Девочка в реакторе - Анастасия Котова

– А ты сам говоришь правду?

Он опустил глаза:

– Нет, цветочек. Я так же грешен, как и все люди.

– Почему ты не забрал меня?

– Я думал, что мама позаботится о тебе…

– Мне с ней было плохо. Новый папа оказался злым человеком.

– Мне очень жаль, цветочек…

– Пап, а когда все закончится, ты заберешь меня к себе домой?

Май, восемьдесят восьмой

…– Получается, все, что рассказывал Легасов перед своей смертью, правда.

Долгожитель усмехнулся:

– Этот ваш Легасов бросил свою дочь ради лживой науки. Сейчас бы без нее он был никем.

Мила проглотила рвущиеся с языка острые обидные слова и лишь пожала плечами.

– Знаешь, сколько я таких Легасовых за свой век видел? Они все плачутся о чужом благополучии, а сами тщедушные людишки. Он же использовал ту молодую журналистку. Спал с ней. А когда пришло время брать на себя ответственность, бросил ее вместе с дочерью. Своего родного отца я никогда не видел, – мужчина прикурил и замахал рукой, гася спичку, – я отчима считал своим отцом. Первое время он был действительно заботливым человеком, а потом… все резко изменилось. Власть и богатство многих портят. Приближенность к царю делала его незаменимым, а значит – богатым, влиятельным, важным.

– Значит, у тебя было обеспеченное детство. Чего же ты страдаешь?

– Деньги не самое главное в воспитании детей. Я иногда замечаю, с каким рвением нынешние родители отдают последнюю копейку ребенку, но не занимаются его воспитанием. Начинаются проблемы, ссоры, склоки, скандалы, нередко все заканчивается фатально. Я поражен, я в шоке. В моем детстве на самом деле не было никаких денег, отчим их проигрывал или пропивал. Он любил мою мать, но со временем любовь проходит, начинаются претензии. Она ушла, а меня оставила с ним. Именно по этой причине я оказался в урановых рудниках.

– А разве не ты был виноват в гибели российского царя?

Долгожитель рассмеялся:

– И это говорит большевик, та, которая виновата в смерти последнего русского царя! Очень смешно!

– Я придерживаюсь коммунистических взглядов, но я никого не убивала. Это было еще до моего рождения.

– Да ладно тебе! Я просто издеваюсь над тобой, а ты ведешься!

Девушка дождалась, пока невольный собеседник отсмеется, и задала волнующий ее вопрос:

– А что насчет девочки? Она-то тебе зачем понадобилась?

– Несколько лет назад у меня появилась шальная мысль, – после короткой паузы произнес Долгожитель. Он уставился пустым взглядом в стену и не замечал, как раздавил длинными пальцами сигарету, только что вытащенную из пачки, – мне тогда поставили диагноз, острый лейкоз, и отправили умирать. Болезнь не поддавалась лечению. Я был к этому готов. Мне надоело жить. Наскучило все. Я воевал на стороне нацистов против советских солдат, помог изобрести атомную бомбу, надеясь сбросить ее на ненавистную родину, а потом… все резко прекратилось. Я начал задумываться, а имело ли все это смысл? Нацисты проиграли, главных командующих убили, а Советский Союз процветает наравне с Европой. На самом же деле полным ходом шла холодная война, но мне уже стало по-настоящему скучно. Я ушел в раж, я пил, гулял, развлекался с женщинами, а все остальное меня уже не интересовало. Я ждал смерти. Она не пришла. Пришлось вернуться обратно на родину, хотя там меня никто не ждал. Мама скончалась, отчим тоже. Мне необходимо было время все обдумать, прийти к выводу, что нужны особенные люди, которым можно доверять. Взрослый человек не подходил на роль моего преемника. Понимаешь, мирный атом одарил меня своею силой. Я могу исчезнуть, могу превратиться в само обоняние, стать чужим слухом или посторонним звуком, взлететь выше, будто птица, но и это не бесконечно. Радиация все же опасная штука, ею сложно управлять, ею нельзя заигрываться. Она поедает организм, хоть и дает капельку своих способностей. Мне бы хотелось передать чуточку своих умений кому-нибудь другому, возложить на него миссию – отомстить всему миру, показать человечеству, кто здесь хозяин, заставить плакать всех этих жалких червяков…

…– Так будет лучше для тебя…

Лаборатория на другом конце страны

Июнь, две тысячи двадцатый год

Сутки пролетали как один час. Не успеешь оглянуться – на место знойного полуденного дня приходил прохладный вечер, а затем ночь, полная проливных дождей, холодного ветра и гробовой тишины. Трава становилась сочнее, ярче, заполняя все вокруг своим свежим, пропитанным водой, запахом. Хотелось вырваться наружу, вдохнуть воздуха полной грудью, но оставалось лишь следить за постепенно успокаивающейся природой через маленькое окошко лаборатории.

– Так будет лучше для тебя. Пока ты здесь, никто не посягнет ни на твою жизнь, ни на жизнь других людей. Американцы готовы заплатить огромную сумму, чтобы забрать тебя к себе для изучения твоих способностей. Они особой гуманностью не отличаются, им неведомы сочувствие и милосердие. Они препарируют тебя как лягушонка. Да и наши европейские друзья не против познать твои способности, чтобы потом использовать их против нас. Здесь безопаснее. За тобой будет должный уход, питание, прогулки под присмотром, лечение, если оно потребуется, но выходить за пределы этого комплекса нельзя. Все ясно?

Она кивнула.

Спустя полчаса в комнату вошел он, с подносом, на котором дымилось что-то аппетитно вкусное, пряное, соблазнительное. Она ноздрями втянула притягательные запахи и приступила к обеду. Пока стучала ложками, пытаясь утолить нечеловеческий голод, ее невольный собеседник сидел напротив и ухмылялся.

– Вкусно?

Она яростно закивала.

– Приятного аппетита!

Пауза, наполненная звуками ложек и чавканья.

– Меня приставили охранять тебя, пока ты здесь. Потом тебя переведут в другое место, там будет другая охрана.

– Меня так и будут таскать туда-сюда, по лабораториям?

Он усмехнулся:

– Другого выбора у тебя нет, милочка. Слишком много желающих попользоваться твоими силами. Сама знаешь, что ничего хорошего это не принесет.

– Знаю. Получается, я проведу в лабораториях всю жизнь?

– Получается, да.

– Класс!

– А что ты хотела? Ты носитель смертельно опасных умений, ими еще нужно овладеть по-настоящему, чтобы разнести все к чертям.

– То есть, мой прошлый опыт тебя не впечатлил?

Он снова усмехнулся и ничего не ответил.

Июль, две тысячи двадцатый