Романы Круглого Стола. Бретонский цикл. Ланселот Озерный. - Полен Парис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прибыв туда, она направилась в темницу, где он был заключен.
– Король Артур, – сказала она, – благодаря моим верным рыцарям, вы в моей власти. Если вы и откажетесь признать меня своей законной женой, то, по меньшей мере, вас вынудят отослать ко мне обратно рыцарей Круглого Стола, которых мой отец пожаловал мне в приданое.
Артур ничего не отвечал; он еще не допускал мысли, что девица, узником которой он оказался, была в своем праве. Но, что ни день, мнимая Гвиневра подливала в его кубок любовного зелья; что ни день, она приходила повидаться с ним, говорила ему голосом ласковым и нежным, смотрела на него взором томным и страстным; так что мало-помалу король, влекомый силой яда, стал беззащитен против ее уловок. Что нам еще добавить? Он дошел до того, что забыл о правах истинной королевы и не проводил уже ни одной ночи, не возлегши рядом с самозваной Гвиневрой.
Однако после Пасхальных праздников, немного придя в себя, он пожаловался, что его держат отлученным от его баронов.
– Ах, сир! – воскликнула девица, – не думайте, что я откажусь от вашего общества по доброй воле: стоит вам вернуться к себе во владения, и вы, того и гляди, отринете вашу законную супругу. Если я вас и завоевала вроде как насильно, то лишь надеясь вернуть вас к узам, скрепленным святой Церковью. Мне не жаль было вашей короны; без нее я буду любить вас больше, чем первым среди коронованных государей.
– А я, – отвечал король Артур, – никого так не люблю, как вас, и с тех пор, что я здесь, я вовсе позабыл о той, которая столь долго занимала ваше место. Однако должен признать, что ни одна дама не выказывала более здравомыслия, не была более добра и любезна, чем та вторая Гвиневра, чрезмерно долго слывшая моей истинной супругой. Своею щедростью и добронравием она покорила сердца всех, и богатых, и бедных. Каждый говорил, что это просто изумруд среди дамского рода.
– Так поступают все, – сказала мнимая Гвиневра, – кто прибегает к тем же уловкам; ибо им непременно нужно внушить к себе почтение.
– Это может быть; и все же я не устаю восхищаться всеми добродетелями, видимость которых ей была присуща и которые так долго удерживали меня во грехе.
Эти беседы сильно беспокоили мнимую Гвиневру; как бы ни был ослеплен страстью король, она трепетала при мысли, что однажды ее снадобье утратит силу.
– Чего еще вы хотите от меня? – спросил ее как-то Артур.
– Я хочу, чтобы вы заставили ваших баронов признать меня дочерью короля Леодагана и вашей законной супругой.
– Я не против; а чтобы меня не осудили ни церковники, ни миряне, я намерен собрать знатных людей Кармелида и побудить их заново назвать вас наследницей короля Леодагана и той самой, с кем венчался король Логрский перед ликом святой Церкви. А затем я потребую от баронов Бретани подтвердить это свидетельство.
Гвиневра рукоплескала этому решению, и король назначил сбор в Кармелиде на праздник Вознесения, обещав признать перед баронами этой страны вторую Гвиневру истинной королевой Логрской. В то же время он отправил гонца к мессиру Гавейну, дабы известить, что он здоров душой и телом и что тому следует созвать баронов Логра ко дню Вознесения в город Кармелид.
LXVIII
Королевству Логр было от чего страдать без короля Артура. Бароны, ничего более не опасаясь от сюзерена, вели междоусобные войны, к великому ущербу простого люда. Те, кого дотоле удавалось легко удержать на верном пути, становились жесточайшими врагами мира и спокойствия: грабителями на дорогах, похитителями имущества вдов и чести девиц, бичами сирот и церквей. Надлежало найти лекарство от столь великих зол. Со всех концов королевства стекались жалобы к королеве, и даже те, кто злоупотреблял силой более других, признавали надобность восстановления верховной власти. Притом самые знатные ленники лелеяли надежду на то, что выбор большинства падет на них. Особенно король Агизель Шотландский, кузен Артура, тешил себя мечтами наследовать королю. Правда, мессир Гавейн был родней еще более близкой, но его великая преданность давала повод думать, что он откажется занять место своего дяди.
Итак, было созвано всеобщее собрание баронов. Агизель первым заговорил о том, что пора бы заместить короля Артура, коего, по всей видимости, уже нет в живых. По его мнению, корону полагалось предложить ближайшему родичу оплакиваемого короля.
Галеот же знал, что мессир Гавейн откажется ее принимать, пока не придет известие о смерти его дяди. Раскрыв ему честолюбивые планы Агизеля, он сумел убедить его решиться на это; и когда король Шотландии от имени высокородных баронов спросил Гавейна, согласен ли он стать королем, он ответил, что не возражает, если такова общая воля, «все же уповая на то, – добавил он, – что король Артур, мой дядя, не умер и скоро вернется. Тогда бароны, которые изберут меня, будут свободны от своей клятвы верности, а король не сможет держать на меня обиду за то, что я правил в его отсутствие».
Нетрудно угадать досаду и удивление короля Агизеля, когда он увидел, что мессир Гавейн согласен быть избранным лишь для того, чтобы лучше хранить трон для короля Артура, ежели тот когда-либо появится вновь. Пришлось ему смириться и, как и всем прочим, признать мессира Гавейна законным преемником спорной короны. И едва совершился выбор, как иссякли смуты и неурядицы. Мессир Гавейн обладал титулом короля; королева – его властью.
Однажды из Кармелида прибыли посланники с просьбой обратиться к мессиру Гавейну.
– Монсеньор, – сказали они, – король Артур приветствует вас как своего вассала, племянника и друга. Он в добром здравии, он располагает полной свободой в королевстве Кармелид; и он призывает вас прибыть к нему со всеми баронами королевства Логр ко дню грядущего Вознесения.
Прежде чем дать ответ посланникам, мессир Гавейн пошел повидаться с королевой.
– Вот вам добрые вести от короля, – сказал он. – Он в Кармелиде, куда и приказывает нам явиться, чтобы держать с ним совет.
Королева была слишком умна, чтобы не догадаться о том, о чем не договаривал мессир Гавейн. Король Артур в Кармелиде, а стало быть, он узник или покровитель той, что возвела гнусный поклеп. Молчание, хранимое мессиром Гавейном относительно того, о чем мог бы еще сказать король Артур, не оставляло ей ни капли сомнения. Однако она была даже более радушна,
