В огненном плену - Карен Монинг

Те немногие, кого мы видели на улицах, останавливаясь, чтобы набрать бензина, или в магазинах, в которых приобретали провиант, были тяжело вооружены и держались на безопасном расстоянии. Судя по всему, Дублин восстанавливался куда быстрее других городов. В трех странах я не видела ни единого признака общей работы по восстановлению, ничего похожего на мамину группу озеленения.

Когда мне было одиннадцать, на городок чуть восточнее Ашфорда обрушился торнадо, двадцать три человека погибло, сотни домов были уничтожены. Наши родители взяли нас с Алиной помогать: убирать, сортировать пожертвованные еду и одежду, восстанавливать город. Некоторые из их друзей никак не могли поверить, что родители позволяют своим детям видеть эти ужасные разрушения, но мы с Алиной были рады, что нас взяли, мы хотели помочь, и работы нам досталось немало. Я все еще помню, как в первый раз после шторма увидела Саусвест-Мапл-авеню, где находились антикварные лавочки, пиццерии, замечательная игровая площадка и мой любимый старомодный магазин мороженого, — все это было уничтожено, превратилось в обломки разрушенных, разнесенных домов, перекрученные горки, оборванные провода, груды мусора повсюду. Меня тогда затошнило от дезориентации.

Во время нынешней поездки я ощущала ту же дезориентацию, только возросшую по экспоненте.

Мир больше не был прежним. Мой мир, как и моя Дэни, остался в прошлом. Теперь я понимаю, почему Риодан так ценит способность адаптироваться. Представить не могу, сколько раз их мир вот так разительно изменялся за ночь, цивилизации расцветали и рушились, рождались новые. За бесчисленное количество тысячелетий армии, к которым они присоединялись, побеждали или терпели поражение, и новый мировой порядок рождался снова и снова.

Они видели бесконечные циклические перемены. А это чертовски сложные волны, которые им приходилось вновь и вновь покорять, взлетая на вершину.

Да и рассудок сохранить непросто. Я горюю о том, что мы потеряли, оплакиваю весенний Париж, в котором мне никогда уже не побывать, и шумный Лондон, который я так и не исследовала, а теперь никогда не смогу этого сделать. Я сожалею об утраченном мире.

Я могу потеряться в количестве поводов для тоски.

Или могу адаптироваться и научиться овладевать переменами, как Бэрронс и Риодан, предвкушать то, что может принести мне новый день, и с ненасытной жаждой жизни следить, как будут развиваться события. Теперь я понимаю, почему Риодан ежедневно заботится о своем мире, каким образом удерживает их всех вместе. Рушится все, кроме семьи, в которой ты рожден, которую ты выбрал или создал; кроме круга любви, ради защиты и сохранения которого ты готов умереть. К прошлому нас привязывает лишь одно — отказ принимать настоящее. Я почти что вижу, как прежняя Дэни сверкает своей хулиганской улыбкой, и слышу, как она говорит мне: «Чувиха, ты должна цепляться за него руками и ногами и держаться изо всех сил! У нас есть только настоящее. Зато оно реально Настоящее!»

Ледяная яростная Джейда — вот и все, что осталось от моей Дэни.

Я о многом думала во время этой поездки. Я пыталась смириться со случившимся, понять, как же мне продолжать жить без Дэни. Как перестать винить себя за то, что загнала ее в Холл Всех Дней, и думать о том, как бы мне добраться до того, что осталось в Джейде от Дэни, если в ней вообще хоть что-то осталось. Я изучаю ее при каждой возможности, ищу следы прежнего подростка в ее лице, осанке и не нахожу. Я помню нашу последнюю драку, когда я дернула Дэни за волосы, а она меня укусила. Я слабо улыбаюсь, думая о том, состоится ли еще когда-нибудь такая смешная драка, и надеясь на это, потому что если состоится — значит, до Дэни еще можно дотянуться. Да, Алина была убита. Юной девочкой, которую заставили ее убить. Девочкой, которая расщепила собственную личность, чтобы адаптироваться, а завершила это расщепление, уже намеренно, та, что должна была спасти ее и защитить.

Я должна была увидеть, что происходит с Дэни, но не видела, ослепленная собственной болью. Я непреднамеренно подтолкнула ее к дальнейшему расколу. Я допускаю, что Дэни могла быть знакома с Алиной, Алина даже могла ей нравиться. Я ведь не знаю деталей. Возможно, Дэни нашла мою сестру точно так же, как выследила меня возле Тринити, из любопытства и одиночества. Интересно, разговаривали ли они. Хотела бы я однажды увидеть остальные дневники Алины. Джейда наверняка знает, где они, потому что Дэни тайком посылала мне некоторые страницы — те, в которых говорилось, как моя сестра меня любит. Я рада, что у Джейды теперь браслет Крууса, хоть и желала бы заполучить его сама. Я не хочу, чтобы она осталась на улицах без меча или щита. Я слишком за нее волнуюсь.

Джейда считает себя победительницей, но Риодан прав. «Ничего не чувствовать» означает «быть мертвым внутри», в особенности для кого-то вроде Дэни, так ярко и остро раньше чувствовавшей. Победой было бы возвращение Дэни, усиленной чертами Джейды. Интересно, это существование Джейды частично делало Дэни такой импульсивной и безрассудной, словно ячейки ее личности раскололись пополам: одной половине досталось взрослое умение выживать, а другой — черты бесшабашного ребенка. Чем сильнее контролировала себя Джейда, тем более дикой могла быть Дэни.

Вся накопленная мной злость исчезла, оставив между нами лишь запертую и забаррикадированную дверь без надежды найти ключ. Я собираюсь колотить в эту дверь изо всех сил. Я не потеряю Дэни, когда она так близко. Но мне понадобится тщательная, хорошо продуманная кампания по преодолению защиты ледяной коммандос, чтобы найти скрытую в ней молодую женщину. Я знаю, что отчасти Риодан настоял на присутствии Джейды затем, чтобы она была вынуждена находиться рядом с Бэрронсом и со мной, с людьми, с которыми Дэни проводила время и которыми дорожила. Если кто-то и может пробудить в ней эмоции, то это я, хорошо это или плохо.

Риодан заполняет наш бензобак, открывает дверцу и залезает обратно.

— Ой! Если ты еще раз на меня сядешь, — рычу я, — я тебя прикончу!

— Удачи в этом деле. Нефиг пересаживаться всякий раз, как я выхожу. Ты опять на моей половине сиденья.

— Посмотри, где выемка, — возмущенно говорю я.

— Это «хаммер», Мак. В нем ничто не оставляет выемок. Кроме гранат.

— У меня их несколько, — говорит Джейда. — Продолжите свое бессмысленное препирательство, и я поделюсь одной. Без чеки.

Я игнорирую ее слова.

— У меня все тело свело. Мне нужно выпрямиться.

— Так выходи вместе со мной.

— Я опасаюсь, что ты уедешь без меня, ты же меня не видишь.

— Я бы тебя оставил, если бы мог видеть.