Хоккейное безумие. От Нагано до Ванкувера - Игорь Рабинер

Конечно, не мне судить о моей работе. И у меня тоже много недостатков — как у любого человека. Но результат пока есть. А все остальное, как я уже сказал, будет решать руководство.

— Вас как-то коснется заявление Дмитрия Медведева, что президенты федераций по разным видам спорта должны заниматься своими «вотчинами» 24 часа в сутки и не совмещать эти обязанности с важными государственными должностями?

— Я и так занимаюсь хоккеем 24 часа в сутки! Главное, что сказал президент, — во главе федераций должны стоять профессионалы. Если я, отдавший всю жизнь хоккею, им не являюсь, то кто (улыбается)? Что касается моего депутатства, то я не являюсь председателем комитета Госдумы, как это было до моего прихода в ФХР. Председатель комитета — это действительно очень сложная работа, на которую нужно тратить много времени. Я же теперь рядовой депутат. И выполняю свои обязательства по отношению к Саратовской области. Строю два хоккейных стадиона, построил бассейн, детскую спортшколу, универсальный спортивный зал…

Очень много занимаюсь благотворительностью. Могу на сто листов показать, сколько я делаю для Саратовской области. Так что депутатство для меня не пустой звук, и я делаю то, что должен делать. А депутатский статус позволяет мне общаться на высоком уровне, иметь доступ к высшим эшелонам власти. Это, в свою очередь, необходимо, чтобы делать то, что нужно для хоккея. А что нужно для хоккея? Деньги добывать. Чтобы строились стадионы, чтобы финансировались команды. Так что моей работе в ФХР это не мешает, а только помогает.

— Насколько я помню, вы неоднократно отказывались возглавить ФХР.

— Да, так и было.

— Выходит, в 2006-м вам на самом верху было сделано «предложение, от которого невозможно отказаться»?

— Вы сами делаете такой вывод (улыбается). Я просто знал, что это очень хлопотное дело. В то время был председателем комитета Госдумы по физкультуре и спорту, и на мне лежала большая ответственность и большая нагрузка. Проводил Кубки Третьяка. То есть и так много вещей делал для хоккея. Федерация же — это большое хозяйство. И согласиться мне, не скрою, было трудно.

Но потом подумал — а почему бы и нет? Тем более что у нас был хороший полуторачасовый разговор с Владимиром Владимировичем. Я ему обрисовал все, что происходит в хоккее. Тогда он и предложил мне возглавить федерацию. И я, конечно, не отказался.

— Если бы в январе 2006 года не случилось печально известного пьяного скандала с Александром Стеблиным, который стал известен президенту России, все это оттянулось бы на куда более поздние сроки? В президентском кресле-то ему оставалось сидеть еще три года.

— Трудно сказать. Но знаю, что Путин еще до скандала говорил, что в футболе и хоккее мы теряем позиции, и надо кадровые изменения производить. И в 2005 году Вячеслава Колоскова в РФС переизбрали.

В хоккее, говорил он, побед тоже давно нет, и надо что-то делать с федерацией. Был такой разговор.

— Когда вы первый раз ощутили интерес Путина к хоккею?

— Еще весной 2000 года, во время чемпионата мира в Санкт-Петербурге. Тогда он пришел на первую игру нашей сборной против французов. Поздоровался со мной, после матча, выигранного — 8:1 — пришел в раздевалку. Уже тогда я почувствовал, что этот человек любит хоккей и относится к нему со вниманием. А уже после того, как я стал президентом ФХР, мы неоднократно с ним беседовали.

— Сейчас часто с ним общаетесь?

— На Ходынке был очень хороший предолимпийский сбор. Мы с министром спорта Мутко и президентом ОКР Тягачевым собрали всех ребят, никто не отказался. Владимира Владимировича пригласили, с ним беседовали о проблемах хоккея. Он интересовался, какая помощь нужна. И практически все вопросы были решены.

— Известный телекомментатор Дмитрий Федоров в момент вашего назначения писал в «Спорт-Экспрессе»: «Проблема Третьяка заключается в там, что он человек совсем из иного теста и из иного мира, чем те, кто работают в отечественном хоккее. Правда в том, что у нас серьезные вопросы зачастую решаются в нетрезвом состоянии, при помощи агрессивных телодвижений, крепких слов, в саунах и т. д.». Трудно вам было внедриться в этот мир и изменить его?

— Мир-то этот мне в принципе знаком. Да, он непростой, жесткий. Внедриться было трудно, потому что многое надо было ломать. И не всегда тебя в этом поддерживали. Когда ты что-то меняешь, кого-то выгоняешь, у тебя непременно появляется немало недругов. Хорошо, когда корабль плывет гладко. Но я оказался в другой ситуации. Может, и были какие-то ошибки — без них не бывает. Но хорошего мы сделали, убежден, куда больше.

— Ни разу не было мыслей: «Зачем я за все это взялся?»

— Были тяжелые моменты, конечно. В частности, когда начали регулярно «долбать» в прессе. Я не привык, чтобы обо мне плохо писали. Никогда у меня не было такой прессы, и я переживал. Кто-то был обижен, что ушел из федерации, кого-то мы отрезали от сборной — и эти люди выплескивали свое недовольство. Слава Богу, пришли победы, которые защитили нас.

К сожалению, у нас от любви до ненависти один шаг. Сегодня есть результат — тебя любят. Завтра его не будет — выгонят. И плохо напишут. Но это данность, которую надо принимать. Наверное, такая жизнь в спорте.

— Вы были в штабе сборной России 2000 года, опозорившейся на мировом первенстве в Санкт-Петербурге. В чем тогда, по-вашему, было дело?

— У нас не было команды. Руководство, тренерский состав не смогли ее сплотить. По именам она была сильнейшей за многие годы — все ведущие хоккеисты играли, в том числе и из НХЛ. Но не было кулака. Не было той команды, какую мы видим в последние годы.

А в сегодняшнем хоккее невозможно выиграть отдельными личностями. Сегодня нет колоссальной разницы между ведущими сборными и остальными. Это даже на каждой Олимпиаде кто-то показывает — то Белоруссия, то Швейцария. Норвежцы в одну шайбу Канаде проигрывают… Если команда не настроилась на игру, если она разобщена, то может уступить любой сборной, которая в мировую двадцатку входит. Главная ценность в нынешнем хоккее — команда.

— Согласны с тем, что в последние годы наметилась тенденция к консолидации хоккейного сообщества? И Фетисов с Касатоновым помирились, пришли друг к другу на 50-летия. И другие серьезные конфликты прошлого сошли на нет. Враждующие группировки в сборной теперь отсутствуют…

— Я вообще против войн. Да, мы все — разные люди. Но не думаю, что нужно это сводить к конфронтации. Каждый человек может ошибаться. А потом — признать свои ошибки. Тем более нечего делить людям, которые многие годы выходили вместе на лед. Я такой человек, что могу поругаться — по делу. Но потом сесть за стол, выпить рюмочку и сказать: «Я был не прав» или «Ты был не прав».

Главное, чтобы общее дело не страдало. И мы боремся за это. Чтобы хоккею было хорошо. Чтобы федерация правильные законы делала. Новый Закон о спорте полностью ведь через меня прошел, мы его готовили! Да, можно к нему по-разному относиться, нет предела совершенству. Но самое главное: мы же никому не желаем плохого. Поэтому нельзя ссориться. И я очень рад, что сегодня у нас такая атмосфера.

И еще очень важно, что есть успех. Потому что когда в какой-то отрасли есть успех, она вся начинает нормально жить. В нашем случае — развивается массовый хоккей, в клубы приходит больше спонсоров, поскольку те видят, что есть символ — успехи сборной. У нас ведь пирамида не такая, как за океаном. У них на вершине пирамиды — Кубок Стэнли. А у нас — чемпионат мира. Кубок Стэнли выиграл — в одном городе только празднуют. А у нас победу на мировом первенстве отмечают по всей стране, и это большая разница. Мы все еще с советского времени «заточены» на сборную. Потому что, если она выигрывает, положительные волны расходятся на всех — и на взрослых, и на детей. Деньги вкладываются, родители приводят детишек в хоккей. Есть кумиры, есть патриотизм. Сборная России дает жить всему российскому хоккею!

— Помню, первым пунктом вашей программы в момент прихода в федерацию было то, что главным приоритетом станет национальная команда страны. Раньше же богатые клубы тянули одеяло на себя, делая по ходу сезона сборную почти бесправной. Тяжело было изменить эту ситуацию?

— Конечно, трудно было. Многие думали совершенно по-другому. С другой стороны, мы делали акцент на сборной не в ущерб клубам. Придерживаюсь убеждения: сильные клубы — сильная сборная. Нельзя отрывать одно от другого.