За день до послезавтра - Сергей Анисимов

Вдалеке взвыло. Старший прапорщик Судец озабоченно провел взглядом по горизонту, но ничего не увидел. Потом взвыло с другой стороны, и тут же все одновременно начали куда-то бежать. С ревом завелся дизель автоплатформы, выхлоп почувствовался даже с такой дистанции. Он стоял и продолжал озираться, как дурак, хотя Енгалычев что-то там вопил и куда-то звал. Происходящее было непонятным, поэтому старший прапорщик просто стоял и ждал, пока ему не станет ясно, что делать. По ушам будто чуть стукнуло несколько раз подряд, потом была пауза, а затем через вой довольно далеких сирен пробился негромкий дробный стук. Звук был несильный, но очень внушительный: такой издают несколько отбойных молотков, работающих через два-три квартала. Потом «бумкнуло», мягко говоря, и плиты под ногами довольно ощутимо тряхнуло. «Отбойные молотки» асинхронно постучали вдалеке еще секунд двадцать и один за другим умолкли. Судец так и продолжал стоять, разглядывая бомбардировщики. В сторону от ближайшего один из техников бегом оттаскивал гроздь потертых металлических «каблуков». У второго, который подальше, продолжали работать члены наземного экипажа. Все они остались на месте, разбежались от воя только те, у кого не было дела. Почему остался он сам, Судец понять не мог, но на вернувшегося капитана, похлопавшего его по плечу, посмотрел тупо.

– Ну ты смелый мужик, Витя… Далеко бы мы не отбежали, ясное дело, но все равно…

Старший лейтенант оглядывался почти непрерывно. Судец опять не понял, спросил, и тут капитана прорвало. По его словам, полностью заправленный и вооруженный Ту-160 мог рвануть так, что воронка была бы глубиной с четырехэтажку. Второй, стоящий рядом и заправляемый «по пробку» в эту самую секунду, – немногим слабее. Поэтому сохранить самообладание и не побежать, «когда это самое вот уже вот-вот» (по его словам) – это производило очень большое впечатление.

На громкий голос и размахивание руками подошли несколько человек, один как раз заканчивал возбужденный диалог по «уоки-токи», и старшего прапорщика довольно быстро ввели в курс дела. Оказывается, вой, который он слышал и не понял, – это были ревуны сигнала о воздушном нападении. Вторую волну дивизия не прошляпила. Использовав паузу после первого удара по назначению и получив информацию о практически полном уничтожении материальной части полков, пэвэошники явно сделали очень конкретные выводы. Их психологический настрой описывался всего несколькими словами, но каждое из них было абсолютно и непреложно непечатным. Впрочем, любой взрослый русский мужчина их отлично знает.

– Всего, говорят, шесть штук в этот раз шло, – рассказал лейтенант, лица которого Судец не узнал, – Первую, говорят, над Калининском сняли. Потом еще две штуки. И еще две уже «Шилки» уронили, чуть ли не над колючей проволокой, – видели, как долбануло, а?

– А шестая? – возбужденно спросил капитан.

– Не знаю, не имею понятия. Мне не доложили, знаете ли. Но мы бы тут почувствовали, если бы дошла. Можете не сомневаться.

Окружающие не сомневались, и, переводя взгляд с одного взволнованного лица на другое, Судец вдруг понял, что сейчас он реально мог погибнуть. Суббоеприпас крылатой ракеты, один из многих десятков, воспламенил бы топливо в танках или заполненных трубопроводах системы заправки. И прекрасный ракетоносец за мгновение превратился бы в гигантский пылающий шар, из которого в разные стороны летели бы штрихи его собственных ракет. Одна картинка перед глазами, как стоп-кадр, – и все, потом была бы темнота.

Старшего прапорщика качнуло, но он удержался на ногах.

– Я не понимаю, почему они полосы не раздолбали первой же волной, – продолжал лейтенант, которого внимательно слушали уже человек шесть. Как и капитан, все они регулярно поглядывали по сторонам и вверх, и это делало группу похожей на каких-то птиц.

– Ведь противодействия не было ни малейшего. Уж могли выделить пару ракет в залпе на качественное выведение из строя именно ВПП. Здесь же плиты такие, что даже просто «времянку» кинуть – уже пару суток займет, а качественно починить – и всю неделю. За это время любое количество уцелевших можно раздолбать. А они, смотрите – широкой полосой по зонам рассредоточения, причем почти без пробелов, скажем так! Это раз! Потом, штаб, вышка, дома состава, наконец! Чтобы с гарантией! А полосы пропустили. Почему?

– Лажанулись, – с сомнением в голосе сказал другой лейтенант, электронщик из наземного экипажа «Чкалова». Вокруг обоих бомбардировщиков продолжала кипеть лихорадочная деятельность, но он то ли исходно не был занят здесь, то ли уже закончил свою работу.

– Нет уж. Не верю я, что они лажануться могли в принципе. Что-то случилось, мало ли. Сколько-то процентов падает просто по отказам. Сколько-то могли и сбить на маршруте – от рубежа пуска и до нас чего там только и не было. Может, те самые, которые в бетонобойном снаряжении были и остались где-то на полдороге, а?

Все помолчали несколько секунд, кто-то пожал плечами. Застав еще самый расцвет отечественной военно-воздушной мощи, старший прапорщик прекрасно знал: в любой самой могучей и отлаженной военной машине под внешней стороной, без редактуры годящейся на любой рекламный плакат, хватает грандиознейшего бардака. Причем не просто трудностей взаимодействия между подразделениями, проблем с запчастями, учетом или тому подобного, а реальнейшего, сверху донизу пропитывающего все военное дело разгильдяйства. Можно не сомневаться, его хватает в Вооруженных Силах абсолютно любой страны мира, в любом роде войск. От бесштанной легкой пехоты африканских полевых командиров до сверхэлитных эскадрилий военно-воздушных сил какой-нибудь мощной державы, типа тех же США. Это нормально. Беспорядок, перманентный аврал, ощущение сумасшедшего дома на колесах, «кто в армии служил, тот в цирке не смеется», – все это вполне может соседствовать и даже просто напрямую соответствовать блестяще проведенным операциям, разгромленным вражеским государствам и всему такому же, что попадает на страницы учебников школьных средних классов. Только когда это эволюционирует в хаос, только когда несоответствие между приказами/бумагами и действительным положением дел на всех уровнях достигает какой-то критической величины, подразделение становится небоеспособным. В большем масштабе – саморазрушается армия, проигрывается сражение, а за ним война. Судец опасался, что это уже давно произошло с армией современной России. Ему повезло служить в части, являющейся бесспорным исключением, но о происходящем в других авиаполках он знал неплохо: спасибо электронной почте, позволяющей обмениваться парой слов с одноклассниками хоть каждый день. Хорошо, если треть продолжает служить, остальных давно сократили вместе с машинами – отдельными эскадрильями, полками, целыми дивизиями. Стране почти 15 лет банально не хватало хлеба, потом хлеба стало вдоволь, но захотелось колбасы. А потом к колбасе привыкли, и менять что-то, наверное, показалось неправильным. Да и уже тогда было поздно, наверное.

Старший прапорщик сплюнул и поморщился от боли, как засевшей в груди, где-то под ребрами, так и не прошедшей, а продолжающей несильно, но ощутимо ныть.

– Это что-то неправильно, – продолжал бубнить первый лейтенант. – Не верю я, что они могли так пролететь. Вот сейчас вторую волну целиком положили вокруг Энгельса, да? Но она в четыре раза меньше первой. Вот как дадут нам снова сейчас…

Все одновременно посмотрели вверх и как-то повжимали головы в плечи. Именно в эту секунду дали сигнал, и штатные наземные экипажи уже окончательно готовых ракетоносцев начали едва ли не пинками разгонять всех в стороны, подальше. Машины и транспортеры укатили, облепленные людьми. Желающих остаться позади не нашлось: чего стоят четыре двигателя Ту-160 на взлетном режиме, здесь знали все. Звук даже единственного двухконтурного турбореактивного форсированного НК-32 заставлял мужчин подтягивать яички поближе к паховым каналам, а женщин натурально доводил до выкидышей. Как было уже сказано, на гениальном изделии КАПО имени Горбунова их стояло четыре. Если при запуске стоять слишком близко – тебя просто унесет.

– Куда их, интересно, все-таки пустят?.. – сказал в пространство Енгалычев, но ему никто не ответил. Земной шарик слишком большой даже для тысячи стратегических бомбардировщиков, не то что для двух. Сотни городов, сотни военных баз, аэродромов и хранилищ ядерных зарядов. «Поля» ракетных шахт. Нефтеперегонные заводы и стратегические хранилища углеводородного топлива. Стратегические мосты. Центры спутниковой связи. Базы ударных субмарин. Корабли в море: авианосцы, ракетные крейсера, эсминцы. Просто правительственные здания в разных странах. Вполне можно парой крылатых ракет в обычном, неядерном снаряжении долбануть, скажем, по Почтовому музею Вашингтона, округ Колумбия. И не придет ли вдруг тогда кому-нибудь в голову, что это намек и что не стоит лезть со своей демократией в страну, которая может ответить вот так? И что следующий удар пойдет не по утехе филателистов, а по чему-то серьезному?