Вождь и призрак - Колин Форбс

— Откройте грузовой люк, — велел Марри-Смит Конвею. — «Югам» надо шевелиться.

Распахнув дверцу кабины, он спрыгнул на землю — до смешного маленький человечек в толпе рослых партизан… Марри-Смит заметил мужчину с палкой, который был в выцветшей, потрепанной форме английского военного летчика: он ковылял к нему, прихрамывая, а рядом с ним шагала потрясающая блондинка.

— Линдсей?

— Да, это я…

— Кто из местных тут за главного?

— Хелич. А Пако будет вам переводить.

— Некогда переводить, черт побери! Они и так меня поймут! Вы только взгляните, что творится!..

— Они не разрешат мне сесть в самолет, пока не получат оружие и боеприпасы…

— Еще чего?!? Посмотрим…

Марри-Смит подбежал к грузовому люку, откуда Конвей уже спустил на веревках несколько деревянных ящиков, которые принимали внизу партизаны. Сорвав крышку с одного из ящиков, Марри-Смит схватил в охапку несколько автоматов и сунул их в руки Хеличу. Затем вцепился одной рукой в Линдсея, а другой указал на самолет и затараторил без умолку, обращаясь к Хеличу:

— Вот твои проклятые винтовки! Я рисковал жизнью, чтобы привезти тебе это барахло. Линдсей должен сейчас же сесть в самолет! Может, ты не заметил, но у тебя гости… а мне они вовсе ни к чему…

Марри-Смит бешено жестикулировал. Тыкал пальцем в самолет. Воздевая руки к небу, которое было уже черным-черно от немецких аэропланов. И вопил на Хелича так, словно ругал на чем свет стоит своего самого никудышного механика.

Это выглядело бы комично, не окажись они все в таком отчаянном положении. Коротышка наседал на великана Хелича. Однако он оказался прав: ему действительно не понадобился переводчик. Оторопело поглядев на англичанина, Хелич принялся раздавать партизанам автоматы и запасные обоймы.

— Ладно, садитесь в самолет… Ради Бога! — крикнул Марри-Смит Линдсею. — Конвей, подайте ему руку, а то он хромает. Я, что, черт возьми, должен за всех отдуваться?! Ну, как всегда…

«Товарообмен» произошел очень быстро. Грузовой отсек моментально опустел. Линдсея затащили в самолет: Конвей тянул сверху, Гартман толкал снизу. Затем немец посадил Пако. Ридер забрался сам.

— А что же Гартман? — возмутилась Пако.

Она протянула руку и помогла ему влезть в «дакоту». Конвей закрыл дверь, Марри-Смит выглянул из кабины. Он говорил резко и торопливо:

— Идите сюда! Тут есть сиденья. «Дакота» — это вам не «либерейтор», где вы перекатываетесь туда-сюда, словно горох… И пристегните ремни, черт побери! Нам сейчас придется туго… очень туго… «Болтанка» — это еще мягко сказано…

— Да, болтать ты, приятель, горазд, — пробурчал Ридер, плюхаясь в кресло.

Он произнес это в пустоту. Марри-Смит уже вернулся в кабину и сел за пульт управления. Он внимательно поглядел на зонтики парашютов, которых становилось в небе все больше и больше.

— Вот они, Конвей! Целое войско, разрази их гром! Пора, пожалуй, использовать обратный билет…

«Дакота» начала как-то невероятно медленно ползти по взлетно-посадочной полосе. Пако глядела в иллюминатор. Они еще ползли, когда она увидела, как приземляется первый немец. От отстегнул стропы парашюта и присел на корточки, целясь из автомата.

— О Боже мой, Линдсей!

Пако узнала Ягера. Он навел автоматное дуло на кабину пилота. Приземлилось еще несколько парашютистов. Хелич, вооружившись новым автоматом, выглянул из-за скалы и разрядил сразу же пол-обоймы.

Автоматная очередь отбросила Ягера назад, его лицо исказилось от смертной муки. О чем думает человек в свой последний миг?.. «Дорогая Магда, мы прожили чудесную жизнь…» Он умер, даже не успев коснуться земли. Пако затошнило. В памяти всплыли такие живые образы… Ресторан в Мюнхенском отеле «Времена года». Они обедают с Ягером, ему так идет военная форма, он такой галантный, такой… О, черт!

Самолет начал набирать скорость. Марри-Смит, не глядя по сторонам, готовился взлететь. Где-то возле самых двигателей тарахтели автоматные очереди, пули пробивали фюзеляж, рвались гранаты. Марри-Смит все это слышал, но не обращал внимания.

Линдсей увидел своего доброго приятеля, доктора Мачека. Выпрямившись во весь рост, Мачек показался из-за скалы и взмахнул рукой, намереваясь что-то швырнуть. Грохнул выстрел — и Мачек скрылся из виду. Линдсей был уверен, что он уже мертв.

— Сволочи, они убили Мачека, — сказал он сидевшей рядом Пако. — Бедняга…

— Господи, из-за чего, ради чего все это?!

— С тех пор, как я впервые попал в Берхтесгаден, я задаю себе тот же самый вопрос, — ответил Линдсей.

После стольких месяцев мучений, бесконечных скитаний и страха, этого вечного спутника балканской зимы, встреча с Северной Африкой стала незабываемым событием в их жизни. Прильнув к иллюминаторам, они жадно любовались теплыми охристыми тонами ливийской пустыни, простиравшейся до самого горизонта.

Самолет все еще летел над ярко-синим Средиземным морем, затем показалась белая лента прибоя, отделяющая море от суши. Самолет пошел на посадку. Через десять минут Марри-Смит приземлился в «Бенине». Конвей открыл дверь, и в салон ворвался восхитительный горячий воздух.

— Надо подождать полчаса, пока мы заправимся, — сказал пассажирам Конвей. — Вылезайте, можете размять ноги, но только не отходите далеко отсюда. Если кому-нибудь нужна медицинская помощь, вас осмотрит доктор Маклауд…

— Я хотел бы поблагодарить пилота, — сказал Линдсей.

— Не советую, подполковник… вы уж извините за то, что я вмешиваюсь. Но командир эскадрильи Марри-Смит — мужчина с характером. Никогда не угадаешь, как он к чему отнесется. Но как бы там ни было, до места назначения вас доставит другой пилот.

— А куда?

— Не знаю. Извините, сэр…

Они шли под палящим солнцем С каким-то странным ощущением — будто они все одновременно потеряли ориентировку.

— Наверное, из-за того, что после замкнутого пространства Боснии мы вдруг оказались на бескрайних просторах Африки, — решил Линдсей. И подумал, что пора выудить у Ридера нужную информацию. Пако и Гартман шли сзади.

— Я ведь старше вас по званию, майор Ридер, — начал Линдсей. — В обычной ситуации мне было бы на это наплевать, но теперь я хочу знать… Куда мы все-таки направляемся? В Каир? В Тунис?

— В Лидду, это в Палестине…

— Что за безумие?! — В голосе Линдсея звучало явное недоверие.

— Мы не могли бы поговорить без свидетелей? Давайте зайдем в здание, если вы не хотите утруждать ноги…

Линдсей извинился перед Пако и Гартманом и пошел к зданию аэропорта. После югославских морозов он тут взмок, пот с него лил ручьями. Отойдя подальше, чтобы их никто не мог подслушать, Линдсей повернулся и в упор поглядел на Ридера.

— Насколько вы информированы? Говорите мне все без утайки! Тут что-то не так. Мы летим не в том направлении. Мне Нужно в Лондон!

— Лондонские самолеты вылетают из «Каира Западного».

— Час от часу не легче! Но зачем тогда сперва везти меня в Лидду?

— Наверное, из соображений безопасности. И потом в Лидде вас ждет один человек, он специально прилетел из Лондона. Так что вас примут по первому разряду.

— Что это за человек?

— Питер Стендиш… — Ридер заколебался. — А, впрочем, вы все равно с ним встретитесь сегодня вечером, так что можно и сказать. Стендиш — это псевдоним. А вообще-то я говорю о Тиме Уэлби.

— Понятно.

Линдсей заковылял вперед по каменистой пустыне. Бенгази совсем не было видно: он ведь расположен за невысоким горным хребтом, на берегу моря. Вокруг были только пустыня, палящее солнце, один домишко, один самолет и бензозаправщик, стоявший рядом с ним. Линдсей услышал, что Ридер пошел вслед за ним… вот он убыстряет шаг, чтобы нагнать его…

— Я дал вам время подумать, — сказал Ридер, — а теперь мне очень хотелось бы узнать: что же все-таки вам не по душе? Тим Уэлби — вполне безобидное существо. Он ни разу ничего не натворил, со всеми ладит…

— О, вы тоже заметили его загадочную особенность?

— Загадочную?..

— А разве вы не замечали, — продолжал на ходу Линдсей, — его самочувствие вдруг резко улучшилось по сравнению с последними месяцами, — что Уэлби из кожи вон лезет, пытаясь сохранить хорошие отношения с «Индусами», и с «Университетскими»?

«Индусами» называли разведчиков, призванных из индийского гражданского управления. Они считались людьми дотошными, приверженцами старых традиций, не терпели никаких перемен и хранили нерушимую верность английской короне.

«Университетские» же были выходцами из Оксфорда и слыли интеллектуалами, которые широко смотрели на вещи. Они представляли другой клан, соперничающий с традиционалистами. Человек принадлежал или к тем, или к другим. Редко кто пытался перекинуть мостик между двумя этими мирами.