Том 2. Время Наполеона. Часть вторая. 1800-1815 - Эрнест Лависс

На следующий день, 6 марта, министры собрались вторично. Нашли необходимым, чтобы король, в противовес Наполеону, ссылавшемуся на принципы революции, выразил верность конституции. Поэтому постановили созвать палаты, сессии которых незадолго до этого были прерваны до 1 мая. Король мог быть вполне уверен в том, что найдет энергичную поддержку в народных представителях, — ведь среди них уже не было ни одного бонапартиста. В том же заседании был составлен королевский ордонанс, объявлявший Бонапарта изменником и бунтовщиком и предписывавший каждому военному, каждому солдату национальной гвардии, каждому гражданину «содействовать погоне за ним»[115].

Ущелье Лаффрэ. Вступление Наполеона в Гренобль и Лион. Генерал Маршан, командовавший войсками в Гренобле, решил во что бы то ни стало покончить с «корсиканским разбойником». У него было три полка пехоты, 4-й артиллерийский полк, 3-й саперный и 4-й гусарский. Сначала он думал выступить во главе своих войск против Наполеона и уничтожить его в открытом поле. Но когда начальники частей дали ему понять, что настроение в войсках очень ненадежно, он решил дожидаться маленькой колонны императорских войск под защитой гренобльских укреплений. Здесь его частям во всяком случае было бы не так легко перейти на сторону Наполеона. Желая вместе с тем выиграть время для окончания оборонительных работ, Маршан отправил в Ламюр роту сапер и батальон 5-го линейпого полка с поручением взорвать мост у Понго. На полдороге отряд этот встретил императорский авангард, вслед за которым вскоре появился и Наполеон. Майор Делессар считал свой батальон вполне надежным. Позиция у него была хорошая: перед деревней Лаффрэ, в ущелье, где не приходилось опасаться обхода. Сговорившись с адъютантом генерала Маршана, капитаном Рандоном, он решил задержать здесь императора и горсть людей, его сопровождавших. Солдаты, построенные в боевой порядок, сначала держались очень стойко. Они отнеслись равнодушно к словам офицеров, посланных Наполеоном, чтобы склонить их перейти на его сторону, и отказались взять прокламации, которые предлагали им крестьяне. Критическая минута наступила.

Император велел полковнику Малле отдать своим солдатам приказ переложить ружья под левую руку. Полковник возразил, что считает опасным приближаться таким образом, — как бы безоружными, — к войску, настроение которого внушает опасения; первый залп противника может нанести императорскому отряду огромный урон. Наполеон повторил: «Малле, делайте, что я вам приказываю». Он один во главе своих ветеранов, державших ружья дулом вниз, двинулся к 5-му линейному полку. «Вот он!.. Пли!» — закричал вне себя капитан Рандон. Несчастные солдаты оторопели. У них дрожали колени, ружья тряслись в судорожно сжатых руках.

Подойдя па пистолетный выстрел, Наполеон остановился. «Солдаты 5-го полка, — сказал он твердым и спокойным голосом, — вы меня узнаете?» Затем, сделав еще два-три шага вперед и расстегнув сюртук, добавил: «Кто из вас хочет стрелять в своего императора? Я становлюсь под ваши выстрелы». Солдаты были не в силах вынести такое испытание. Громкий крик «Да здравствует император!» — крик, так долго сдерживаемый, вырывается из груди у всех. Ряды дрогнули, смешались. Солдаты срывают с себя белые кокарды, машут киверами, надетыми на штыки, бросаются к своему императору, окружают его, приветствуют восторженными кликами, становятся перед ним на колени.

В это время 7-й линейный полк, под начальством полковника Лабедуайера, с кликами «Да здравствует император!» выступил из Гренобля и пошел на соединение с солдатами, прибывшими с Эльбы. Отчаявшись в возможности защищать Гренобль, где население побуждало солдат перейти на сторону императора, Маршан решил по крайней мере увести с собой оставшиеся войска. Но было уже поздно. Около 7 часов вечера более 2000 крестьян, вооруженных вилами и старинными ружьями, неся в руках факелы, ярко пылавшие в темноте, приблизились, смешавшись с солдатами Наполеона, к Боннским воротам. Задержанная палисадами крытой дороги, эта шумная толпа сгрудилась на гласисах и на обширном пространстве перед крепостью, крича во все горло: «Да здравствует император! Да здравствует император!» С бастионов и куртин канониры и пехотинцы отвечали тем же возгласом. Гренобльский народ, столпившийся на Военной улице, неистово вторил этим крикам. По обе стороны укреплений все голоса слились в единый непрерывный крик. Каретники из предместья св. Иосифа огромной дубовой доской высадили городские ворота. Император вступил в Гренобль, — восторженная толпа на руках несла его по улицам, наспех иллюминованным. Вскоре перед балконом гостиницы Трех дофинов, где Наполеон пожелал остановиться, появилась группа рабочих и сложила там обломки Боннских ворот со словами: «У нас нет ключей от твоего верного города Гренобля, поэтому мы принесли тебе его ворота».

10 марта в Лионе повторились те же сцены. Уже не оставалось никаких сомнений в том, что народ и войска враждебны Бурбонам, и граф д' Артуа в полдень убежал из города, Макдональд последовал за ним два часа спустя, сообщая военному министру: «Я покинул Лион, или, вернее сказать, я бежал оттуда, после того как был свидетелем отложения всего гарнизона, перешедшего под знамена Наполеона с криками «Да здравствует император!» — криками, которые подхватывались от предместья Гильотьер до Лионской набережной толпами народа, теснившегося по обоим берегам Роны».

Проводив Наполеона в архиепископский дворец, толпа народа рассыпалась по городу, неся в руках факелы и распевая Марсельезу. Рабочие шелкоткацкой промышленности останавливались перед домами роялистов и камнями выбивали окна. На площади Белькур разгромлено было кафе Бурбон, известное как место сборищ эмигрантов. Всю ночь улицы <|глашались восторженными приветствиями и угрожающими криками. Возгласы «Да здравствует император!» перемежались с возгласами: «Долой попов! Смерть роялистам! На эшафот Бурбонов!» «Можно было подумать, что опять наступил канун 1793 года», — говорил один офицер.

Возвращение Наполеона начинало волновать всю Францию. За два дня рента пала на пять франков. Это внезапное падение как нельзя лучше характеризовало настроение буржуазии. В Париже, как и в провинции, имущие классы, недовольные правительством и в последние месяцы фрондировавшие, теперь становились искренними союзниками Бурбонов. В обеих палатах, в парижской национальной гвардии, состоявшей из людей с имущественным цензом, господствовало то же негодование, та же вражда против Наполеона. Но в огромном большинстве департаментов масса населения, городские рабочие и крестьяне стояли за императора, который в их глазах олицетворял принципы революции. Что касается солдат, то одни не скрывают своей радости; крича «Да здравствует император!», они подбрасывают в воздух свои соломенные тюфяки, срывают белые кокарды и предсказывают скорое возвращение «маленького капрала» в Тюильри; другие сохраняют спокойствие, но по мнению генералов «испытывать их верность было бы весьма рискованным предприятием». Маршалы Франции и почти все генералы, состоящие на действительной службе, в отчаянии. Они негодуют на Наполеона за то, что он поставил их в такое положение, когда приходится либо стрелять в него, либо нарушить данную королю присягу. Чтобы подбодрить себя, они обращаются к войскам с неистовыми приказами. Сульт заявляет, что Бонапарт — не более как авантюрист; Журдан называет его «врагом общества», Рей — «безумным разбойником», Пакто — «кровожадным чудовищем»; Кюрто заявляет, что он хотел бы «убить его собственными руками»; Ней обещает привезти его в железной клетке. Штабы точно так же пламенно стоят за Бурбонов, но многие полковые командиры и большинство офицеров разделяют чувства солдат.

Военный заговор на севере; измена маршала Нея. Фуше узнал о высадке Наполеона почти одновременно с самим Людовиком XVIII. Он был крайне раздосадован этим, но не такой он был человек, чтобы дать событиям свершаться, не стараясь извлечь из них какой-нибудь выгоды. Он думал, что у него хватит времени для действия. Усилением движения среди военных, затеянного в феврале, установлением временного правительства, призывом к национальной гвардии и ко всей стране он надеялся воспрепятствовать вступление Наполеона в Париж. Если бы, наоборот, бонапартистское движение увлекло народ и армию и привело бы к возвращению Наполеона на престол, Фуше рассчитывал изобразить дело так, будто он работал в пользу Наполеона. Во всяком случае, он твердо решил итти с победителями и использовать обстоятельства.

Вечером б марта Фуше вызвал к себе генерала Лаллемана и, ничего не сообщив ему о возвращении императора, убедил его в том, что двор что-то подозревает и что нужно немедленно привести февральский замысел в исполнение, чтобы предупредить репрессии. Лаллеман отправился в Лилль, где один из главарей заговорщиков, Друэ д Эрлон, командовал войсками под верховным начальством командира 16-го военного округа Мортье. Воспользовавшись отсутствием Мортье, д'Эрлон 7 марта разослал приказ расположенным в округе полкам немедленно отправиться в Париж. Инструкции эти составлены были в такой форме, что начальники частей, не участвовавшие в заговоре, могли подумать, будто передвижение совершается по приказу военного министра. Это заблуждение предполагалось рассеять, находясь уже в пути. Несколько полков выступили 8 и 9 марта. Внезапное возвращение Мортье смутило д'Эрлона, и 8 марта он поторопился отменить отданный им накануне приказ. Войска, за исключением королевских стрелков (бывших гвардейских конных стрелков), повернули назад. Стрелки дошли до Компьеня, но в результате небольшой стычки и они, в свою очередь, вернулись обратно.