Рыба, кровь, кости - Лесли Форбс

Клер и Джек вместе спустились на лифте из офиса Баррета, в молчании вышли на улицу; каждый из них был поглощен собственными надеждами и обидами. Ее родственник заговорил первым:

— Ты ведь понимаешь, что теперь, случись с тобой какая-нибудь неприятность, этот пакет откроют, и меня могут обвинить, даже если…

— Какая-нибудь неприятность, Джек? Хорошее слово. Что значит «неприятность» — убийство? Попаду под автобус? — Полушутя она добавила: — Тогда, я думаю, в твоих интересах следить, чтобы меня случайно не ударило насмерть током от тостера, а?

Джек сухо ответил, что самодовольство ей не идет.

— Знаешь, кражи в офисах поверенных не такое уж неслыханное дело, — сказал он, роняя семена сомнения и уходя прочь широким шагом, окружив свою узкую, словно сошедшую с полотна Гойи фигуру клубами сигаретного дыма.

Она решила, что с его стороны это было весьма смелое замечание, учитывая, что ничто не мешало ей вернуться обратно в контору Баррета и заставить его вскрыть пакет. Но в конце концов, Джек всегда был игроком. Разве он не поставил на ее молчание и не выиграл? Чем еще ему оставалось рисковать? Как бы то ни было, они стали своего рода заговорщиками, сообщниками: их объединила история, которую они рассказали сначала Бену, а потом ЮНИСЕНС, об исчезновении Ника и Кристиана. И я ведь не знаю точно, что рассказ Джека — неправда, подумала Клер. От тибетских властей не поступало никаких сообщений о пропавших людях. Ничего больше нельзя было сделать, разве что вызвать международный скандал.

Различные попечители и поверенные потратили довольно много времени на канцелярскую работу, прежде чем наконец утвердили передачу Клер дома Риверсов — и она с радостью его приняла, несмотря на жившие там воспоминания о Салли.

— Я как пересаженное растение, которое успешно видоизменилось, приспособилось и приобрело защитную окраску, — сказала Клер Мустафе. Она больше не была перекати-поле, неуловимой изгнанницей, подобной зеленому цвету акварели.

И Джек тоже. Он без колебаний упаковал большую часть пыльных реликвий Эдема и убрал в кладовку, быстро заменив их элегантной мебелью, такой же вытянутой, как и он сам. Потом, вскоре после переезда, он бросил свою работу в ЮНИСЕНС, чтобы предпринять еще одну попытку вырваться на свободу, уйти от прошлого. Айронстоун принял предложение от телепродюсера, который прочитал об экспедиции «Ксанаду» в научных журналах и попросил Джека провести небольшой цикл научно-популярных документальных программ. Развеять для широкой публики мифы, окружающие генетику, — таково было вкратце основное содержание передач. Посетив съемку первых двух выпусков — об опасностях генетически модифицированных продуктов, возможности существования гена, отвечающего за склонность к насилию или гомосексуальность, — Клер должна была признать, что они совсем неплохи. Ей отрадно было видеть, что, получив собственную долю Эдема, ее родственник начал потихоньку терять вид отчаявшегося каторжника. Единственное, что его теперь тревожило, как признался Джек во время нетипичного для него порыва откровенности, было то, что Дерек Риверс мог в один прекрасный день разыскать его и попытаться шантажировать.

Разумеется, Клер не ожидала, что они с Джеком смогут стать друзьями, — это было невозможно, пока тот пакет оставался в сейфе Баррета, но долгое время им и вправду удавалось общаться со сдержанной учтивостью. Джек даже проявил терпимость, наблюдая за тем, как Клер решительно преображала главный сад, и это пробудило в девушке обнадеживающую, хотя и немного идеалистичную уверенность в том, что, сменив окружение своего родственника, она на самом деле смогла изменить его характер; эта уверенность подкреплялась последней записью в ее дневнике, заключительным реестром в реестровой книге.

Сад теперь принадлежит всем в поместье Эдем; что-то вроде общинного участка, посвященного Салли, Нику, Робину, Аруну и всем прочим потерявшимся семенам. Достаточно уже взглянуть на наш сарай — корпус рыболовного траулера 1930-х годов, с Гебридских островов, подаренный Перси, бывшим шотландским рыбаком, владельцем «Лови на опарышей». На траулере, который йоркширский друг Джека покрыл тростниковой крышей, все еще написано его гэльское имя «Карн Ду»; Перси объяснил мне, что оно означает «темная пирамида, пирамида из камней», которую возводят как надгробный памятник или наземный ориентир. То, что приведет тебя домой через суровые и опасные моря, говорит мистер Банерджи, который по-прежнему ждет возвращения Ника. Вокруг пирамиды дедушка Ника посадил рапс, потому что он дешевый и яркий, а еще из него получается хороший перегной; я же обнаружила, что особая разновидность декоративной капусты, которую я выбрала за красоту двухфутовых побегов ее весенних цветов, также отвлекает тлей от других посадок. Контуры наших насаждений указывают на границы между семейными участками: полоска мистера Банерджи, например, почти полностью отведена зеленым травам (зелень — это единственное, что бенгальцы любят больше, чем рыбу). Толстя, что удивительно, оказался суровым борцом с сорняками; его тыквы, кукуруза и бобы в строгом порядке выстроились в характерном для земельных наделов Вест-Индии глубоком слое мульчи, который нарушает только Рассел, время от времени зарывающий какую-нибудь косточку. Слизни под запретом. В сырую погоду Мустафа выводит своих племянников и племянниц с корзинами, чтобы они собирали улиток и относили их на кладбище Милл-Хилл. Миссис Патель и миссис Уайтли разводят растения в основном на собственных подоконниках, ну а я — архитектор, отвечающий, так сказать, за кости сада. Толстя помогает мне применять новые способы прививки для лучшего роста. Вместе мы придумали самую впечатляющую особенность нашего сада, то, что Джек называет моими «изувеченными» фруктовыми деревьями: стволы гималайской дикой яблони мы вплели в кольцо живой изгороди, предотвращающей весеннее выгорание посевов, а еще черенковали саженцы дикой горной вишни, превратив их в устойчивые к действию ветра силуэты наподобие скульптур Джакометти.[57]

Кажется, у меня действительно есть особая способность поддаваться игре воображения. Например, с костью пальца ноги Аруна. Вместо того чтобы отдать ее на анализ ДНК, выяснить, является ли этот скелет из Тибета частью меня, я составила коллаж из косточки и снимков места захоронения — напоминание обо всех историях, которые представлялись мне выдуманными, а оказались правдой. Тератолог в процессе становления, так зовет меня Бен, и кто знает, что может статься? Стоит только прислушаться хорошенько, и деревья могут заговорить. Может, потому я так сильно верю в то, что мой эпигенетический эксперимент на Джеке сработает (хорошие слова, все эти «эпи»: в названиях химических элементов «эпи» обозначает мостик между атомами в молекуле). Права я или ошибаюсь, но это лучшее, что я могу сделать. Всякая попытка придумать иной план только возвращает меня к элементам, которые я обнаружила, раскопав мой семейный компост:

Арун Риверс

Джозеф Айронстоун

Магда Флитвуд

Герой?

Мученик?

Убийца?

Мученик?

Убийца?

Святая?

Рыба, кровь или кости?

Какой порядок верный? Что каждый из них дал мне, Клер Флитвуд, Джеку или Салли? Как далеко назад нужно зайти, чтобы обнаружить ту самую стволовую клетку? Эта мысль потрясла меня, когда я изучала пригоршню удобрения «Рыба, кровь, кости» (которое весьма живо напоминает Робина после кремации — пара фунтов однородной, похожей на песок массы, ради приличия называемой прахом). Прочитав список компонентов на коробке удобрения, я узнала, что наряду с небольшим количеством магния, кальция и серы в нем также содержатся примерно одинаковые части азота для стимулирования роста зеленых побегов, фосфора для получения рассады и крепкой корневой системы, а также калия, который способствует появлению цветов. Понятия не имею, как это все разлагается. На деле же, я смотрю на это вот так: в каждом из нас есть немного Джека (как узнала Магда), и кто скажет, какого Джека винить? Никто не может исследовать, как влияет на нас его присутствие или отсутствие. Во всяком случае, пока не может. Определение видов всегда было трудным делом, так объяснил Бен, когда сообщал мне о ходе работы с маками, которые ему удалось вырастить из найденных мною возле Цангпо семян. Он напомнил мне, что ботаники, вроде Линнея, отличали один вид от другого по таким признакам, как, например, наличие у растений односемянного плода или мясистых ягод. И такой подход был неверен, как зачастую доказывает наша способность устанавливать последовательность генов. Растения из Азии, дающие ягоды, могут оказаться близкородственными экземплярам из Северной Америки с односемянными плодами, причем те самые виды, на примере которых первоначально доказывалось отличие двух родов. В случае с нашим маком цветы первого урожая «зеленого Цангпо» оказались скорее серыми, и они были однолетними: растения отцвели один раз и умерли, не дав семян. Но у нас все еще есть вторая жестянка, та, которую Вэл нашел возле скелета Джозефа. С этими семенами мы будем осторожнее. В конце концов, чтобы понять, исчез ли какой-либо вид, судить об утраченном, надо сперва точно знать, что он существовал: