Том 2. Время Наполеона. Часть вторая. 1800-1815 - Эрнест Лависс

На острове Эльбе Наполеон постоянно повторяет: «Отныне я хочу Жить, как мировой судья… Император умер; я — ничто… Я не думаю ни о чем за пределами моего маленького острова. Я более не существую для мира. Меня теперь интересуют только моя семья, мой домик, мои коровы и мулы». Даже если допустить, что это примирение с судьбой было искренно, что его честолюбие угасло, душа смирилась и что он искренно проникся своим новым, изображенным в его столовой в Сан-Мартино, девизом: Napoleo ubicumque felix[114], — даже если допустить все это, приходится признать, что было сделано все, что только возможно, чтобы разбудить дремлющего в нем льва. Людовик XVIII оставляет его без денег, австрийский император отнимает у него сына, Меттерних отдает его жену придворному развратнику, Кэстльри хочет его сослать, Талейран замышляет бросить его в темницу, некоторые, наконец, задумывают убить его.

Значит ли это, что если бы Наполеону уплачивали обусловленную по договору ренту, если бы ему отдали жену и сына и если бы ему гарантировали безопасность, — он не сделал бы героической и роковой попытки, завершившейся битвой при Ватерлоо? Возможно, конечно, что при таких условиях император остался бы в своем уединении. Но как мало вероятно подобное предположение! Различные случаи нарушения заключенного с ним в Фонтенебло договора-, заставлявшие его страдать, и другие, более значительные беды, которых Наполеону, судя по всему, следовало опасаться в будущем, послужили ему предлогом для его предприятия, но, в сущности, они были лишь второстепенными его причинами. Решающей причиной было состояние Франции при Реставрации. А основной причиной было то, что властелин маленького государства на острове Эльбе звался Наполеоном, и что ему было всего сорок пять лет.

Отбытие с острова Эльбы. Когда 13 февраля 1815 года бывший аудитор Государственного совета Флери де Шабулон прибыл в Порто-Феррайо, Наполеон еще не принял окончательного решения, или по крайней мере никому не открыл своих планов. Аудитор, ознакомив императора с состоянием Франции, открыл ему существование заговора якобинцев и генералов. Наполеон тотчас же решился. Он отправил Флери назад, не сказав ему ничего определенного, но как только аудитор покинул остров, Наполеон принял меры к скорому отбытию. 26 февраля все было готово. В 8 часов вечера Наполеон с 1100 солдатами старой гвардии и корсиканского батальона сел на корабли. Флотилия состояла из брига VInconstant и шести небольших судов.

Накануне Наполеон составил и приказал тайно отпечатать две прокламации — к французскому народу и к армии. Составленные с той напыщенностью, которую император, чьи письма и воспоминания отличаются таким простым и ясным слогом, по видимому, заимствовал для своих воззваний у ораторов Конвента, — эти пламенные прокламации были написаны грубовато, но в своем роде великолепно. Трудно было придумать что-либо более пригодное к тому, чтобы поразить умы, разжечь гнев против Бурбонов, пробудить в душе французов воспоминания о республиканском равенстве и об императорской славе. Император начинал с того, что приписывал свои неудачи измене. Если бы не Ожеро и Мармон, союзники нашли бы себе могилу на полях Франции. Далее он объявлял причиной своего отречения преданность интересам родины. Но Бурбоны, навязанные Франции иностранными державами, ничему не научились и ничего не забыли. Право народа они хотели заменить правами феодалов. Благо и слава Франции никогда не имели более злых врагов, чем эти люди, взирающие на старых воинов Революции и Империи, как на бунтовщиков. Вскоре, пожалуй, награды будут даваться только тем, кто сражался против своей родины, а офицерами смогут быть только те, чье происхождение соответствует феодальным предрассудкам. Все тяготы лягут на патриотов; богатства и почести достанутся бывшим эмигрантам. «Французы! — говорил Наполеон народу, — в изгнании услышал я ваши жалобы и ваши желания: вы требовали правительства по собственному выбору, только такое и является законным. Я переплыл моря и явился снова овладеть своими правами, являющимися вместе с тем и вашими правами». — «Солдаты! — говорил он армии, — приходите и становитесь под знамена вашего вождя. Его существование тесно связано с вашим; его права — права народа и ваши… Победа идет форсированным маршем. Орел с национальными цветами полетит с колокольни на колокольню вплогь до башни собора Парижской богоматери».

Маленькая флотилия проскользнула незамеченной посреди английских и французских судов, крейсировавших между Корсикой и Италией, и 1 марта, около полудня, бросила якорь в бухте Жуан. Несколько часов спустя маленькое войско высадилось и расположилось на бивуаке в оливковой рощице, между морем и дорогой из Канна в Антиб. В то же время один капитан этого войска проник с двадцатью гренадерами в Антибскую цитадель с целью возмутить тамошний гарнизон, но они были взяты в плен. Офицеры выразили императору желание взять цитадель приступом, чтобы рассеять дурное впечатление, которое неминуемо вызвано будет захватом в плен гренадеров. Наполеон возразил: «Каждая минута дорога. Надо лететь. Лучшее средство загладить дурное впечатление от того, что случилось в Антибё, — это быстро двинуться в путь и опередить весть об этом событии».

Историки описывали, как во время своей стоянки в бухте Жуан Наполеон изучал карту Франции, колебался, какую ему избрать дорогу, взвешивал преимущества того или иного маршрута. На самом деле, император принял решение гораздо раньше момента высадки. Он слишком хорошо знал политическую карту Франции, слишком велика была горечь, с которой он припоминал угрозы, оскорбления, унижения, каким он подвергся в Оранже, Авиньоне, Оргоне, опасности, каких он с трудом избежал в Сен-Кана и Эксе, чтобы решиться идти в Лион по большой дороге. В ультра-роялистских областях Прованса приходилось опасаться национальной гвардии и вооруженных крестьян, стекавшихся толпами по призыву набата или сельских барабанщиков. Конечно, таким отрядам не под силу было справиться с 1100 старыми солдатами под командой Наполеона, но ведь в бой могли быть введены войска Марселя и Тулона, вкрапленные среди королевских волонтеров. Если бы даже первая схватка и закончилась победой, во всяком случае произошел бы бой, а император вовсе не хотел сражений. В Альпах этого не приходилось опасаться. Дух горцев восточного Прованса и особенно Дофине резко отличался от духа жителей побережья Средиземного моря и местностей по реке Роне. Кроме того, жители гор, малочисленные и разбросанные, с трудом общавшиеся между собою вследствие природных препятствий и бездорожья, вряд ли могли получить вести о совершившихся событиях и собраться. Еще на острове Эльбе Наполеон решил итти на Гренобль по крутым альпийским тропинкам.

Около полуночи колонна тронулась в путь. Она прошла через Каш и Грасс. В этих городах толпа сбегалась посмотреть на императора, проявляя, однако, больше любопытства и тревоги, чем энтузиазма. Вечером 2 марта колонна добралась до деревушки Сернон, на высоте 1373 метров. За двадцать часов небольшой отряд сделал более пятидесяти километров по тропинкам, покрытым снегом, где приходилось итти гуськом. Этот переход был своего рода чудом. 3 марта Наполеон миновал Кастеллане и ночевал в Барреме; 4-го он вступил в Динь, откуда генерал Ловердо вывел гарнизон, чтобы избежать столкновения. 5-го он был в Гане, 6-го ночевал в Коре, на расстоянии одного перехода от Гренобля. В восточном Провансе население проявляло равнодушие или глухую вражду. Начиная с Дофине, жители стали вести себя совершенно иначе: крестьяне приветствовали императора радостными кликами, желали ему победы.

Весть о высадке Наполеона приходит в Тюильри. Массена, начальник 8-го военного округа (Марсель), получил известие о высадке Наполеона лишь в ночь с 2 на 3 марта. Он сейчас же отправил часть марсельского гарнизона остановить императорскую колонну при переходе реки Дюранс. Наполеон опередил их на два перехода — генерал Миоллис явился слишком поздно. Одновременно Массена отправил донесение военному министру, который получил его лишь 5 марта. Немедленно был созван совет министров. Сульт заявил, что Талейран раньше уже писал из Вены, прося образовать на итальянской границе обсервационный корпус, для того чтобы держать на почтительном расстоянии Мюрата и революционеров с Апеннинского полуострова. В порядке исполнения его просьбы, 30 000 человек были направлены к Альпам. Ввиду этого военный министр ручался, что в несколько дней против 1100 солдат Наполеона будет выставлена настоящая армия. Все обрадовались такому счастливому совпадению, и решено было, что граф д' Артуа отправится в Лион и станет во главе войск, уже прибывших или тех, что прибудут в Лионскую область, Дофине и Франш-Конте.

На следующий день, 6 марта, министры собрались вторично. Нашли необходимым, чтобы король, в противовес Наполеону, ссылавшемуся на принципы революции, выразил верность конституции. Поэтому постановили созвать палаты, сессии которых незадолго до этого были прерваны до 1 мая. Король мог быть вполне уверен в том, что найдет энергичную поддержку в народных представителях, — ведь среди них уже не было ни одного бонапартиста. В том же заседании был составлен королевский ордонанс, объявлявший Бонапарта изменником и бунтовщиком и предписывавший каждому военному, каждому солдату национальной гвардии, каждому гражданину «содействовать погоне за ним»[115].