Владимир Высоцкий: Я, конечно, вернусь… - Федор Раззаков

Вскоре после своего возвращения Высоцкий вновь взял в руки гитару – дал один концерт в Москве (в НИИОСП), после чего на пару дней съездил на Украину, где дал еще два концерта – в Киеве (в Театре музкомедии) и Харькове (во Дворце спорта). А в четверг, 31 мая, он уже снова был в Москве, где на сцене Театра на Таганке сыграл принца Датского.

4 июня Высоцкий вновь играет в «Гамлете». И в этот же день в столичный прокат вышел фильм Владимира Шределя «Дела давно минувших дней», к которому Высоцкий имел пусть небольшое, но отношение – в нем звучал его романс «Оплавляются свечи…». Правда, зрители об этом даже не догадываются. Как мы помним, руководство «Ленфильма» согласилось включить этот романс в картину с одним условием: чтобы имя Владимира Высоцкого в титрах не упоминалось.

9 июня Высоцкий снова играет в «Гамлете».

11 июня на репетицию в Театр на Таганке пришел поэт Андрей Вознесенский, который входил в художественный совет этого театра. За кулисами к нему подошел Владимир Высоцкий, который уважал Вознесенского как поэта и лелеял надежду на то, что тот поможет ему «пробить» его собственные произведения в печать. Свидетелем разговора двух поэтов стал Валерий Золотухин, который описывает его так:

«– Володя, приезжай ко мне 14-го на дачу.

– Обязательно, Андрей. Мне тебе нужно много почитать, чтобы ты отобрал для печати, что считаешь… Вот послушай два… Я все равно должен у тебя отобрать полчаса…

И Володя долго читал. А я хохотал. Потому что Андрей слушал и думал о своем. Он звал к себе на дачу, чтоб подумать о 500-м спектакле «Антимиров». А Володя – о своем. А я – о своем. Позвонил в журнал: поехать на банкет «Юности» не могу, играю за Бортника, которого, кажется, уволили». (Актера Ивана Бортника в театре все-таки оставят. – Ф. Р.)

В те же дни у Высоцкого случилась серьезная размолвка с другим знаменитым Андреем – кинорежиссером Тарковским. Тот готовился к съемкам своего очередного фильма – «Зеркало» – и подыскивал актрису на роль собственной матери (фильм был автобиографический). В ходе этих поисков Тарковский внезапно вспомнил о Марине Влади. Вот как она сама описывает этот случай: «Однажды утром ты (В. Высоцкий – Ф. Р.) говоришь мне с напускной небрежностью:

– Знаешь, Андрей хотел бы поговорить с тобой тет-а-тет.

Я немного удивлена, тем более что мы виделись с Тарковским несколько дней назад. Он – твой друг юности и один из поклонников. Я знаю его уже много лет. Это невысокий человек, живой и подвижный, – замечательный гость за столом. Кавказец по отцу, он обладает удивительным даром рассказчика и поражает всех своим умением пить не пьянея. К концу вечера он обычно веселеет и почему-то каждый раз принимается распевать одну и ту же песню.

По твоему тону я понимаю, что речь идет о чем-то очень важном. Ты говоришь:

– Андрей готовит фильм, он хотел поговорить с тобой и, вероятно, пригласить тебя на пробы.

И тут на меня находит. Я не нуждаюсь в пробах, меня никогда не пробовали ни на одну роль, за исключением первого раза, когда я снималась в тринадцать лет у Орсона Уэллса. Но ты так долго уговариваешь меня не отказываться, что я соглашаюсь.

Андрей объясняет мне, что фильм «Зеркало» – автобиография. И он хочет попробовать меня в нем на роль своей матери. Усы у него всклокочены больше, чем обычно, и он, заикаясь, пересказывает мне весь сюжет.

Через несколько дней мы с небольшой съемочной группой выезжаем в деревню. Это даже не пробы. Мы просто снимаем несколько кусков. Андрей подробно объясняет мне сцену: на пороге избы женщина долго ждет любимого человека. Становится прохладно, она зябко кутается в шаль, последний раз в отчаянии смотрит на дорогу и, сгорбившись от горя, уходит в дом.

Андрей делает мне комплименты, я довольна собой. Я возвращаюсь и рассказываю тебе, как прошел день. Мы начинаем мечтать. Если я снимусь в этом фильме, сразу решится множество проблем – у меня будет официальная работа в Советском Союзе, я смогу дольше жить рядом с тобой, и потом, сниматься у Тарковского – это такое счастье!

Проходит несколько дней. Мы звоним Андрею, но все время попадаем на его жену, и та, с присущей ей любезностью, швыряет трубку. Я чувствую, что звонить бесполезно – ответ будет отрицательным. Но тебе не хочется в это верить, и, когда через несколько дней секретарша Тарковского сообщает нам, что роли уже распределены и что меня благодарят за пробы, ты впадаешь в жуткую ярость. Ты так зол на себя за то, что посоветовал мне попробоваться, да к тому же ответ, которого мы с таким нетерпением ждали, нам передали через третье лицо и слишком поздно… Тут уже мне приходится защищать Андрея. Наверное, у него слишком много работы, много забот, да и вообще у людей этой профессии часто не хватает мужества прямо сообщить плохие новости. Ты ничего не хочешь слышать. Ты ожидал от него другого отношения. И на два долгих года вы перестаете видеться. Наши общие друзья будут пытаться помирить вас, но тщетно…»

Позднее Тарковский объяснит Высоцкому, почему он отказался взять на роль своей матери Влади: мол, зрители будут отвлекаться от фильма, увидев на экране Колдунью (самый знаменитый фильм Влади). Роль Матери в итоге досталась Маргарите Тереховой.

В июне в Москве гостил болгарский поэт Л. Левчев, который давно мечтал познакомиться с Высоцким. Но шанса на это никак не представлялось. Как вдруг… Впрочем, послушаем самого поэта: «Однажды моя приятельница-болгарка, тоже жившая в Москве, спросила: „Хочешь, познакомлю с Высоцким?“ – „Ты еще спрашиваешь!“ – закричал я. И вот как-то вечером прихожу к ней и застаю моих хороших знакомых: Галину Волчек, Савву Кулиша и еще двух каких-то молодых артистов. Мы с друзьями предались общим воспоминаниям. Однако я чувствовал ужасную досаду, что Высоцкий не пришел. Через некоторое время я собрался уходить. „Правда ли, – вдруг спросил один из молодых людей, – что у вас в Болгарии очень популярен Высоцкий?“ Признаться, с самого начала этот молодой человек вызывал у меня досаду, и, прежде всего, вероятно, тем, что не притрагивался к спиртному. „Да, Высоцкий популярен у нас. Даже слишком!“ – с вызовом ответил я. „В самом деле?“ – продолжал спрашивать он. „В самом деле! Популярен, очень популярен!!!“ После этого я отозвал хозяйку в сторону и сообщил, что уйду „по-английски“, не прощаясь. Она ужасно, до слез огорчилась. „Зачем я устроила этот вечер тогда? Чтобы ты важничал и пыжился, как индюк?!“ Я ответил, что рад, конечно, был встретиться со своими старыми приятелями, но пришел-то я больше ради Высоцкого. „Да ведь он рядом с тобой сидел!“ „Ну да, – парировал я, – тот, что рядом сидел, ни капли в рот не берет, а Высоцкий, как известно, выпить не дурак“. – „Ничего подобного! Он теперь трезвенник!..“