Жар-птица - Андрей Владимирович Козырев

неожиданном направлении. Попытка путча 1991 года является тому особенно драматичным примером. «Ястребы» обещали спасти Советский Союз, а вместо этого отправили его на свалку истории.

Подводя черту этим воспоминаниям, я позволю себе сделать несколько выводов.

Прежде всего, настаиваю: провал реформ в России не был неизбежен. Мы потерпели неудачу по целому ряду причин. Среди них — советская биография Бориса Ельцина, которая в кризисных ситуациях тянула его назад. К сожалению, демократы, к которым я отношу и себя, не смогли действовать самостоятельно, не преодолели соперничество между собой и не выдвинули нового лидера. Это было нашей главной ошибкой и основной причиной поражения демократии в России. Мои друзья-реформаторы и я — мы разделяем ответственность за эту неудачу.

В годы реформ народ был изнурён экономическими трудностями и предан политиками, не желавшими, а скорее — неспособными идти вперёд. Властные структуры контролировались глубоко укоренившейся бюрократией, спецслужбами и растущей буржуазией, а не гражданским обществом.

В девяностые так и не было установлено никакого демократического гражданского контроля над КГБ. КГБ поменял имя (теперь это ФСБ и СВР), но суть его в новой России осталась прежней. Это поражало меня всякий раз, когда я имел дело с этими ведомствами или его представителями. То же самое произошло с армией и с милицией (ныне — полицией).

Первый российский президент продолжал опираться на силовые ведомства, хотя все они насаждали враждебность к Америке и к НАТО. Это было для них принципиально важно. Если бы не было расширения НАТО, они бы нашли другой предлог для антиамериканской и антизападной пропаганды. Даже если бы НАТО самораспустилась, остались бы ещё Пентагон и ЦРУ, которых можно было бы держать за врагов. Образ Запада как врага служил предлогом для оправдания власти силовиков над обществом. Ельцин пошёл у них на поводу, и вскоре стал сам использовать антизападную риторику. Так он рассчитывал компенсировать потерю популярности и отвлечь внимание от своей растущей неспособности руководить страной.

Надежды на то, что предприниматели станут новой позитивной силой в модернизации и развитии страны, быстро сошли на нет. Многие представители этого класса были бывшими правительственными чиновниками и советскими директорами заводов. Бюрократическое управление экономикой было фирменным знаком советского государства и осталось преобладающим в новой России, несмотря на реформы. Их половинчатый характер и незавершённость были на руку тем, кто сохранял позиции или связи в государственном аппарате. Среди новобранцев капитализма наиболее выдающимися и успешными стали молодые предприниматели, которые смогли вписаться в эту бюрократическую систему и играть по её правилам.

Противоречивая программа приватизации позволила старой и новорусской элите захватить государственные активы. Большинство этих бизнесменов получали особенно большую выгоду от теневой и полутеневой торговли природными ресурсами, особенно нефтью. Держатель актива продавал сырьё по низким внутренним ценам или обменивал по бартеру какому-то аффилированному посреднику, который затем экспортировал его на западные рынки по намного более высокой цене и откатом возвращал деньги источнику. Бывшие сотрудники КГБ и других силовых ведомств принимали активное участие в таких бизнесах, обеспечивая защиту, что закладывало их будущую экономическую и финансовую базу.

Результатом стало возникновение российских олигархов и вопиющее экономическое неравенство. Рост богатства немногих контрастировал с тяготами большинства. В народном сознании эти перемены произошли под знаменем капитализма, демократии и прозападной внешней политики. Подъём олигархов нанёс огромный ущерб этим понятиям в глазах рядовых россиян.

К 1993 году коррумпированная военно-полицейская бюрократия в переплетении с новой олигархией достигла достаточной критической массы, чтобы приступить к пошаговому захвату власти. С одной стороны, новый правящий класс зависел от торговли с Западом и предпочитал хранить свои деньги в западных банках, но с другой, он отчаянно пытался уменьшить западную конкуренцию своим отечественным активам. Он видел угрозу Запада не только в том, что тот поддерживал права человека и демократию, но и в его более высоком уровне конкуренции и прозрачности. Новые русские бизнесмены хотели иметь нефтедоллары, высококачественные западные товары, роскошные особняки в Лондоне, Нью-Йорке и Париже, и в то же время они отвергали равноправное сотрудничество с Западом и западные ценности. В том числе потому, что не смогли бы преуспеть экономически, соблюдая западные стандарты.

В 1996 году президент Ельцин назначил главу Службы внешней разведки Евгения Примакова министром иностранных дел с целью изменить мою «прозападную» внешнюю политику. В 1999 году он же назначил директора ФСБ Владимира Путина главой правительства, обеспечивая ему отличную стартовую позицию на очередных президентских выборах. Уже тогда, в 99-м, Ельцина обвиняли в том, что он с помощью Путина хотел гарантировать безопасность себе и своей семье. Сторонники Ельцина отвергали эти обвинения, заявляя, что Путин образца 1999 года был прозападным демократом. Думаю, они не заметили (или сделали вид, что не заметили) всё большей опоры Кремля на коррумпированную бюрократию, олигархов и наследников КГБ. Выбор Путина преемником был неслучаен, базовые скрепы его режима, не в последнюю очередь — идеология враждебности демократическому Западу — складывались с середины девяностых. В итоге сама идея демократии оказалась дискредитированной. Замечу также, что объективно этому способствуют и попытки некоторых сторонников реформ замолчать в широких публичных дискуссиях негатив второй половины девяностых из-за стремления идеализировать Ельцина как историческую фигуру.

Выходец из КГБ, Путин очень быстро начал укреплять властные и силовые структуры советского типа, поставив бывших офицеров КГБ на влиятельные должности. Политическая система в России уже давно не имеет ничего общего с теми идеалами, за которые мы боролись в начале девяностых. Экономика окончательно возвращается под контроль государства, а значит — бюрократии. Сегодня Кремль контролирует все важнейшие отрасли: прежде всего нефтегазовый комплекс, энергетику и оборонную промышленность. Судебная система, без которой немыслимы демократия и цивилизованный рынок, подмята Кремлем. И, разумеется, он контролирует СМИ — от традиционного ТВ до интернет-ресурсов.

На этом фоне растёт социальное расслоение. Один процент населения России владеет семьюдесятью пятью процентами богатств страны. При этом государственная пропаганда подогревает ностальгию по советским временам. Это помогает направить недовольство рядовых россиян на реформаторов девяностых. Как будто бы не Путин находится у власти уже третье десятилетие — достаточное время, чтобы исправить любые возможные ошибки предшественников.

Советское наследие давит на российскую внешнюю политику, которая, по сути, сегодня опирается на стереотипы холодной войны. Всё, с чем я боролся в девяностые — антиамериканизм, неприятие НАТО, вмешательство в дела соседних государств, — всё это вновь на вооружении российских властей.

По сути, победила партия войны, против которой я выступил во время противостояния в Кремле жарким летом 1992 года. Только теперь эта партия действует не в конфликте с зарождающейся демократией, как в начале девяностых, а как неотъемлемая часть воинственного