История евреев в России и Польше: с древнейших времен до наших дней.Том I-III - Семен Маркович Дубнов

суеверной легенды, позорившей Польшу в период ее упадка и грозившей темным пятном пасть на Россию. Это убеждение ему удалось внушить своему единомышленнику государю Александру I. В том же месяце, когда был издан указ об «Обществе израильских христиан»

Голицын разослал губернаторам следующий циркуляр от 6 марта 1817 года:

Ввиду того, что в некоторых провинциях, приобретенных у Польши, до сих пор имеют место случаи, когда евреев ложно обвиняют в убийстве христианских детей якобы с целью получения крови, Его Императорскому Величеству, принимая во внимание, что подобные обвинения имели место в прежние неоднократно опровергнутых беспристрастными расследованиями и царскими грамотами, милостиво изволил донести до глав правительств свою Государеву волю: чтобы впредь евреи не обвинялись в убийстве христианских детей, без всяких доказательств и чисто вследствие суеверной веры в то, что они нуждаются в христианской крови.

Можно было подумать, что этого категорического рескрипта будет достаточно, чтобы положить конец усилиям невежественных авантюристов реанимировать кровавый миф. И действительно, несколько лет зловещее волнение затихало.

Но к концу царствования Александра оно вновь ожило и породило чудовищное Велижское дело.

Велиже, в Витебской губернии, пропал мальчик трех лет Феодор Емельянов, сын русского солдата. Через десять дней тело ребенка было найдено в болоте за городом, все изрезанное и покрытое ранами. На медицинское освидетельствование и предварительное следствие повлияло распространенное мнение, что ребенок был замучен до смерти евреями. Эту веру поддерживали две христианские гадалки, проститутка-нищенка, по имени Мария Терентьева, и полоумная старая дева, по имени Еремеева, которые путем гадания заставили родителей ребенка поверить, что его смерть произошло благодаря евреям. На судебном следствии Терентьева обвинила двух виднейших евреев Велижа, купца Шмерку Берлина и Евзика Цетлина, члена местной городской управы.

Длительные следственные действия не подтвердили измышлений Терентьевой, и осенью 1884 г. Верховный суд Витебской губернии вынес следующий приговор: Случайную смерть солдатского мальчика оставить на волю Божию; объявить всех евреев, против которых было выдвинуто обвинение в убийстве на основании простых предположений, свободными от всякого подозрения; Солдатку Терентьеву за распутство предать священнику для покаяния.

Однако, учитывая исключительную тяжесть преступления, суд рекомендовал администрации губернатора продолжить расследование.

Несмотря на вердикт суда, темные силы среди местного населения, движимые ненавистью к евреям, направили все свои усилия на то, чтобы сбить следствие с верного пути. Низкая, корыстная Терентьева стала их готовым орудием. Когда в сентябре 1825 г. Александр I проезжал через Велиж, она подала ему челобитную, жалуясь на то, что власти не разыскали убийцу маленького Феодора, которого она, не стыдясь, обозначила как собственного ребенка и объявила замученным на смерть от евреев. Царь, совершенно забывший о своем указе 1817 года, поручил белорусскому генерал-губернатору Хованскому начать новое тщательное расследование.

Императорский указ дал генерал-губернатору, который был ненавистником евреев и верил в гнусную клевету, неограниченный простор для своих антисемитских инстинктов. Он поручил ведение нового следствия унтер-офицеру по имени Страхов, такому же роду, наделив его самыми широкими полномочиями. По прибытии в Велиж Страхов прежде всего арестовал Терентьеву и подверг ее ряду допросов, во время которых старался поставить ее на желательный, по его мнению, путь. Подстрекаемая прокурором проститутка сумела закрутить очередной криминальный роман. Она показала, что сама участвовала в преступлении, заманив маленького Теодора в дома Цетлина и Берлина. В доме Берлина, а затем и в синагоге толпа евреев обоего пола подвергла ребенка самым ужасным пыткам. Мальчик был зарезан, зарезан и катался в бочке. Выдавленная из него кровь была тут же роздана присутствующим, которые после этого стали пропитывать ею куски белья и разливать по бутылкам. Все эти пытки производились в ее присутствии и при активном участии как ее самой, так и служанок-христианок двух семей.

Можно добавить, что эти заявления Терентьева делала не в одно время, а в разные промежутки времени, придумывая новые подробности при каждом новом осмотре и часто путаясь в своем рассказе. Обвиняемые служанки сначала отрицали свою причастность к преступлению, но, поддавшись давлению извне, — как и Терентьева, — были посланы на частые «вразумления» к местному священнику Тарашкевичу, свирепому антисемиту. — их постепенно подтолкнули к тому, чтобы подтвердить показания главного важного свидетеля.

На основании этих обвинений Страхов поместил под арест причастных евреев, сначала двух уважаемых дам, Славу Берлин и Ханну Цетлин, позже их мужей и родственников и, наконец, ряд других еврейских жителей Велижа. Всего было схвачено, заковано в цепи и брошено в тюрьму сорок два человека. Заключенных обследовали «с удвоенной силой»; они подвергались старомодной судебной процедуре, близкой к методам средневековых пыток.

Заключенные с негодованием отрицали свою вину, а при очной ставке с Терентьевой яростно заклеймили ее лжецом. Мучительные перекрестные допросы довели некоторых заключенных до безумия. Но что касается Страхова, то в его глазах служили истерические припадки женщин, гневные речи мужчин, реплики некоторых обвиняемых, вроде: «Я все расскажу, но только царю». как доказательство вины евреев. В своих донесениях он уверял своего начальника Хованского, что вышел на след чудовищного преступления, совершенного целым кагалом при содействии нескольких женщин-христианок, сбитых с толку евреями.

Сообщая о своих выводах в Петербург, белорусский генерал-губернатор представил дело как преступление, совершенное на религиозной почве. В ответ он получил роковую резолюцию императора Николая от 16 августа 1828 года следующего содержания: «Поскольку вышеприведенное происшествие свидетельствует о том, что жиды нечестиво пользуются предоставленной им религиозной терпимостью, следовательно, как предостережение и в пример другим да будут опечатаны иудейские школы (синагоги) Велижа до дальнейшего повеления, и да запрещены службы ни в них, ни около них.

Резолюция императора была выражена яростным языком нового царствования, начавшегося тем временем. Оно поднялось в кровавом тумане Велижского дела. Роковые последствия этого синхронизма не ограничивались велижскими евреями. Судя по содержанию и резким формулировкам постановления, Николай I был убежден в то время в истинности навета на ритуальное убийство. Таинственное и нелюбимое племя предстало перед видением нового царя бандой каннибалов и злодеев.

Эту зловещую мысль можно проследить в уставе о воинской повинности, который тогда находился в процессе подготовки в Петербурге и вскоре после этого должен был взбудоражить русское еврейство до глубины души, обрекая их малолетних на мученичество.

В то время как наказание должно было понести все еврейское население России, судьба велижской общины оказалась особенно трагичной. Он подвергся ужасам уникального осадного положения. Под подозрение попало все общество. Все синагоги были заперты, как разбойничьи притоны, и несчастные евреи не могли даже собраться в молитве, чтобы излить свое сердце перед Богом. Все дела остановились; магазины были закрыты, и мрачные лица робко порхали по улицам обреченного города.