За день до послезавтра - Сергей Анисимов

Старший прапорщик испытывал яркую, веселую злость. На всякий случай они дотащили распылитель пеногенератора-«двухтысячника» обратно к стойке, там теперь было кому присматривать за порядком. Потом старший лейтенант отдал команду, и они снова побежали. Майор уже уехал куда-то назад к «точке», где собирали уцелевший летный персонал. Машины не было, так что двигаться пришлось своим ходом: несмотря на слова старшего расчета, приказ капитана никто не отменял. Судец бежал за Баиром Енгалычевым, то и дело обегая или перепрыгивая глубокие выбоины в бетоне. Несколько раз он отмечал, что бомбы ломали плиты, – такое бывало, если удар приходился близко к краю. В остальных случаях они просто оставляли полуметровую закопченную воронку, засыпанную крошками и обломками, иногда с торчащими обрезками арматуры. Дважды по пути попадались невзорвавшиеся бомбы, как две капли воды похожие на ту, что он рассмотрел рядом с «Алексеем Плоховым». Который уже почти наверняка догорает. Эта мысль снова сдвинула что-то в его мозгу, и старший прапорщик взвыл от ярости, наддав вперед. Он знал эту машину до последнего болта от момента вступления в строй, он проводил с ней больше времени, чем с дочками. За нее ему заплатят по высшему счету, в чем бы это ни выражалось. 200 килотонн, суки! 200 килотонн хотя бы по одному городу, и вы вечно будете переваривать сдачу за «Плохова». У него не было ни малейших сомнений в том, кто это сделал. Ну, молитесь! Ракеты уже наверняка пошли!

Удар по аэродрому стратегических бомбардировщиков-ракетоносцев – это однозначно война, причем в полную силу. Почему удар был неядерным? Рвутся ли сейчас боеголовки «Минитменов» и «Трайдентов» над Москвой, Архангельском, Минском? Судец снова пробежался взглядом по горизонту: все было чисто. Не мелькали отсветы вспышек, не грелся воздух. До Саратова всего ничего через Волгу, и в нем проживает больше 800 тысяч человек. Наверняка, будь начавшаяся война ядерной, заряда не пожалели бы ни на него, ни на «Энгельс-2». Тот же «Минитмен» несет три разделяющиеся боеголовки по 300 килотонн – это как раз подошло бы для такой разнесенной цели, которой являются авиабаза 22-й Донбасской ТБАД. Значит?.. Что это значит? Что?

К моменту, когда их нагнала машина, оба уже полностью выдохлись, но обвинить их было не в чем. Рассредоточение машин обоих полков по площади авиабазы не защитило дивизию от тяжелых потерь, но оно спасло ее от полного уничтожения в течение считаных минут. Теперь на поле было полно народу и полно техники. Енгалычев махнул рукой пролетающему мимо УАЗу, и тот тут же остановился. За рулем был солдат-срочник: бледный, с глазами навыкате. Оказывается, его послали именно за техниками; он мотался по рулежкам уже минут пять или больше, чуть не влетел под пеноподъемник, но они стали первыми, кого он нашел.

– Десятками трупы из штаба выносят… – поделился с ними солдат. – Ужас…

По его словам, одна из ракет попала точно в штабное здание, и то пробило насквозь, а затем буквально разорвало изнутри. Если бы не утро воскресенья, полегли бы все штабные: и 22-й Донбасской дивизии, и обоих ее полков. В отличие от бомбардировщиков, штабы не были «разнесены», и размещались просто на разных этажах одного и того же здания: удобного и отлично приспособленного для работы. Но так погибли лишь офицеры отделов, занимающихся сегодня обеспечением запланированных полетов двух бортов, включая их собственный.

На этой мысли Судеца что-то кольнуло в грудь, но он не обратил на это внимания: они уже подъезжали, и ему было на что посмотреть. Контрольная башня превратилась в кучу обломков кирпича, над ней столбом вился дым. Все вокруг было в серой гипсовой пыли, летали и ползали по земле черные хрустящие хлопья, – остатки сгоревших бумаг. «УАЗ» затормозил под стеной бойлерной, и шофер поторопил их выходить – ему нужно было назад, за остальными.

Енгалычев и Судец остались стоять на месте, как дураки, разглядывая суету вокруг. На лицах людей был написан откровенный страх – исключений они почти не увидели. Скидку можно было дать только на то, что бегали солдаты, офицеров в пределах видимости не имелось. Более того, солдаты бегали все-таки как-то организованно. Несколько пар бегом тащили в сторону сложенные носилки, еще несколько бежали с другой стороны и несли штыковые лопаты. Подумав, старший лейтенант указал технику туда же, куда бежали все, и они стронулись с места, вертя головами. Судец не мог поручиться за офицера, но у самого него сердце едва не разрывалось от сдерживаемого желания материться и кричать вслух.

Битые кирпичи валялись уже в сотнях метров от места, где раньше был штаб. Ближе начали попадаться осколки стекол, и все это было покрыто густым слоем пыли и мусора. Здание столовой, в которой они завтракали всего-то около часа назад, пострадало серьезно, но во всяком случае устояло. Гараж был разбит и горел, но его тушили в четыре рукава – ребята в бурых робах и касках перли прямо в пламя, заливая его. Штаба не было. Была огромная куча дымящегося строительного мусора, на которой, как муравьи, копошились люди. Человек сто солдат, построившись в цепочки, невероятно быстрыми движениями перекидывали из рук в руки кирпичи, расчищая какое-то конкретное место с одного из краев завала. Еще почти столько же в диком темпе работали ломами и кирками, раскидывая все с края торчащей в руинах наискосок бетонной плиты. Несколько копались уже под самой плитой. И еще одно. В полусотне метров, под уцелевшим основанием кирпичного забора с отдельными торчащими прутьями, оставшимися от кованой решетки, лежали тела. Их было не очень много, десятка полтора, но они не были ничем накрыты и сразу бросались в глаза.

– Баир! – прокричали сзади. Старший лейтенант обернулся и тронул товарища за рукав. Это был капитан Копытов.

– Где вас черт носит?!

Старший лейтенант начал докладывать, и Судец ожидал, что капитан его оборвет, но тот замолчал и выслушал подчиненного очень внимательно. Судя по всему, о статусе прочих машин полка он почти ничего не знал.

– Вот так вот, – заключил капитан, когда Енгалычев закончил докладывать. – Вот так вот нам всем. Значит, две машины в активе, одна, возможно до трех, – под ремонт. Ничего, могло быть хуже.

Судец только моргнул: ему просто не хватило фантазии придумать, как это могло быть «хуже».

Капитан передал кому-то по рации свое место, упомянул, что Енгалычев и Судец явились, несколько раз подряд сказал «есть» и замолчал. Повернувшись к подчиненным и вслепую сунув «уоки-токи» в держатель, он застыл взглядом, провожая очередную группу солдат с носилками, и молчал с полминуты. Потом капитан будто очнулся.

– Ну, приказы есть, исполняем. Пока ждем. Машина вот-вот будет, мне обещали.

– Куда? – поинтересовался Енгалычев.

– К целым нашим зайкам. Там уже полный комплект, но и мы лишними не будем, я так думаю.

– В каком смысле, комплект?

– Ты не понял? Побило штабистов. Побило летчиков. Побило техников. На два боеспособных Ту-160 набрать экипажи – это еще реально, конечно, но тоже думать командирам надо. Судец, ты лучший специалист по электрике во всем полку, я на тебя надеюсь. Давай-ка ты в первых рядах будешь сейчас, хорошо? Даже нами командуй, если потребуется. Старший лейтенант?

– Так точно. Я понял, товарищ капитан. Я – даже таскать-катить, лишь бы…

Он не сумел произнести следующие слова, что бы ни собирался сказать. Перехватило горло.

– Видели? – спросил капитан. Он мотнул головой вбок, и у старшего прапорщика на миг возникло чувство, что тот сказал это просто так, – лишь бы что-то сказать. Ответить было нечего, и Судец просто пожал плечами. Как раз в это время подкатила машина – та же развозка, которая везла их утром. Контраст был невыносимым – счастье тогда, когда он вышел из любимого дома заниматься любимым делом, и ужас теперь. Когда от четырехэтажного здания штаба его дивизии и его полка осталась гора ломаных кирпичей. А от десятков веселых, крепких, здоровых мужиков, способных сказать ему «Здорово, маршал!» на пути от столовой к полю, – ничего или почти ничего. Изломанные тела, серые от пыли. Это не они. Этого не может быть.

Его снова накрыло непониманием, и старший прапорщик неожиданно согнулся пополам, выкашливая из себя непонятную серую и желтую дрянь. Капитан и старший лейтенант что-то спрашивали, потом просто взяли его за плечи и повели внутрь автобуса. Пришел он в себя несколькими минутами позже, пока они то ехали, то снова стояли. В «ЛиАЗе» было еще несколько человек – знакомых и полузнакомых, и Судец успел еще уловить слова капитана про «нет, не ранен».

Прямо напротив него, на истертом сдвоенном сиденье развалился капитан, про которого старший прапорщик помнил, что он штурман из экипажа «Валерия Чкалова». Когда он снова сумел начать думать, его покоробило, что капитан сидит так вольно, когда вокруг смерть, и только потом он понял, что тот отставляет в сторону ушибленный или разбитый локоть, а лицо у него в ссадинах и опухло.