Т. 16. Дейра. Повести и рассказы - Филип Фармер

— Взгляни-ка на быка, что красуется на этой стекляшке, Дэнни Темпер! Знаешь, что означает этот бык? Это бутылка, сработанная самим Гоибниу — богом-кузнецом. Из нее вечно будет изливаться волшебный напиток для того, кто знает нужное слово, того, в ком скрыт Бог.

— А что случилось с владельцем этой бутылки? — спросил я, и Билл ответил:

— Господи Боже, да вот что: старые боги — ирландские ли, греческие, датчанские, россейские, китаезские и индийские — поняли, что им стало тесновато, заключили перемирие, покинули Землю и разбрелись. Только Пан остался здесь еще на пару столетий, но и он улетел на крыльях света, когда явились Новые Боги. Он вовсе не умер, как болтают умники.

А затем, в восемнадцатом столетии, Новые Боги, которые к тому времени стали Старыми, решили, что и им лучше уйти, потому как места больше не стало и они стали наступать друг другу на ноги. А бутылка Гоибниу так и осталась валяться здесь, обрастая пылью и легендами. Держи ее, мой мальчик, всего за десять американских долларов. Что станешь с нею делать?

— Красиво заверну, — сказал я, — и отошлю моему старому профессору. Разыграю его. Вот весело будет, когда я скажу, что это — подлинная, неисчерпаемая бутылка Гоибниу.

И тогда Билл О'Басеан подмигнул мне.

— Да он же трезвенник. А что скажет его жена, эта старая карга и гнусная ведьма?

— А разве не будет забавно, — ответил я, — если старый профессор подумает, что это и впрямь бутылка Гоибниу?

Билл, ставший теперь Здравомыслящим, строго взглянул на меня и произнес, обращаясь к белке на своем плече:

— Смотри, о Орехоносица, этот простачок так ничего и не понял! Боженьки мои, у него даже не хватило ума догадаться, что бутылка эта с сотворения своего предназначена была Босвеллу Дурхаму! «Бос» по латыни — «бык», а «велл» — сочетание англосаксонского «виелла», что означает «фонтан», или «источник», «веллен», означающего «изливаться», и англосаксонского же наречия «уэл», имеющего значение «щедро», или «обильно», а в значении прилагательного — «здоровый». Босвелл — бьющий ключом, пышущий здоровьем и мощью бык. И, конечно же, Дурхам. Всякому ясно, что это есть знак и символ Быка.

— К тому же родился профессор под знаком Тельца, — добавил я.

И тогда бармен, ставший теперь Алисой — увы, облысевшей! — отдал мне бутылку:

— Выпей за счет заведения!

Оказалось вдруг, что я соскальзываю по крутому скату крыши и вот-вот рухну вниз.

— Пей, пей, пей! — визжала Алиса. — Или сгинешь, сгинешь, сгинешь!

Но я не стал пить и проснулся со стоном. В глаза светило яркое солнце. Алиса трясла меня за плечо, повторяя: «Дэн! Дэн, что с тобой?»

Я пересказал ей свой сон, в котором подлинные события смешались с видениями. Я рассказал, как купил у О'Басеана бутылку и послал ее профессору в качестве розыгрыша. Но Алиса слушала меня не очень внимательно — в каждой клетке ее организма, ее мозга билось одно всепроникающее чувство.

Жажда. Жажда, как живая ящерица с огненной жесткой шкурой, вталкивала свое раздутое брюхо в наши глотки, корчилась там, поглощая с каждым вдохом последние остатки влаги.

Алиса облизнула сухие, растрескавшиеся губы и с завистью посмотрела на купальщиков, радостно плескавшихся в реке.

— Как думаешь, мне не повредит, если я немного посижу в воде, а? — спросила она.

— Будь осторожна, — предупредил я.

Слова дребезжали во рту, словно камешки в высохшей тыкве. Меня подмывало присоединиться к ней, но я даже подойти к воде не мог. Я едва справлялся с паникой, охватывавшей меня всякий раз, когда ветерок доносил с реки запах Хмеля.

Покуда Алиса, зайдя в воду по пояс, осторожно плескала ее ладонями себе на грудь, я обозревал окрестности при дневном свете. Слева располагались склад и причал. К причалу была пришвартована старая угольная баржа, перекрашенная теперь в ярко-зеленый цвет. Несколько человек, не обращая внимания на царящую вокруг праздничную суету, таскали со склада на баржу мешки и продолговатые свертки вроде мумий — то были недавно выкопанные останки покойников. Если мои сведения были верны, после церемонии их переправят на другой берег.

Это меня устраивало. Я намеревался отправиться с ними. Как только Алиса выйдет из воды, я изложу ей свой план, и, если она решит, что выдержит до конца, мы…

Позади Алисы из воды вынырнула ухмыляющаяся физиономия одного из тех шутников, что на любом пляже подкрадываются к тебе сзади и утаскивают под воду. Я открыл рот, чтобы предупредить девушку, но было уже поздно. Да и не перекричал бы я шум толпы.

Отплевавшись и отфыркавшись, Алиса на мгновение застыла с невероятно восторженным выражением на лице, затем наклонилась и начала жадно пить, зачерпывая воду ладонями. Я все понял. Сердце мое разрывалось оттого, что моя любимая была теперь на стороне врага, и от желания хоть чем-нибудь ей помочь. Но мне надо было скрыться из виду, прежде чем она помашет мне рукой и закричит: «Давай сюда, Дэн! Пиво отличное!»

Я проталкивался сквозь толпу, проклиная себя за то, что потерял Алису, пока не добрался до дальнего конца склада. Там, в прохладе под сводчатой крышей, я постоял секунду, пока на глаза мне не попалась корзинка с завтраком, брошенная на груду тряпья. Развязав один из мешков, я засунул туда корзину и перебросил мешок через плечо. Никем не остановленный, я пристроился к колонне грузчиков, двигавшихся на баржу, и с деловым видом взошел по сходням.

Но вместо того чтобы положить свой груз в общую кучу, я обошел гору мешков и, выйдя из поля зрения грузчиков, вынул корзину из мешка, а кости вытряхнул через перила в воду. Потом оглянулся — Алисы видно не было.

Удостоверившись, что она не сможет меня найти, и радуясь, что не успел раскрыть ей свой план, я взял корзину и залез в мешок.

Внутри я смог всецело отдаться трем разрывавшим меня мукам — скорби, голоду и жажде. При мысли об Алисе глаза мои наполнялись слезами. Но, несмотря на это, я быстро и жадно сожрал апельсин, цыплячью ножку и грудку, полбуханки свежего хлеба и две здоровые сливы.

Фрукты немного утолили мою жажду, но полностью избавить меня от мучительной боли в глотке могло только одно — вода. Кроме того, в мешке было душно и очень жарко. Солнце палило вовсю, и, хотя я держал голову как можно ближе к горловине, страдал я невыносимо. Но пока я мог потеть и дышать, я мог и терпеть. И не собирался отступать, зайдя так далеко.

Я скрючился внутри плотного кожаного мешка, как эмбрион в зародышевой сумке — иначе не скажешь. Потел я так, что казалось, будто я плаваю в амниотической жидкости. Доносившиеся снаружи звуки были неразборчивы, хотя порой слышались громкие крики.