Будни и праздники императорского двора - Леонид Выскочков

Первые крупные военные маневры в царствование Николая I были приурочены к коронации в Москве. В одном из сентябрьских писем Франсуа Ансело передает свои общие впечатления: «Балы, празднества, пышные собрания занимают теперь все наши вечера. Однако военные смотры, маневры и миниатюрные сражения, которые каждый день разыгрываются перед императором в окрестностях Москвы, составляют не менее интересную часть пышных зрелищ…» [1042] И далее замечает: «… Российская кавалерия великолепна; артиллерия маневрирует с несравненной скоростью…» [1043]

С 1832 г. выходы войск в летние Красносельские лагеря становятся ежегодными. Красное Село превращается летнюю военную столицу. С конца мая по середину августа здесь концентрировалось до 40 тыс. чел.; позднее, в период 1845–1853 гг., – до 120 тыс. [1044] Александра Федоровна не забыла свои первые впечатления о Красном Селе и Дудергофе. По справке, выданной конторой Николаевского (Аничкова) дворца после смерти Николая I, за Александрой Федоровной среди ее прочих имений числились Дудергофские горы с шестью деревнями (от 20 февраля 1826 г.). Уже в 1826 г. на любимых Александрой Федоровной Дудергофских горах началось строительство Швейцарского домика. Адъютант шведского принца Оскара-Фридриха (будущего короля Оскара II) Вольфганг Венцель Гаффнер, посетивший эти места в 1846 г., писал: «После полудня мы были приглашены на чай к императрице на ее швейцарскую виллу в Дудергофе. Вилла эта расположена на холме, который находится рядом с лагерем. Сама вилла находится в долине. Войдя туда, чувствуешь себя как бы чудом перенесенным в одну из красивейших долин Норвегии или Швейцарии с их хижинами, козами, коровами, пастухами» [1045] .

При Николае I характер военных сборов в Красном Селе изменился. По свидетельству Ф. Гагерна, Николай I заявил по поводу красносельских лагерей: «Я ввел лагеря и большие полевые маневры; при императоре Александре видели только парады» [1046] . При Николае Павловиче маневры проводились ежегодно, а расположение лагерей примерно на равном расстоянии от Петербурга, Стрельны и Царского Села способствовало частым поездкам царской семьи. Летние сборы продолжались около трех месяцев. Их посещали крупнейшие государственные деятели и коронованные гости. По делам службы в них бывали М. Ю. Лермонтов и П. А. Федотов.

В красносельские лагеря направлялись и кадеты, в рядах которых были сыновья императора. Бывший кадет 1-го кадетского корпуса А. К. Антонов вспоминал: «В 1827 году 18-го июня, во время выступления корпуса в лагерь под Красное Село, государь император поставил в ряды кадетов стрелкового взвода наследника цесаревича и великого князя Александра Николаевича в мундире рядового лейб-гвардии Павловского полка. Форму же кадета Первого корпуса великий князь надел во время лагеря… В эти два лагеря и последующие августейший кадет, вместе с прочими кадетами корпуса, принимал участие в различных фронтовых занятиях, находился в строю во время парадов, разводов и маневров, а в свободное время принимал участие и в общих играх. Сверх того и кадеты бывали часто приглашаемы (группами, а иногда и целыми ротами) во дворец также для совместных игр, на балы, различные увеселения и к высочайшему столу» [1047] .

Наследник цесаревич Александр Николаевич последовательно проходил военную подготовку, постепенно повышаясь в офицерских чинах. Так, 1 июля 1832 г., в день рождения императрицы, он был произведен в ротмистры. Впрочем, наследник, а позднее другие его братья находились в строю обычно только днем. Ночевать они отправлялись к месту пребывания своих домашних.

Долли Фикельмон записала в дневнике 25 июля 1834 г.: «Большие маневры в Красном Селе начались 20-го. В субботу, 21-го я присоединилась к Фикельмону в Гатчине. Вечернее собрание в Арсенале, где в прошлом году мы были так веселы и оживленны, ныне мне показалось совсем иным. Либо присутствие прусского Двора сдерживало здешних придворных, либо Император и военные были в этот день слишком усталыми… В воскресенье по случаю двойного тезоименитства – Прусского короля и юной Великой Княжны Марии (Великая княжна Мария Николаевна. – А. В.) – мы должны были присутствовать на обедне в парадных туалетах – платья с короткими рукавами, украшения, цветы и пр.» [1048] На одном из эскизов картины для альбома Александры Федоровны 1831 г. на фоне Красносельского лагеря были изображены императрица верхом в сопровождении фрейлин Ярцевой, впоследствии княгини Суворовой, M-lle княжны Н. А. Урусовой, А. О. Россет-Смирновой и камер-фрау Александры Эйлер [1049] . Поездки из Петергофа в Красное Село для придворных дам требовали определенных усилий. Фрейлина А. О. Россет-Смирнова вспоминала: «Мы были в лагере и пережили массу треволнений. Мы все поехали в шарабане вслед за императрицей. Коляски с горничными и нашими платьями должны были прибыть после… Я иду отыскивать горничных императрицы и узнаю, что и их нет, за исключением m-rs Ellis (мистрис Эллис. – А. В.) и Клюгель. Но ни платьев, ни парикмахера… M-rs Ellis, невозмутимо спокойная, пила чай, поставив перед собой шкатулку с драгоценностями… Императрица посмеялась над этим, но сказала, что это не должно повториться, потому что в кучерах и экипажах нет недостатка» [1050] .

Впрочем, бывали и более неприятные происшествия. О трагическом случае в 1839 г. с А. X. Бенкендорфом рассказал барон М. А. Корф: «Он упал с лошади или, лучше, вместе с лошадью, которая опрокинулась на него и распорола ему копытами брюхо. Надобно было всаживать кишки в свои места и потом зашивать брюхо. Жизнь его, как сказывают, не в опасности, но ему придется пролежать несколько месяцев. Два года тому назад он выдержал уже одну смертельную болезнь» [1051] . Об этих маневрах упомянул в своих записках и маркиз де Кюстин: «Нынче утром, возвращаясь обратно в Петербург, я поехал обратно через Красное Село, где разбит весьма любопытный на взгляд военный лагерь. Одни говорят, что здесь в палатках либо по окрестным деревням размещается сорок тысяч человек императорской гвардии, другие говорят – семьдесят тысяч» [1052] .

Во время маневров 1843 г., 29 июня, произошел скандал с установкой царской палатки. Об этом событии также рассказал барон М. А. Корф: «На обязанности обер-шталмейстера лежит между прочим и устройство имп[ератор]ской палатки в Красносельском лагере. Нынче Государь, приехав туда, нашел, что она разбита не в том месте, как всегда прежде, и притом очень небрежно. Тотчас же был вытребован шатерничий, но оказалось, что прежний умер скоропостижно, а разбивал палатку другой. Государь тотчас посадил его под арест, а Чернышеву велел написать Долгорукову строгий выговор. Но через несколько минут после того Государь заметил, что неисправность палатки простирается от внешнего ее устройства и на внутренние: например, что не только ковры, но и сукно на его письменном столе все в пятнах. Тогда, взволнованный этим непростительным упущением, он велел отправить самое сукно к Долгорукову, а в выговоре, написанном Чернышевым, прибавил своеручно несколько таких резких слов, которые тотчас заставили Д[олгоруко]ва прислать просьбу об отставке. Указ подписан 24-го, но, чтобы отдалить сближение с 25-м, помечен 22-м.

Долгорукова не любили и не уважали в публике, но и он, и вся фамилия его так давно при дворе и пользовалась там всегда таким почетом [мать его, бывшая некогда любовницею австрийского посла у нас Кобенцеля, теперь одна из старших статс-дам; сестра его, вдова действительного] т[айного] с[оветни]ка кн[язя] Салтыкова, о которой злая хроника говорит, что она, жив с мужем многие годы, никогда не переставала быть девицею, тоже статс-дама], что падение его поразило все высшее общество и отозвалось и в целом городе, где он был почти всем известен. Управляв 18 лет своею частию, родясь, выростя и состарясь исключительно при дворе, не знаю, что теперь из себя станет делать Долгоруков, в котором всегда очень много было придворного тщеславия и очень мало внутренних ресурсов. Это все равно, что если бы у меня отняли перо и карандаш» [1053] .

Как известно, Николай Павлович был человеком привычки. Он привыкал к людям, лошадям, окружающим вещам, мундирам… Это относилось и к традиционно устанавливаемой для него палатке. Во время лагерных сборов, независимо от места их проведения, Николай Павлович ночевал чаще в Петергофе, но с утра направлялся в Красное Село, чтобы вернуться к обеду в Петергоф. Но могла быть и вечерняя поездка с ночевкой в упоминавшейся походной палатке.

Большие маневры прошли в Красном Селе летом 1846 г. Барон М. А. Корф записал: «14-го июня Гвардейский корпус вступил с обыкновенными маленькими маневрами в Красносельский лагерь. А вчера вечером выступили из города военно-учебные заведения и с ними, в рядах Пажеского корпуса, вел[икий] кн[язь] Константин Н[иколаеви]ч. Жаль было смотреть на бедных детей, плывущих по потокам грязи и орошаемых непрерывным дождем. Они ночевали в Стрельне и сегодня вечером вступят в Петергоф» [1054] .