Реформатор - Юрий Козлов

Но Никита Иванович знал, что наваждения не закончатся, а недоумения не разрешатся, потому что мир, в котором он имел честь существовать, как раз и являлся первоначальным (причинным) наваждением и недоразумением. Все прочие (вытекающие) наваждения и недоразумения были всего лишь следствиями.

Чем пристальнее вглядывался он в лицо Саввы, тем меньше понимал, постарел брат или нет? Вне всяких сомнений, он изменился. Савва как бы превратился в собственный (живой) негатив. Белое сделалось в нем черным, а черное — белым (но не пушистым). Поэтому казалось, что и постарел он выборочно, фрагментарно, неравномерно, как помешавшийся на сохранении молодости маньяк. У Саввы было относительно гладкое лицо с черепашьей сеткой морщин под глазами и какими-то пергаментными, шакальими, как будто он уже при жизни сделался мумией, ушами. В нем не было ни грамма лишнего веса, но при этом некая монументальная неподвижность, заторможенность присутствовали в его фигуре. Так, наверное, мог сидеть на стуле оживший памятник. С такой свинцовой легкостью, наверное, ходил по Луне отец. И одет Савва был как-то непонятно. В переливающийся (пуленепробиваемый, а может, огнестойкий?) комбинезон, из карманов которого, торчали… шприцы-пистолеты и скальпели, по всей видимости, новые инструменты, с помощью которых Савва исправлял (корректировал) действительность, как если бы она была живой плотью. Имелся у Саввы на поясе и обычный пистолет в кобуре на липучках.

Неужели, — испугался Никита Иванович, — он меня не узнал, плохи тогда мои дела. А еще он подумал, что они плохи и в том случае, если Савва его узнал. Наводящий ужас на подлунный мир, сделавший своей жизнью, своим ремеслом смерть человек вряд ли привержен родственным чувствам. Никита Иванович подумал, что если отец, пройдя коридор, оказался в конечном итоге на Луне, то Савва, похоже, решил шпицрутенами и нагайками (шприцами-пистолетами и скальпелями) прогнать по этому коридору всех (встреченных на своем пути) людей, чтобы в конечном итоге оказаться… где? Никита Иванович сам не понимал, почему ему кажется, что Савва уже стоит одной ногой в коридоре, откуда нет возврата? Это было странно, потому что если кто там и стоял, так это сам Никита Иванович.

Ему хотелось приблизиться, обнять Савву, но он боялся. До сих пор всегда, в любых обстоятельствах и ситуациях, Никита Иванович гордился старшим братом, однозначно брал его сторону. Сейчас (впервые в жизни) испытывал ужас и оцепенение, видя перед собой нового, вооруженного шприцами-пистолетами и скальпелями Савву (Сабо). Он даже подумал, что лучше бы Ремир в свое время повесил Савву, как собирался, на Красной площади под барабанную дробь.

А вдруг, — покосился Никита Иванович на сидящего в молчании, как попугай на жердочке, на высоком стуле Савву, — он считает, что я струсил, предал его, как некогда отец Предтечика?

…Никита покидал Россию в учрежденный (восстановленный) Ремиром «Юрьев день». Почему-то Ремир определил этим днем последний день февраля. Если прежде крестьяне могли покидать барина в день окончания полевых работ, накануне долгого зимнего отдыха, то отныне — в последний день зимы, накануне нового государственного праздника «Дня Ярилы», то есть Солнца. Перед этим неоязыческим, но все же признанном русской православной церковью праздником законопослушным гражданам надлежало посетить баню, дабы встретить светлый день не только в духовной, но и телесной чистоте. Чем-то вроде очищения, следовательно, (в масштабах страны) был и Юрьев день, когда добрые люди, радуясь жизни, нахлестывали себя вениками в бане, а разная нечисть, изрыгая хулу, уползала из России.

Как, к примеру, Никита.

А еще раньше — отец.

Хотя тот, в отличие от Никиты, покинул Россию не в Юрьев день и отнюдь не вынужденно. Никто особенно его не преследовал. Фельдегерь не доставил ему на дом конверт с государственным гербом России, запечатанный сургучной — с президентским штандартом — печатью. В конверте мог оказаться чек на тысячу новых рублей, выигрышный лотерейный билет, свидетельство о собственности на недвижимость — квартиру, загородный особняк, приморскую виллу. Но мог и абсолютно чистый, светящейся белизной, лист, означавший, что адресат должен немедленно исчезнуть с лица земли. Что отныне (в сердце президента, а, следовательно, и России) он — чистый лист.

Никита оказался одним из первых получателей «чистого листа». Тогда, впрочем, это еще не означало неминуемой смерти. Можно было выбирать между смертью и изгнанием. Позже (по слухам) получателю «чистого листа» оставлялся всего час жизни, в который он должен был выбрать способ и уйти из жизни. Иногда — как проявление президентской милости — фельдегерь вручал адресату пистолет с единственной — серебряной — пулей. Президент верил в то, что все, кого он освобождает от жизни — не люди, но оборотни.

Как бы там ни было, — подумал Никита Иванович, — насчет Саввы президент не ошибся.

Время можно было уподобить уникальному оптическому, выявляющему скрытые (неразличимые для современников) сущности, прибору. Прежние демоны представали в нем китами, держащими мир. Прежние ангелы — акулами, грызущими хвосты этим самым китам. То, что однозначно представлялось добром, оказывалось самым что ни на есть злом. И наоборот.

Вот только легче от этого никому не становилось.

Неужели, удивился Никита Иванович, Ремир живет сразу в двух временах — настоящем и будущем?

Чашу отцовского терпения переполнила дикая, неизвестно кем написанная (подпись автора блистательно отсутствовала) статья под названием «Приказ по армии жильцов» в правительственной газете. В этой статье, исполненной в несколько устаревшем — «поток сознания, переходящий в откровение» — жанре, выстраивался ряд далеко не очевидных, в равной степени имеющих и не имеющих права на существование истин.

Что все человечество — это, в сущности, армия жильцов, объединенная по признаку наличия крыши над головой, а мир Божий, таким образом — здание, в котором обитает и неконтролируемо размножается эта самая армия жильцов.

Что нет вернее способа поколебать равновесие здания, чем нарушить привычный ритм существования армии жильцов. Для этого достаточно расшатать хотя бы одну несущую опору. А сейчас, продолжал неведомый автор, практически демонтированы сразу две. Так что конец света, Армагеддон, день Х, Апокалипсис и т. д. всего лишь вопрос (скорейшего) времени.

Несостоявшийся президент России — миллиардер Енот (его неведомый автор в стиле великого Пушкина именовал «врагом труда») хочет отнять у армии жильцов деньги, то есть сделать их нищими. А некто Иван Русаков (его автор уже в стиле вождя мирового пролетариата Ульянова-Ленина именовал «распоследней политической блядью») хочет отнять у армии жильцов право… на смерть, то есть сделать всемирную революцию необратимой. Ибо смерть, утверждал автор, это единственная, никогда не протекающая, вечная «крыша» над зданием человечества. Иван же Русаков вознамерился вытащить из-под нее столб (столп?) страха. Разве можно считать, — спрашивал автор, — человека, не боящегося смерти… человеком? Вероятно, — сам же и отвечал, но уже не «Homo sapiens», а каким-то другим.

Следовательно, делался вывод, необходим «Приказ по армии жильцов», объявляющий «врага труда» и «распоследнюю политическую блядь» не просто дезертирами, но подлежащими немедленной ликвидации военными преступниками, объявившими войну человеческому роду.

Далее, в статье речь шла о том, что самые кровожадные революционеры — это, как правило, самые богатые на данный период истории люди. И что новая революционная идеология — всегда идеология денег, которым тесно в рамках прежней (деньги+ум=деньги) формулы. Временно эта вечная, но постоянно нуждающаяся в переливании (в прямом и переносном смысле) крови формула заменяется иной: деньги+ум=революция. Когда деньги не могут себя воспроизводить, утверждалось в статье, приходит время революции, главная цель которой — возвращение деньгам репродуктивной функции. Деньги Енота, продолжал анонимный автор, и ум Ивана Русакова («Самоучитель смелости») — вот основные движущие силы Великой Антиглобалистской революции, которая разразится в самое ближайшее время, потрясет и перетрясет мир.

Далее неведомый автор популярно объяснял, что в действительности представляют из себя деньги Енота и отцовский «Самоучитель смелости», а также какая именно революция ожидает мир. По нему выходило, что мир ожидает революция не простая, но с двойным, а то и с тройным дном.

Если «Самоучитель смелости», по мнению автора, избавлял людей от божественного страха смерти, то деньги Енота — направленно работали на снижение в обществе уровня страха (трепета) перед божественной же (управляющей) сущностью денег. Перед их, так сказать, судебной (не в смысле «суд», хотя и это частенько имело место, а в смысле «судьба») сущностью.