузии есть кое-какое имущество, которое, как предполагалось, мы понемногу превратим в кэш, чтобы использовать его для развития университета. Но если власти будут себя агрессивно вести, они могут уничтожить всю стоимость… И так далее. Поэтому, конечно, тяжело.

Но самое неприятное – это ощущение несвободы. «Не ступай сюда». Нет, буду ступать. И это не то чтобы какая-то абстрактная территория, на которую ты не можешь попасть. Если бы я не мог побывать в Зимбабве – и то было бы обидно. Почему я не могу побывать в Зимбабве? А тут мне говорят: ты не можешь побывать в Грузии никогда – ну или долго. Зависит от степени успешности тирании, которая там формируется.