Том 2. Время Наполеона. Часть вторая. 1800-1815 - Эрнест Лависс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сопротивление на местах; восстание в Вандее. Наполеон был пока еще признан только в тех департаментах, через которые он прошел. Но весть о его триумфальном шествии облетела всю Францию. Всюду вновь появлялась трехцветная кокарда, а белое знамя исчезало. Это происходило с быстротой молнии. Эксельманс преследовал королевскую гвардию по пятам вплоть до самого Лилля, где она была, наконец, рассеяна. Мортье, некоторое время колебавшийся, изъявил покорность императору. Сюше добился того, что власть Наполеона была единодушно признана в Страсбурге; того же достигли Журдан — в Руане, Ожеро — в Валенсии, адмирал Вуве — в Бресте. Сопротивление на местах было быстро сломлено.
В Бордо герцогиня Ангулемская — «единственный храбрый человек во всей королевской семье» — объезжала казармы, тщетно пытаясь вызвать клики «Да здравствует король!» Ей пришлось вместе с мэром Леншем снова уйти в изгнание. Клозель провозгласил в Лионе власть императора. В Тулузе Витроль и герцог Ангулемский пытались устроить центральное правительство и набрать рекрутов-роялистов. Записалось несколько дворян и студентов. Но* как только роялистские заправилы покинули Тулузу, там водружено было трехцветное знамя: генерал Шартран заставил признать Наполеона во всем верхнем Лангедоке.
Область Роны оказала более продолжительное сопротивление: при содействии генералов Компана и Эрнуфа Массена организовал отряд роялистов, который двумя колоннами прошел вверх по берегам Роны и при Лориоле разбил небольшой отряд солдат, верных императору. Но роялисты были хозяевами только в своем постоянном лагере (в бассейне Роны). Всюду вокруг них вспыхивали восстания. Груши, посланный в Лион, принял энергичные меры к подавлению каких бы то ни было волнений. Роялисты, оттесняемые все далее и далее, вынуждены были капитулировать в Ла Палюд (8 апреля). Герцогу Ангулемскому, которого, невзирая на капитуляцию, думали одно время удержать в качестве заложника, было разрешено сесть на корабль в Сетте. Массена принес повинную.
В Вандее сопротивление грозило перейти в гражданскую войну. Прежде всего герцог Бурбонский и генерал д Оти-шан разожгли старинную ненависть «белых» (роялистов) к «синим» (так назывались республиканские войска, усмирявшие Вандею в эпоху революции). Стали формироваться отряды шуанов; роялисты умело использовали ненависть местного крестьянства к военной службе. Твердость генерала Фуа смутила роялистов. Герцог Бурбонский морем отплыл в Испанию; в пять дней мир был восстановлен. Но несколько позднее другое, более опасное восстание вызвало сильное беспокойство: д'Отишан, Сюзанне и Сапино подняли ряд областей; пламя восстания охватило Вандею, Бретань, Анжу я Мэн. Масса бродяг, нищих, предпочитавших «искать хлеб, лишь бы не зарабатывать его», восстали под знаменами короля. Для командования этой шайкой Людовик XVIII послал молодого маркиза де Ларош-Жаклена; в течение всего апреля летучие отряды солдат, жандармов и пограничников ничего не могли с ней поделать, — города находились в опасности. Маршала Даву умоляли не посылать в армию частей из западных областей, известных своим отвращением к рекрутскому набору. Фуше, обещавший императору покончить с этим восстанием, поручил графу де Маларти, бывшему начальнику штаба мэнской армии, убедить мятежных вождей, что восстание пока еще преждевременно, что оно скорее повредит, нежели принесет пользу Бурбонам; Маларти сумел добиться замирения. Один только Ларош-Жаклен продолжал сражаться; он был убит во время стычки с колонной генерала Траво (май 1815 г.). Вся остальная Франция, казалось, признала Империю.
Состояние общественного мнения. Удержаться новому правительству было гораздо труднее, чем заставить признать себя. Бурбоны раздражали всех. Наполеон старался не раздражать никого; он не сместил назначенных Бурбонами чиновников, рассчитывая, что его успех привлечет их к нему. Можно, вообще говоря, в несколько дней произвести революцию в целой стране, но требуется много времени на создание нового административного аппарата. Префекты Людовика XVIII, из которых, впрочем, многие служили уже Наполеону, остались на местах и поддерживали его без особого усердия. Мэры почти все были представителями знати, настроенной вра-ясдебно; духовенство было определенно враждебно настроено против императора. Наполеона поддерживали привязанность народа и преклонение армии. Против него были правящие классы, ставившие ему в вину иноземное нашествие и расчленение Франции — бедствия, являвшиеся, по их мнению, результатом его деспотизма.
Смелое предприятие Наполеона удалось, но Франция скоро одумалась. Стали побаиваться неизбежных для предстоящей войны рекрутских наборов. Многие новобранцы не являлись в свои части, целый ряд общин отказался выставить требуемое количество рекрутов. Париж был относительно спокоен; буржуазия, настроенная враждебно, молчала; предместья, очень расположенные к Наполеону, ждали поворота к якобинской политике. Императора два раза приветствовали восторженными кликами — в опере и во Французском театре. Но в его отсутствие в театре возникли беспорядки, сопровождавшиеся свалкой: некоторые зрители требовали Марсельезу или Qaira, другие свистали. Цензура была отменена особым декретом, но Фуше путем негласных переговоров с редакторами главных газет обеспечил умеренность печати. Однако он допускал нападки в роялистских газетах на распоряжения правительства — под тем предлогом, будто не следует оставлять публику в неведении относительно всей распространяемой лжи и клеветы: пусть сама публика по достоинству все оценивает. Париж был наводнен целым потоком пасквилей, брошюр и памфлетов; большинство их исходило от либералов, небольшое количество — от республиканцев или непримиримых бонапартистов, и очень мало — от подлинных роялистов[117].
Проблема управления. Вопрос о реформах, которые предстояло ввести в управление Францией, явился главным камнем преткновения для нового режима. Если Наполеон встретил сочувствие за пределами армии, то потому, что он был сыном революции: он вернул крестьянам, в свое время купившим национальные имущества, мелким и крупным буржуа, разбогатевшим вследствие падения старого порядка, людям непривилегированного звания, занимавшим высшие гражданские должности и первые места в армии, — уверенность в прочности всего, что они приобрели. Повсюду ожили воспоминания 1792–1793 годов. Открывались клубы; газеты требовали нового террора, чтобы образумить роялистов и эмигрантов, и массового рекрутского набора, чтобы одержать верх над иноземцами. Наполеону напоминали об его не аристократическом происхождении; ему внушали необходимость осуществить якобинскую диктатуру. Спасла ли бы она его? Позволительно в этом усомниться. Наполеон боялся этой диктатуры: он любил порядок. Он не желал быть «королем жакерии». Его честолюбие всегда было направлено на то, чтобы его считали законным государем. Теперь он снова сделался императором. Но он отказался от самодержавия. Все, кто окружал Наполеона, говорили о свободе; он говорил о ней громче всех остальных. Он понял, что ему следует усвоить приемы конституционного монарха. В первых своих воззваниях он обещал, что избирательные коллегии будут созваны на чрезвычайное собрание — Майское поле — для изменения конституции. В какой форме произойдет это изменение? Непосредственно совещаться с избирателями по поводу различных статей конституции было невозможно. Созыв учредительного собрания требовал слишком продолжительной отсрочки и мог повести к осложнениям. Полагали, что комиссия из юристов и государственных людей лучше справится с этими изменениями. По совету своего брата Жозефа, Наполеон поручил Бенжамену Констану, истинному приверженцу свободы, заботу о преобразовании установлений Империи в либеральном духе.
Дополнительный акт. Бенясамен Констан, бывший якобинец, затем усердный сторонник Директории, позднее — в Трибунате — глава той оппозиции, с которой так круто и с такой легкостью разделался первый консул, провел десять лет в Германии в добровольном изгнании. Общение с г-жой фон Крюднер на время обратило его к мистике; затем он мало-помалу превратился в либерального легитимиста; однако сейчас же после опубликования резкого памфлета, направленного ям против восстановленной Империи, ему было поручено выработать конституцию, предназначенную воскресить эту самую Империю.
Задача была щекотлива и нелегка; Констан трудился над ней, вдохновляясь искренней любовью к свободе. Он очень быстро справился с этим делом. По удачному выражению Шатобриана, получилась улучшенная хартия. Статьи конституции XII (1804) года, касавшиеся наследственности императорской власти и прав императорской фамилии, были сохранены. Но исполнительная власть была поставлена под действенный контроль власти законодательной. Учрежденная во время Реставрации палата пэров была сохранена, как и наследственность звания пэра; палата депутатов отныне избиралась путем прямого голосования лицами, обладавшими установленным цензом. Ценз этот был значительно понижен, и число избирателей с 15 ООО увеличилось до 100 ООО. Полномочия палат были значительно расширены. Палаты получали право вносить законопроекты и поправки к ним, вотировать ежегодно контингенты армии, свергать министров, ставших теперь ответственными. Предварительная цензура была отменена; все преступления по делам печати подлежали суду присяжных. Превотальные (чрезвычайные) суды отменялись; восстанавливалась свобода совести; католическая церковь перестала быть государственной церковью; право объявлять осадное положение переходило к палатам. «Гласность прений, свобода выборов, ответственность министров, свобода печати — я хочу всего этого, — говорил Наполеон. — Я человек из народа; если народ хочет свободы, я обязан дать ее». Искренно ли он говорил все это? Есть много оснований сомневаться в этом. Наполеон настаивал на том, чтобы право конфискации, отмененное хартией 1814 года, было восстановлено в новом конституционном акте. «Меня толкают на чуждый мне путь, — говорил он по этому поводу. — Меня обессиливают, меня сковывают. Франция ищет меня — и не находит. Она спрашивает себя: что же сталось с прежней рукой императора, которая так нужна Франции, чтобы победить Европу? Первый закон — необходимость. Первое требование справедливости — благо общества»..