Мстислав - Борис Тумасов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Оксана дождю и радовалась, и огорчалась. Она ожидала приезда Мстислава, но по такой погоде он не появится. Вдвоём с князем они уходили в лес, бродили по укромным местам, и Мстислав рассказывал ей, как жил в Киеве в палатах отца, великого князя Владимира, о Тмутаракани, солнечном городе, где море солёное и вода то чёрная, то зелёная, а чаще синяя…
Могла ли она, дочь смерда и сестра Смерда, не видавшая ничего, кроме обжи, да несколько раз побывавшая на черниговском торгу, знать, что могут быть такие благодатные места?
Оксана по крестьянской мудрости переживала за Мстислава, за этого пожившего немало князя, кому не дано иметь наследника, по-своему жалела Добронраву. Оксана мечтала родить сына от Мстислава, но теперь убеждена: ни она, ни Добронрава не повинны, что не может быть детей у князя.
Отчего? На такой вопрос Оксане трудно ответить, видно, правду сказывал отец, на всё воля Божья. Человек живёт по воле Божьей. Перст судьбы, перст Господень. В этом Оксана убеждена. Разве не тем объясняется, что один родился князем, другой смердом? У князя киевского сколько детей, а у черниговского был один, и того не стало…
В тот день Мстислав в обже не появился. Не приехал он и на второй, и на третий день, а когда появился, сказал.
- Ярослав послал воеводу Александра чудь повоевать, дань не хотят платить.
Где та земля Чудь, Оксане неведомо, однако не спросила. А Мстислав сообщил:
- Намерился я в Киев ехать.
3
Низовья Днепра встретили торговых людей разливом. Широкий и полноводный рукав, а по сторонам, куда глаз хватало, вода и заросли. На плёсах птичья толчея.
- Что плавни на нашей Кубани, - заметил Савва.
Но кормчий с ним не согласился:
- Ты плавней не знаешь, а я их исходил. Там, коли тропы неведомы, считай, твоя погибель.
Их ладья плыла первой. Позади тянулись корабли византийцев. На седьмые сутки услышали отдалённый рокот, будто раскаты неумолкающего грома.
- Пороги, - тревожно заметил кормчии. - Ворчит зверь.
Савва и без него знал, что это за шум. Он нарастал и нарастал, как нарастали и тревоги. Не мог забыть Савва, как едва не погиб на порогах от печенегов. И не смерть страшила, а рабство…
- Подкрепимся, ребята, - сказал кормчии, и все принялись за трапезу.
Ели икру с лепёшками, запивали днепровской водой. Молчали. Да и не до разговоров. Но вот покончили с едой, и кормчий промолвил:
- С Богом!
Ладейщики спустили паруса, грозным гулом они предупреждали об опасности. Чем ближе, тем больше нарастал гул, бушевал и наконец взревел дико.
- Эко зверь! - перекрестился кормчий.
Мечется Днепр в скалистых берегах, бурлит на валунах, на каменных грядах, зализанных стремительным течением. Пенится, окатывает брызгами.
Шепчут ладейщики молитву. Сколько бед подстерегает их впереди: Ессупи и Неясыть, Напрези и Шумный, Крарийская переправа и засады хищных печенегов…
Кормчий крикнул и, разоблачившись, мореходы кинулись в реку. Садня в кровь руки и ноги, потянули ладью. В проходах толкали, придерживая, чтоб не разбило днище. Мореходов сбивало течением, волокло по камням.
Ночами, выставив караулы, передыхали. То и дело ждали печенежской засады, и только когда миновали Крарийскую переправу, вздохнули. Кажется, пронесло…
Когда опасности остались позади, кормчий сказал Савве:
- Вернусь в Тмутаракань, больше по Днепру не поплыву. Лучше в Царьград дважды сплавать.
- А разве на море буря лучше? - спросил Савва.
- И то так, - согласился кормчий. - Морехода смерть повсюду подстерегает. Вот проскочили пороги и будто сызнова на свет народились. Это ль не счастье?
За семь лет, что не бывал Савва в Киеве, разросся город, похорошел. Поднялась Святая София, церквей во множестве. Как ударят колокола, поди, звон на всю Русь слышится…
Кроме главного торга в разных концах ещё малые образовались. Улицы камнем мостили и дома из камня строили. Рядом со старым городом новый вырос.
Федька Аршин красоте Киева поражался, а Савва говорил степенно:
- Каким ещё и быть надлежит Киеву, когда он мати городов русских?
Полюбовались гости тмутараканские стольным городом да и отплыли в Чернигов.
Отправляя воеводу Александра в Чудь, Ярослав наказывал:
- Где чудь, там и ливы. Киевская Русь прочно станет на море Варяжском.
Уже первые известия от воеводы радовали: киевляне сопротивления не встретили.
Не не Чудь заботила Ярослава, а червенские города, захваченные Болеславом. Киевский князь следил, что творится в королевстве Польском, как скандальное польское рыцарство начало борьбу за королевский трон. Шляхта на саблях доказывала, кому сидеть королём после Болеслава. Едва провозгласили Бестрина, как появился Мешко. Мешко тоже трон не удержал, на него пошёл войной Мечислав, сын Болеслава. Шляхетская усобица холопам руки развязала…
Ярослав ещё прошлым летом собирался вернуть Червень и Перемышль, но печенеги под Киевом встали. Пора забрать Червенскую Русь. Ко всему, Германская империя не будет поддерживать королевство Польское, слишком опасным оно стало. Со времени Болеслава расширяет свои владения. Рассказывают, император Германской империи зло пошутил над толстым Болеславом:
- Польский король сделался сальным, пожирая чужие земли.
Болеславу те слова передали, и он гневно потряс кулаком:
- Я вытрясу из этой тощей собаки её вонючие кости…
О том, что творится в королевстве Польском, Ярославу многое известно от посла Германской империи епископа Котбургского. Посол хитёр, и Ярослав разгадал: Генрих не прочь втянуть Киевскую Русь в войну с Польшей и тем ослабить королевство. Что же, здесь интересы Германской империи и Руси совпадают…
Встанет Киевская Русь у моря Варяжского, вернёт Червенскую Русь, а там, даст Бог, с Черниговским княжеством воссоединится, тогда кто укажет на государство, подобное Руси? Германская империя, того и гляди, рассыплется, Византия хоть с виду и могуча, а изнутри рыхлая. Не её ли спасал великий князь Владимир?..
Как-то завёл митрополит разговор с Ярославом. О Черниговском княжестве речь повёл, одна-де голова у Руси должна быть, и она в Киеве, о том пора уразуметь князю Мстиславу.
Но Ярослав от разговора ушёл, сказав:
- Брат он мне, владыка, одна кровь у нас…
Никому, даже Ирине, неведомы тайные думы Ярослава. А мечтает он, чтобы Русь с иноземными странами в родстве была через его, Ярослава, детей. Женить и замуж отдавать их, брачные союзы заключать. И ещё тревожила мысль, как бы сыновья дело его не погубили…
Ярославу стало известно: Мстислав удивлён, почему киевский князь умолчал, что на Чудь намерился? Ярослав поспешил его успокоить, написав ему, что дружине Мстислава после похода в степь отдых требовался, а впереди у них червенские города, на которые они пойдут будущим летом…
Пров гадал, отчего князь не послал его в Чудь. Сам он новгородец, и земля Чудь ему известна, ушкуйничал в тех краях. Улучив время, спросил о том Ярослава, на что тот ответил:
- Тебе иное припасено.
Давно не бывал Пров в Новгороде, и когда доведётся побывать там, кто знает. Иногда сойдутся с Кузькой, вспоминают, как жили дома, а паче всего о школе, как учитель ругал Прова за нерадение. Поглядел бы он нынче на Прова-воеводу. В Киеве Пров человек известный, ему и бояре кланяются, а боярин Василий норовит дочь свою перестарку Прову всучить. Но воевода цену себе знает, да и к чему жениться, девок хоть пруд пруди. Как- то на торгу загляделся на вдовую молодку, она сама его и покликала. Теперь частенько к ней забегает. Сочна молодка и пригожа, на любовь зла.
А Кузька жениться намерился, купца Герасима дочь берет. Пров сокрушался:
- Уж ли тебе, Кузьма, хомут надеть захотелось?
- Зри, Пров, моя шея тонка, не для хомута, а вот когда тя оженим, на твоей толстой славно сядет, - отшутился Кузьма.
Но однажды, когда Пров томился от безделья, Ярослав сказал ему:
- Собирайся, воевода, в Новгород отправишься, а оттуда по весне новгородскую рать приведёшь, червенские города воевать станем.
Не ожидал Мстислав гостей, а особенно Добронрава. Недуманно-негаданно приплыл Савва в Чернигов. Князь и княгиня Савву и Федьку Аршина потчевали в трапезной, расспрашивали. Прочитал Мстислав письмо от Яна Усмошвеца, загрустил. Вспомнилось и как на Тамань добирался, и как княжил. Поединок с Редедей на память пришёл. Едва не осилил его касожский князь, сильный и честный борец оказался.
