Карл VII. Жизнь и политика - Филипп Контамин

документа. Но Карл VII не пошел на этот шаг, и никто его к этому не побуждал. В конце 1449 и первые недели 1450 года, теперь, когда Руан был "освобожден", стали усиленно распространяться слухи о суде над Жанной и обстоятельствах ее смерти, к тому же появилась возможность ознакомиться с той или иной из шести копий судебного решения (один оригинал и пять заверенных копий). Находилась ли эта предполагаемая копия в архиве в замка Руана, или во владении одного из клерков, или инквизитора Жана Ле Мэтра, который все еще был жив? Это узнать невозможно. Не исключено, что королевское письмо от 15 февраля 1450 года только придало официальный статус начинанию, которое Гийом Буйе уже начал самостоятельно. Церковная карьера Буйе подтверждает его компетентность: выходец из епархии Суассона, он учился в колледже Дорман-Бове Сорбонны, с 1445 или 1446 года был деканом кафедрального собора в Нуайоне, епископ которого Жан де Майи, все еще занимавший свой пост в 1450 году, был в свое время твердым сторонником англичан.

Возможно, королю сообщили, что во время суда Жанна проявила по отношению к нему образцовую преданность. Разве она не сказала, что дала имя Карл, "в честь своего короля", мальчикам, когда ее просили стать их крестной матерью?[587] И разве в момент отречения она не заявила, что к предпринятым по ее инициативе действиям никто не причастен, ни ее король, ни кого-либо другой? Если и существует какая-то вина, то только ее[588]. Ни малейшего упрека в адрес Карла VII.

Для того чтобы начать пересмотр дела Жанны, результатом которого могла быть только реабилитация, необходимо было преодолеть главное препятствие, а именно убедить короля проявить к этому интерес, когда, возможно, он хотел бы перевернуть эту страницу и забыть о тяжелых годах.

Важную роль следует отвести меморандуму, который Буйе представил королю, возможно, в конце 1449 или в первые несколько недель 1450 года[589]. В самом начале этого документа он настаивает: "Честь христианнейшего короля Франции требует, чтобы беззаконный и скандальный приговор, умаляющий славу королевской короны, вынесенный этим епископом Бове [Пьером Кошоном], противником короля, не был похоронен в тишине. То, что замалчивание этого беззаконного осуждение, унижает честь короля, очевидно, поскольку именно на службе у короля Дева был осужден как еретичка и вызыватель демонов". Какое пятно ляжет на королевский трон, если впоследствии наши противники станут напоминать людям, что король Франции принял в свою армию женщину, которая была еретичкой и вызывала демонов. Не следует пренебрегать своей репутацией, особенно если она касается целого королевства или народа. "Король-победитель" обязан "возвеличить" невиновность Девы и добиться того, чтобы несправедливый суд над ней был всячески рассмотрен учеными теологами и юристами. "Если будет установлено, что она непорочна как по форме так и по содержанию […], пусть приговор в отношении нее будет пересмотрен как беззаконный", "чтобы заставить замолчать тех, кто выступает против, и чтобы приверженность королевского дома [истинной вере] осталась нерушимой". Разве единственной целью Девы не было "вырвать королевство из рук врагов"? Для этого "она пробудила ленивых и трусливых", и после ее вмешательства "мужество и сила изумленных противников не переставали слабеть". В оставшейся части своего меморандума Буйе, который, очевидно, внимательно изучил документы судебного процесса, взялся опровергнуть три основные обвинения, выдвинутые Кошоном, касающиеся откровений виденных Жанной, ношения ей мужской одежды и ее отказа покаяться перед Церковью. В частности, судьи на процессе 1431 года должны были прекратить ее допрос с того момента, как она заявила: "Отправьте меня к Папе", потому что "только Папа должен был решить, от какого духа исходят ее видения" — доброго или злого. Наконец, Буйе посвящает целое эссе тому, чтобы показать, что при составлении двенадцати статей, представленных в Парижский Университет, были упущены многие моменты, а многие другие искажены, что к тому же оправдывает его коллег и они никоим образом не несут ответственности за смерть Жанны[590].

В соответствии с указаниями короля, 5 марта 1450 года Гийом Буйе взялся собрать показания семи человек, которые присутствовали или участвовали в суде над Жанной д'Арк и были свидетелями последних минуты ее жизни. Можно предположить, что впоследствии Карл VII был проинформирован о содержании этих свидетельств. Возможно, его задело одно из возражений, выдвинутых нормандским священником Жаном Ложье, о котором вспоминает секретарь суда Гийом Маншон: по мнению Ложье, суд был недействительным, поскольку затрагивал честь короля Франции, на чьей стороне была Жанна, а он сам даже не был вызван в суд, как и его представители. Короля мог заинтересовать и другой эпизод. Это была проповедь Гийома Эрара на кладбище Сент-Уэн 24 мая 1431 года, о чем поведал Жан Массье. Говорили, что он во всеуслышанье заявил обвиняемой: "Над Францией, которая была самой христианской страной, просто издеваются. А Карл, который называет себя королем и вашим правителем, ведет себя, как еретик и схизматик, каковым он и является, поскольку пользуется услугами, опороченной, обесчещенной и бесполезной женщины". И это относилось не только королю, но и к поддерживавшим его клирикам, поскольку те не распознали в этой женщине еретичку, хотя, ее и допрашивали. По словам Массье, Гийом Эрар два или три раза возвращался к обвинению, а затем, указывая пальцем на обвиняемую, сказал: "Это я говорю тебе, Жанна, я обращаюсь к тебе, и повторяю, что твой король — еретик и схизматик". На что Жанна ответила: "Клянусь моей верой и утверждаю даже ценой моей жизни, что наш благословенный государь является благороднейшим христианином из всех христиан, больше всего любящим христианскую веру и Церковь, а не таков, как ты говоришь"[591]. Прочитав такой ответ Девы Карл VII мог бы прослезиться, ведь Жанна д'Арк, несмотря на все выпавшие на ее долю испытания, осталась ему до конца верна.

Согласия короля на подход Буйе к этому делу и заверения в том, что Парижский Университет не будет опорочен, было все-таки недостаточно. Для отмены приговора 1431 года нельзя было полагаться только на комиссию клириков. Нужны нужен был процесс происходящий в настоящем трибунале, который по своему статусу был бы бесспорно выше того, который когда-то возглавлял Кошон. Решающий шаг в этом направлении был сделан в 1452 году, кардиналом Гийомом д'Эстутевилем, папским легатом во Франции, Дофине и Савойском герцогстве. Кардинал был значительным политическим деятелем, прослужившим в папской Курии двадцать лет, но не забывавшем о своем французском происхождении и нормандских корнях. Он был назначен легатом буллой от 13 августа 1451 года, и написал об этом королю из Рима 28 августа. В своем письме Эстутевиль напомнил, что является "душой и слугой" короля, и охарактеризовал свою миссию так: "Заключить мир между Вами и Вашим племянником из Англии […], чтобы умиротворить оба королевства". Возможно, что в его намерения также входило выяснить, можно ли отменить или хотя бы смягчить Прагматическую санкцию. Но это дело было еще более сложным, чем в 1438 году, поскольку на Соборе Церкви Франции в Шартре в 1450 году был предъявлен прецедент, а именно знаменитая Прагматическая санкция Людовика IX Святого. И эта подделка была убедительной, по крайней мере,