Время игры - Василий Звягинцев

— И с кем же нам придется играть? Вы уходите, форзейли и аггры уже ушли, за малым исключением.

— Да с кем хотите. Можете друг с другом. Но скорее всего — с природой, историей, тем, что вы называете ноосферой. Созданные нами реальности объективны. Они живут теперь по собственным законам. А вы все время пытаетесь их нарушить. Вот и поиграйте — кто кого…

Голос звучал даже несколько игриво. Или — с почти неуловимой издевкой. Как неизвестный человек, позвонивший в два часа ночи по телефону и затеявший странный, интригующий, тревожащий, пугающий разговор.

— А если я, мы — не захотим?

— Я же сказал — это ваше дело. Дорогу в Замок ты теперь знаешь. Живи, будто его не существует, или поселяйся здесь. С этого момента здесь все станет точно так, как было в первый раз… А мы когда-нибудь, через сто ваших лет или через тысячу, вернемся и посмотрим, как вы распорядились…

— Подожди немного, не уходи, — Сашке показалось, что собеседник собирается «бросить трубку».

— Жду…

— Ответь, а вы-то почему уходите? И в чем вообще смысл вашей Игры?

— Совершенно в том же, что и ваших. Люди, когда у них есть соответствующие возможности и им нечем заняться, играют в домино, преферанс, гольф, рулетку простую и «русскую», устраивают гладиаторские бои. Конкретные правила несущественны. Иногда испытывают судьбу, иногда — собственное умение. Часто — то и другое сразу. Уходим же мы потому… Вот играешь ты с другом в шахматы. Появляется ребенок и начинает вмешиваться, задавать вопросы, подсказывать, хватать с доски фигуры. Ты бы встал и ушел?

— А… Почему бы не?..

Игрок не дал ему договорить. Может быть, чтобы не позволить сказать неприличную глупость.

— Но это же ребенок! Может быть, со временем из него вырастет новый Капабланка или Алехин. Но если даже и нет… — Прозвучало это укоризненно-увещевающе.

Мысль была понятна, и даже нравственная позиция говорящего.

Только неувязочка получалась…

— Если все так… Как же вы позволяете людям воевать, убивать миллионы себе подобных? И нам тоже позволяете…

В голосе Игрока послышалась досада:

— Тебе нужно объяснять, в чем разница между ребенком у доски и шахматной фигуркой на ней?

Шульгин глубоко затянулся сигарным дымом, чего ни по каким канонам делать не полагалось.

— Спасибо, не надо, — давясь кашлем, ответил он.

— Это хорошо. Мы почти договорились. Последнее — если хочешь найти своего друга, отправляйся прямо сейчас. Не возвращаясь на Землю. Как вернуться «оттуда» — догадаешься сам.

— Хорошо, хорошо, я понял. Только зачем Андрей там, и что нам нужно сделать в будущем? Хоть намекни, что это за реальность, какое у нас к ней отношение?

Шульгин отчаянно старался заставить своего собеседника сказать что-то конкретное или вынудить его проговориться. Отправляться в неведомую реальность, не зная, что там делать, как себя вести, с сомнительными шансами на возвращение не очень хотелось.

Изобразить благородство, сочувствие, трогательную заботу о «меньших братьях» могущественному Игроку, который не отвечает ни за что ни перед кем, — раз плюнуть. Вполне возможно, что все совсем наоборот. Выкинули из реальности Новикова, сейчас предлагают добровольно уйти туда же ему…

Вовремя сбежав с яхты, Сашка спутал им карты, вот они и исправляют сейчас свой промах.

— И это — ваше дело. Сами во всем разберитесь, поймите условия и правила. Времени и возможностей у вас достаточно. Играйте, парни, играйте. Нет ничего увлекательнее хорошей игры с сильным партнером…

Сашке показалось, что он услышал звук опускаемой на рычаги трубки и короткий гудок отбоя.

Почему бы и нет? Он ведь сам придумал себе такой образ связи с Игроком.

…Удолина он нашел там же, где и оставил. Несмотря на то что профессор успел отдать должное даровому угощению, ему хватило благоразумия не вообразить себя отважным исследователем, самостоятельно отправившись на поиски нового знания.

— Все, Константин Васильевич, нам пора покинуть этот гостеприимный уголок. Срочно возвращаемся домой. Потом придем сюда еще, после соответствующей подготовки. Чувствую, ждет нас тут много неожиданного и интересного…

— Готов. Полностью доверяюсь вам. Никогда не думал, что в «тонком мире» бывает и такое. Впрочем, отчего же? Мы все в плену стереотипов. Если сталкиваешься с потусторонним, то обязательно ждешь этакого… — Он изобразил в воздухе причудливую фигуру левой рукой, поскольку правой продолжал цепко удерживать полупустую круглую бутылку драгоценного «Арманьяка». — Демонов, чертей с рогами и хвостами, на худой конец, алмазную гору, у подножия которой восседает Будда Шакьямуни. А то, что равновероятен и такой на первый взгляд приземленный вариант…

Как всегда, после пятой примерно рюмки профессора несло, и его философские построения раз от разу становились все неожиданнее и оригинальнее.

Но тут же мысль его сделала неожиданный скачок:

— Вот как вы думаете, милейший Александр Иванович, что, если исключительно в виде научного эксперимента захватить отсюда пару бутылочек этого нектара, настоянного на амброзии? Удастся ли пронести его через грань миров, или же он растает в волнах эфира?

— Ну и проверьте, — с усмешкой сказал Шульгин. Побуждения Удолина были ему понятны. А ведь может и получиться, раньше они свободно перемещали материальные предметы отсюда на Землю и обратно.

В карманах профессорского сюртука поместилось всего четыре бутылки. Он с сожалением окинул напоследок почти не поредевшие ряды алкогольной рати и, вздохнув, последовал за Шульгиным.

Когда Удолин, подобно индийскому факиру, растворился в воздухе на том самом месте, где они высадились (Шульгин предположил, что это может иметь значение, а то вдруг в Стамбуле профессор возникнет не в своем гостиничном номере, а на уровне третьего этажа над Токатлианом), Сашка с сожалением подумал, что не скоро узнает, чем завершился эксперимент.

И шагнул вперед, твердо рассчитывая оказаться там, где нужно, и в нужное время.

Из записок Андрея Новикова

Октябрь 2055 года.

Австралия.

…Простившись с девушками и дав им последние руководящие указания, мы с Джонсоном спустились в резиновый клипербот с подвесным мотором. Капитану Ларсену на всякий случай было предписано дрейфовать за пределами 12-мильной пограничной зоны.

По реке мы поднимались вверх больше двух часов, а когда увидели вдалеке, на пологой возвышенности, громадную эвкалиптовую рощу, под кронами которой гостеприимно краснели крыши аккуратных и вполне зажиточных на вид коттеджей, спрятали лодку в густых прибрежных зарослях и километра четыре прошли пешком по классическому бушу. Красноватая земля, редкие купы колючих кустарников, палящее солнце и горячий, почти неподвижный воздух.