Обретение Родины - Бела Иллеш

На улице я встретился с Олднером.

— Ну, Володя, как тебе поправились наши гости?

— Поправились? Никак не понравились. Гонведы, с которыми я обедал, рассказали о них столько дурного, что если бы хоть половина — куда там половина, пусть даже десятая часть — была правдой, и того больше чем достаточно. Что вы скажете, товарищ майор, например, о таком обстоятельстве? Выяснилось, что Кери, который представился нам здесь в качестве начальника штаба 1-й гонведной армии, на самом деле сделался им всего лишь позавчера. А до того был начальником армейского отдела контрразведки, точнее, если называть вещи своими именами, начальником шпионской службы… И как расцените вы, товарищ майор, тот факт, что в одном из чемоданов подполковника Чукаши запрятан радиопередатчик?.. Не вижу никакого смысла возиться с подобными типами!

— Чепуху мелешь, Володя! Будь у меня время, я бы доказал, что ты плетешь вздор. Но я должен спешить к Миклошу… Только предупреждаю, не вздумай перед гонведами пренебрежительно отзываться об их командирах. Ты меня понял?

— Да что вы! Это мне приходится их сдерживать. Ведь гонведы не столь деликатны, как мы с вами. Правда, едва вышел на минутку ефрейтор, который громче всех поносил Кери, солдаты сказали, что как раз он-то и является доносчиком у этого самого полковника… — Володя глубоко вздохнул.

— Выше голову, парень! На фронте под Москвой, конечно, все было проще.

В половине двенадцатого ночи мы сели за ужин.

К этому времени Бела Миклош успел отоспаться и проветриться.

Перед ужином он несколько раз вновь и вновь перечитывал сообщения будапештского радио, экземпляр которых передал ему Володя Олднер.

— Надо было взять у этого негодяя Йолшваи расписку, что мы оставили ему кассу. А так нам припаяют расхищение казенных денег.

— А по-моему, ваше высокопревосходительство, — вдруг впервые в моем присутствии заговорил Чукаши-Хект, — расписка тут не имеет никакого значения. Если победим мы, а я надеюсь, оно так и будет, вором и предателем заклеймят Йолшваи независимо от того, есть у нас его расписка или нет. Если же победа останется за ними… Я, правда, вполне уверен, что они не одержат верх! — возвысив голос и растягивая слова, торжественно заявил Чукаши-Хект. — Но все-таки предположим, что случится невозможное и они победят… Тогда никакие тысячи расписок не сотрут с нас клейма предателей и воров.

— Мне все равно, если даже меня расстреляют, — очень серьезно проговорил Миклош. — Но я терпеть не могу клеветы.

— Что до меня, ваше высокопревосходительство, — сказал улыбаясь Кери, — я, пожалуй, обиделся бы, если бы нас расстреляли.

На этот раз захохотал и Миклош.

— Великолепное вино, это крымское красное! — с воодушевлением воскликнул он. — Вы говорите, оно не крымское, а кавказское? Все равно превосходное!

Миклош поднес свой наполненный бокал к свету.

— По цвету и вкусу напоминает наше эгерское… «Бычью кровь». Может, чуть более терпкое и несколько покрепче. Тебе не кажется, Чукаши?

— Вы абсолютно правы, ваше высокопревосходительство! Но разрешите обратить ваше внимание на тот факт, что вино, выдаваемое в Венгрии за «Бычью кровь», на деле нечто совсем иное. Настоящую «Бычью кровь» уничтожила филоксера, и в эгерских виноградниках уже давно культивируют бургундскую лозу. Это-то эгерское бургундское и продается под маркой «Бычьей крови».

— Неужели? Откуда ты знаешь, Чукаши?

— Адъютант обязан знать все, ваше высокопревосходительство. Этому научили меня вы сами.

За разговором и вином Миклош повеселел. После ужина он собственноручно взялся приготовить кофе, причем кинул в него небольшую щепоточку соли.

— Придает аромат, — пояснил он. — Секрет этот мне открыл Муссолини. В военном деле дуче был, надо сказать, совершеннейший профан, но одного у него отнять нельзя: замечательно умел варить черный кофе!

Ровно в час ночи командующий фронтом и член Военного совета приняли Белу Миклоша и обоих его спутников. Тюльпанов в ночном совещании участия не принимал. Мне сказали, что член Военного совета еще вечером куда-то его послал с поручением. Куда именно, адъютант не знал.

Помещение, где происходила беседа, было небольшое, и все сели за один стол. Это обстоятельство, вероятно, тоже сыграло свою роль в том, что атмосфера была уже не такой холодно официальной, как при первой встрече. Речь между тем шла сейчас о вопросах куда более животрепещущих. Нам предстояло говорить не о прошлом и даже не о настоящем, а о будущем.

Разговор начал член Военного совета.

Он сообщил Миклошу, что Советское правительство признает командующим находящейся в Карпатах 1-й гонведной армии его, генерал-полковника Белу Миклоша-Дальноки, а не генерала, назначенного на его место по приказу Салаши.

Такая весть заметно успокоила и обрадовала Миклоша. Кери улыбался. Чукаши-Хект встал и отвесил поклон сначала в сторону советских генералов, затем Миклошу.

— Могу вам также сообщить, господин генерал-полковник, — продолжал член Военного совета, — что во время своих переговоров о перемирии господин генерал-лейтенант Фараго не затрагивал вопроса о формировании венгерского легиона и не просил о вооружении венгерских военнопленных. Имя генерал-лейтенанта графа Шторма в ходе переговоров тоже не упоминалось.

— Уж этот мне Фараго! — пробурчал Миклош.

Кери кусал губу.

— К тому же Советское правительство все равно не смогло бы выполнить подобную просьбу, — продолжал генерал. — В нашем распоряжении слишком мало времени, чтобы сформировать боеспособный легион из венгерских военнопленных, рассредоточенных на территории в четыре-пять миллионов квадратных километров. Судьба Венгрии будет решаться не в ближайшие годы, а в самые ближайшие месяцы и дни. Советское правительство хочет освободить Венгрию от немецкой оккупации и готово в интересах ее скорейшего освобождения понести все неизбежные жертвы.

Произнося эти слова, генерал не повысил даже голоса. Но я видел по его глазам, по дрожанию губ, как глубоко был он взволнован.

— Советское правительство уполномочило командующего фронтом и меня, как только это представится целесообразным, освободить из находящихся на территории Галиции лагерей тридцать пять — сорок тысяч венгерских военнопленных и предоставить в распоряжение господина генерал-полковника Миклоша все необходимое для оснащения их оружием и всеми видами довольствия.

Миклош запыхтел.

Кери вновь заулыбался.

Член Военного совета сделал короткую паузу…

— Вы точно переводите, Балинт? Ну хорошо, в таком случае я продолжу. Переводите!.. По мнению советского военного командования, первым делом необходимо безотлагательно, еще до восхода солнца, предпринять следующее: господин генерал-полковник Бела Миклош должен обратиться к генералам, офицерам, унтер-офицерам и солдатам венгерской армии с призывом немедленно повернуть оружие против немецких оккупантов. Мы отпечатаем обращение генерал-полковника, и за каких-нибудь несколько часов наши самолеты разбросают его повсюду, где стоят венгерские соединения. Одновременно генерал-полковнику Миклошу следует написать письма тем из командиров гонведных дивизий, которых он считает настоящими патриотами. Пусть он прикажет им выступить против гитлеровцев.

Здесь генерал снова сделал паузу, на этот раз более продолжительную. Он ждал ответа. Убедившись, что ожидания напрасны, он приказал мне спросить Миклоша, каково его мнение относительно этого предложения. Вместо генерал-полковника заговорил Кери.

— Обращение к венгерским войскам в целом, в том числе и к рядовому составу, явилось бы мероприятием, которого не предусматривает и не признает дисциплинарный устав венгерского гонведства. Подобное обращение означало бы, что господин генерал-полковник обходит господ командиров дивизий и полков и через их головы непосредственно апеллирует к рядовому составу. На мой взгляд, такое противоречащее уставу действие могло бы привести к подрыву дисциплины и к дезорганизации армии.

Однако Миклош с Кери не согласился.

— В такие времена, — сказал он, — против таких людей, которые врываются в уборную его высочества и намерены арестовать меня, мы не можем придерживаться служебного устава в борьбе против них. Кстати, ведь и сами вы, Кери, уже нарушили этот устав, в равной степени не признающий также методов, примененных вами по отношению к адъютанту Йолшваи.

Кери пожал плечами и ничего не ответил.

Подготовить текст обращения назначили Кери и меня. Мы засели за составление этого документа вместе: Кери и я. Пока мы над ним работали, Миклош диктовал Чукаши-Хекту письмо, адресованное им командирам венгерских дивизий.

Я предполагал, что сработаться с Кери будет очень трудно. Однако на деле мы сцепились всего по поводу одной-двух фраз, да и то крайне вежливо. Я написал: «Борьба идет за независимость Венгрии, за свободу и будущее венгерского народа». Кери предложил дополнить эту фразу словами: «…и за господина правителя Хорти». Я против поправки возражал. Тогда Кери потребовал выкинуть вторую половину моей фразы, о свободе венгерского народа, а я настаивал, чтобы ее оставить. Дискуссию нашу разрешил Бела Миклош, обрадованный возможностью хоть на минуту оторваться от диктовки своего письма. Выслушав обоих, он высказался в пользу моего предложения. Нам дважды пришлось прибегать к его мнению по спорным вопросам, и оба раза он поддержал меня.