Избранное. Том второй - Зот Корнилович Тоболкин

на крови всходишь! – он шевельнул пшеничнику заскорузлым пальцем и сдунул с ладони. – Егору Сундарёву живому брюхо вспороли... Бурдаков повесился... Э-эх, божья коровка...

- Зачем звал? – неслышно подошёл Дугин.

- Установи весы. Раздадим хлеб на просушку. Так надёжней...

Сходив в Заярье, собрал всех, кто был свободен, и отослал на ток.

Дугин аккуратно взвешивал, проверял веса и отмечал в ведомости, кому и сколько отпущено.

- Два центнера!

Взглянув на весы, Коркин оторопел: там было два с половиной.

- Забирай, Алёха! – подмигнул Дугин. – Ты у меня не один.

- Два с половиной, – сухо уточнил Евтропий.

- Разве? Ну вот! Есть же на свете честные люди! – презрительно усмехнулся Дугин. – Спаси тя Христос, Алёха!

- Купить хотел? Не продаюсь. – Коркин отъехал в сторону.

Вскоре подошёл Пермин, и Евтропий что-то сказал ему, показав в сторону Дугина.

Под крышей суетились Прошихин и Панфило, помогая женщинам нагружать мешки.

- Покажи ведомость, – сказал Пермин.

- Гляди, – Дугин равнодушно протянул листок и захлопотал у весов.

- Как усушку будешь учитывать? – покосившись на Митю, шушукавшегося с Панфилом, спросил Пермин.

- Как-нибудь учту. Погоди, Митрий! Я с тобой... Ты с нами поедешь, Пермин?

- Мне с вами не по пути, – садясь к Евтропию на телегу, сказал Сидор, вложив в эти слова иной, более глубокий смысл.

- Тебе токо смерть попутчик, – подождав, когда они отъедут, проворчал Дугин.

Недалеко от конторы их встретил Панкратов.

- Ты, говорят, влип, голубчик? – спросил Дугин.

- Оплошал маленько. Вроде бы никого на току не было, а доглядели. Токо бы узнать, кто донёс...

- Раз не умеешь – не берись. А взялся – делай с умом. Ты думаешь, мешки воротил дак этим всё кончится? Лесина! Пермин с тебя заживо шкуру снимет!

- Не стращай! Ишо неизвестно, кто с кого снимет...

- Против власти пытаться – у тебя коленки слабы. Так что сиди и посапывай в две дырочки.

- Стало быть, упекарчат меня?

- Ты им – бревно в глазу.

- Как быть, советуй.

- Иди домой, что-нибудь придумаем, – заторопился Дугин, увидев, что на них оглядывается Пермин.

Глава 48

Афанасея ворочалась на сене, вставала, подбрасывала корм лошадям, снова ложилась. Не спалось. Вот и дождалась Фатеева, о котором думала когда-то день и ночь. Потом, сойдясь с Науменко, стала забывать. Нежданно-негаданно нагрянул. Постучал ночью. Войдя в избу, плотно прикрыл дверь, задёрнул занавески.

- Лампу не зажигай! – встрёпанно шикнул, хватая её за руку, в которой были спички.

- Не бойся, не увидят, – Афанасея выкрутила фитиль, оглядела гостя. То ли лампа светила неровно, то ли постаралось время – Фатеев вылинял: лицо стало длинным, волчьим. Когда говорил, во рту тускло отсвечивали казённые зубы.

«Не таким тебя знала!» – подумала.

- Не рада? – он просительно вильнул глазами, лязгнул челюстью.

«Волчина!» – подумала Афанасея. Но это был уже немолодой, с годами потерявший мёртвую хватку волк.

- Вот я и пришёл.

Афанасея молчала.

- Ежели не ко двору, могу уйти.

- Оставайся. Некуда тебе идти, – она старалась не показать своей жалости, говорила нарочито грубо.

Науменко, как бы ему ни было тяжело, не искал поддержки у баб; за гордость и полюбила его. И ещё за ласку. Фатеев тоже гордостью покорил когда-то. Пообтёрлась, порастерялась фатеевская гордость! Видать, хватил лиха!

- Умывайся! – собирая на стол, сказала. Я баню истоплю. Поди, обовшивел?

- Не без этого. Спал где попало, – накинувшись на еду, он не замечал горестно-презрительного взгляда Афанасеи.

После ужина долго тешился в жарко натопленной бане; ждал, когда Афанасея заглянет к нему, потрёт спину, как, бывало, тёрла. Заглянула.

- Наденешь вот это! – чуть приоткрыв дверь, бросила бельё и ушла.

«Для меня берегла!» – благодарно думал Фатеев, натягивая никем ещё не надёванные кальсоны. Афанасея купила их для Науменко.

- Законно или так? – спросила, постелив постель.

- Законные не прячутся.

- По родине затосковал?

- Надо кое с кем