Т. 16. Дейра. Повести и рассказы - Филип Фармер

Я скрючился внутри плотного кожаного мешка, как эмбрион в зародышевой сумке — иначе не скажешь. Потел я так, что казалось, будто я плаваю в амниотической жидкости. Доносившиеся снаружи звуки были неразборчивы, хотя порой слышались громкие крики.

Когда грузчики покинули баржу, я высунул голову, чтобы глотнуть свежего воздуха и посмотреть, где солнце. Если судить по небу, было часов одиннадцать, хотя солнце, как и луна, настолько расплылось, что полной уверенности в этом у меня не было. Ученые объяснили необычно теплый климат долины и продолговатость солнечного и лунного дисков воздействием некоего «фокусирующего волны силового поля», висящего чуть пониже стратосферы. С тем же успехом можно было назвать это колдовскими чарами, но широкая публика и военные этим удовлетворились.

Церемония началась около полудня. Я съел последние две сливы, но бутылку откупорить не решился. Хотя на вид бутылка была винная, я не мог быть уверен, что и туда не подмешали Хмеля.

Временами до меня долетали обрывки гимнов в сопровождении духового оркестра. Затем оркестр неожиданно умолк, и толпа заорала:

— Махруд есть Бык — Бык есть бог, а Шид — пророк его!

Оркестр грянул увертюру к «Семирамиде». Под конец ее баржа задрожала и тронулась с места. Моторов буксира слышно не было — как не было, вероятно, и буксира. После всего, чего я здесь насмотрелся, самоходная баржа была бы всего лишь очередным чудом.

Увертюра завершилась финальным аккордом.

— Трижды ура Альберту Аллегории! — заорал кто-то, и толпа дружно подхватила крик.

Потом шум стих, только вода едва слышно плескала о борт баржи. Несколько минут я наслаждался покоем. Потом совсем рядом раздались тяжелые шаги. Я нырнул обратно в мешок и замер. Шаги приблизились и смолкли.

— Похоже, этот мешок забыли завязать, — пророкотал прямо надо мной нечеловеческий голос Аллегории.

— Оставь ты его, Ал, — ответил другой голос, женский. — Не все ли равно?

Я благословил бы эту незнакомку, не будь ее голос так похож на голос Алисы.

Одного этого хватило бы, чтобы я ошалел. Но в горловине мешка появилась огромная четырехпалая зеленая лапа и схватила веревки, намереваясь завязать мешок. И в этот момент в поле моего зрения попала табличка, привязанная к одной из них: «Миссис Даниэль Темпер».

Я вытряхнул в реку кости собственной матери!

Почему-то это открытие подействовало на меня гораздо сильнее, чем то, что я оказался заключенным в тесный и душный мешок, не имея ножа, чтобы высвободиться.

— Ну что, Пегги, твоя сестра была вполне счастлива, когда ты ее покинула? — грохнул голос Аллегории, искаженный гортанью ящера.

— Алиса будет счастлива, когда отыщет этого Дэна Темпера, — ответил голос, который, как я теперь понял, принадлежал Пегги Рурк. — После того как мы с ней расцеловались, как положено сестрам, не видевшим друг друга три года, я объяснила ей все, что со мной произошло. Она начала было рассказывать о своих приключениях, но я сказала, что почти все знаю. Она никак не могла поверить, что мы не упускали ее и ее парня из виду с того момента, как они пересекли границу.

— Жаль, что мы потеряли его след, когда Поливиносел погнал его по Адамс-стрит, — пожаловался Аллегория. — Минутой раньше, и мы б его поймали. Ну ничего, мы ведь знаем, что Темпер попытается уничтожить Бутылку — или украсть. Там его и возьмут.

— Если он доберется до Бутылки, — заметила Пегги, — то станет первым, кому это удалось. Тот агент ФБР, если помнишь, дошел только до подножия холма.

— Если кто и сумеет сделать это, — хохотнул Аллегория, — то Дэн Темпер. Так, во всяком случае, говорит Махруд, а он его знает неплохо.

— Каково же будет удивление Темпера, когда он обнаружит, что каждый его шаг был не только реальностью, а символом реальности! Что мы его за нос водили по аллегорическому лабиринту!

Аллегория расхохотался во всю мощь аллигаторовой глотки.

— А не слишком ли многого хочет от него Махруд, требуя, чтобы он распознал в своих приключениях значение, выходящее за их рамки? Например, сообразит ли он, что вошел в эту долину, как ребенок, появляющийся на свет, — беззубым, лысым, голым? Или то, что он встретил и поборол осла, сидящего внутри каждого из нас, — но для этого ему пришлось расстаться с внешней опорой и очевидным бременем — баком с водой, — а затем опираться только на свои собственные силы, без костылей, на которые можно опереться? Или о том, что в болтологах он встретил живое воплощение кары за человеческое самомнение в религии?

— Он помрет, — добавила Пегги, — когда узнает, что настоящий Поливиносел сейчас на юге, а им прикинулся ты.

— Ну, — пророкотал Аллегория, — я надеюсь, Темпер поймет, что Махруд сохранил Поливиносела в ослином обличье как наглядный урок — уж если Поливиносел смог стать богом, то и любой другой сможет. А если не сможет, то это совсем уж дурак.

Только я успел подумать, что точно такие же мысли в отношении Осла приходили в голову и мне самому, как пробка из бутылки, лежавшей в корзине, выскочила, и ее содержимое — Хмель — потекло мне на бок.

Я обмер, опасаясь, что эти двое услышат хлопок. Но они спокойно продолжали беседу. И неудивительно — голос Аллегории грохотал как гром.

— Он повстречал Любовь, Юность и Красоту, — которые нигде, кроме нашей долины, нельзя найти в изобилии, — в образе Алисы Льюис. И завоевать ее, как воплощение этих качеств, было очень непросто, ибо для этого нужно было изменить самого себя. Она отвергала его, манила, дразнила, почти довела до безумия. Она желала его и отталкивала. Ему пришлось преодолеть немало недостатков, — таких, как стыд за свою лысину и отсутствие зубов, — прежде чем он смог завоевать ее, лишь для того, чтобы узнать, что его мнимые недостатки в ее глазах были достоинствами.

— Ты думаешь, он найдет верный ответ на тот вопрос, который ты в этом обличье задал ему? — поинтересовалась Пегги.

— Не знаю. Надо мне было принять облик Сфинкса и задать его коронные вопросы. В этом случае у него был бы хоть намек для разгадки. Он знал, конечно, ответ на загадку Сфинкса — что человек сам является ответом на все старые вопросы. Тогда он, может быть, понял бы, к чему я клонил, когда спрашивал, куда человек — Современный Человек — движется.

— И когда Темпер отыщет ответ, он тоже станет богом.

— Если! — поправил Аллегория. — Если отыщет! Махруд утверждает, что Даниэль Темпер на добрых две головы выше среднего жителя нашей долины. Он реформатор, идеалист, который не будет счастлив, пока не вонзит свое копье в какую-нибудь ветряную мельницу. В данном случае ему придется не только победить ветряные мельницы внутри себя — свои неврозы и душевные травмы, — но и погрузиться в глубину себя и за волосы вытащить бога, утонувшего в бездне его «я». Если же он не сумеет сделать этого, то умрет.