Лермонтов: Один меж небом и землёй - Валерий Михайлов

Шулера Казарина же определяют как нельзя лучше его собственные реплики:

А эта молодёжь                 Мне просто — нож!Толкуй им, как угодно,Не знают ни завесть, ни в пору перестать,                    Ни кстати честность показать,                    Ни передёрнуть благородно!

Или:

Что ни толкуй Волтер или Декарт —                 Мир для меня — колода карт,                 Жизнь — банк; рок мечет, я играю,И правила игры я к людям применяю.

Свет уже видится Арбенину «пёстрым сбродом» маскарада, где нет и не может быть ни одного настоящего живого лица, где одни маски.

Известно, что костюмированные балы в доме Энгельгардта посещала не только высшая знать, там бывали и царские особы, — вот почему Третье отделение и работающая под его заботливым крылом драматическая цензура с такой бдительностью и придирчивостью прочли пьесу молодого драматурга. И конечно же эти внимательные читатели усмотрели, с каким пренебрежением брошен в «Маскараде» намёк на развлечения высочайших особ:

Там женщины есть… чудо…И даже там бывают, говорят…

Пусть говорят, а нам какое дело?                 Под маской все чины равны,У маски ни души, ни званья нет, — есть тело.И если маскою черты утаены,                 То маску с чувств снимают смело.

Влияние грибоедовского «Горя от ума» весьма заметно и по стиху, и по стилю, и главное — по смыслу пьесы: это сатира на свет, на современное общество. Однако главный герой, при всём внешнем сходстве, резко отличен: на смену мечтателю-резонёру Чацкому пришёл гордый и независимый Арбенин, сильный душою мыслитель, проницательный и беспощадно-остроумный, не терпящий лжи ни в ком и, прежде всех, в самом себе. Трезвые и твёрдые его суждения о самом себе не вызывают недоверия: они вполне основательны, за словом тут же следуют поступки. Он знает себе цену:

Ни в чём и никому я не был в жизнь обязан…

Отдаёт себе отчёт даже в движениях сердца:

И тяжко стало мне, и скучно жить!И кто-то подал мне тогда совет лукавыйЖениться… чтоб иметь святое правоУж ровно никого на свете не любить.

Полюбив, неожиданно для себя, по-настоящему, он ничего не скрывает даже и от той, кем дорожит больше всего на свете. Казалось бы, его мрачный скептицизм совсем растворился в горячем живом чувстве: Арбенин и Нина любят друг друга и жена ему досталась именно та, которая может спасти: она чиста, честна, благородна… Но Арбенин уже отравлен своим греховным прошлым и, зная людей, не верит никому. Стоило ему из-за мелочи усомниться в Нине, как старый яд недоверия разливается по жилам. В мгновение ока всё рушится… Сначала Арбенин предупреждает:

  Послушай, Нина… я рождён                 С душой кипучею, как лава,Покуда не растопится, твердаОна, как камень… но плоха забаваС её потоком встретиться! тогда,                 Тогда не ожидай прощенья —Закона я на месть свою не призову,                 Но сам, без слёз и сожаленья,                 Две наши жизни разорву!

Потом раскаивается в том, что было лучшее в нём:

Прочь, добродетель: я тебя не знаю,                 Я был обманут и тобой,И краткий наш союз отныне разрываю —                 Прощай — прощай!..

(Падает на стул и закрывает лицо.)

Теперь он мой!..

И вскоре подсыпает ядовитого порошка жене — «разрывает» её жизнь:

Довольно, я ошибся!.. возмечтал,Что я могу быть счастлив… думал сноваЛюбить и веровать… но час судьбы настал,                 И всё прошло, как бред больного!Быть может, я б успел небесные мечтыОсуществить, предавшися надежде,И в сердце б оживил всё, что цвело в нём прежде, —                 Ты не хотела, ты!..

Вот когда сказался его характер, его душа, которую так хорошо знал его злой гений, Неизвестный, некогда в пух и прах проигравшийся Арбенину и «погубленный» им:

Но вы его души не знаете — мрачна                 И глубока, как двери гроба;Чему хоть раз отворится она,То в ней погребено навеки. ПодозреньяЕй стоят доказательств — ни прощенья,Ни жалости не знает он, —Когда обижен — мщенье! мщенье!Вот цель его тогда и вот его закон.

Душевная отрава материализовалась в склянку со смертельным порошком — яд недоверия убивает веру — Арбенин убивает любимую жену.

А свет словно бы дожидался того, когда Арбенин споткнётся в своём чувстве: одним махом, с жадной беспощадностью свет расправляется со счастливой семейной парой: «пёстрый сброд» наказывает Нину за добродетель, а её мужа — за своеволие и отступничество.

Писатель А. Н. Муравьёв помнил Лермонтова ещё юнкером и корнетом. «Часто читал мне молодой гусар свои стихи, в которых отзывались пылкие страсти юношеского возраста, и я говорил ему: „Отчего не изберёт более высокого предмета для столь блистательного таланта?“ Пришло ему на ум писать комедию, вроде „Горе от ума“, резкую критику на современные нравы, хотя и далеко не в уровень с бессмертным творением Грибоедова. Лермонтову хотелось видеть её на сцене, но строгая цензура III Отделения не могла её пропустить. Автор с негодованием прибежал ко мне и просил убедить начальника сего Отделения, моего двоюродного брата Мордвинова, быть снисходительным к его творению, но Мордвинов оставался неумолим; даже цензура получила неблагоприятное мнение о заносчивом писателе, что ему вскоре отозвалось неприятным образом».

Муравьёв стал видным сановником, и сатира на светское общество, к которому он сам принадлежал, разумеется, для него отнюдь не «высокий предмет» для блистательного таланта. Однако и он уловил, что Лермонтов пошёл вслед за Грибоедовым. Достоинства грибоедовской комедии общепризнаны, с этим ничего не поделаешь, — но вот «уровень» лермонтовской пьесы, в рукописи мало кому известной, можно без ущерба для себя принижать, с пренебрежительным светским недоумением в голосе. Между тем Сергей Дурылин в статье «Лермонтов и романтический театр» подчёркивает, что тут речь следует вести не столько о влиянии Грибоедова, сколько о продолжении его дела Лермонтовым: