Потерянный рай - Эрик-Эмманюэль Шмитт

признана и вызывала трепет, оно нуждалось в свидетелях, а потому пощадило немногих, тщательно отобранных людей – наименее беспутных и безрассудных. Они и стали счастливыми избранниками. Они были призваны воссоздать здоровое и почитающее Природу человечество, а их дети, внуки и все грядущие поколения будут вечно помнить о верховной власти Озера.

Я видел, как рождается миф. Отцом его было чувство, а матерью – преувеличение. Он доказывал, что ничто не бывает случайным и что события противополагаются. Сознание наводит порядок в хаосе, а чувствительность добавляет в него искусство. Разумеется, эту легенду не нарушала никакая противоречивая или излишняя подробность.

Таким образом легенда утверждалась и завоевывала умы, позволяя кому угодно украшать, обогащать и дополнять ее: многочисленные вариации воспринимались как уточнения.

По мере того как люди распространяли рассказ о потопе, моя роль становилась все значительнее. Сейчас я присутствовал при создании легенды, и мне не приписывали ничего сверхъестественного, но я понимал, что после моей смерти ее авторы ни в чем себе не откажут[40].

* * *

– Ты не стареешь, Ноам! – в который раз с восторгом воскликнула Мама.

Я не мог ответить ей таким же комплиментом. Мама медленно и послушно угасала. Не споря с возрастом, она соглашалась грузнеть и горбиться. Она нравилась всем не меньше прежнего, если не больше, потому что лучилась: внутренний свет ее веселой души лился из ее глаз, подчеркивал овал лица, смягчал рисунок ее смеющихся морщин и дивный блеск ее волос. Мама радовалась, видя, как я управляюсь с руководством деревней, как рассуждаю о достижениях ее внука, а главное, как она безоговорочно любима Бараком. Он тоже старел. Его грива засеребрилась, глубокие морщины прорезали кожу, однако в отличие от Мамы он сражался, держался прямо, заставлял себя бегать, старался сохранять быстроту и точность движений. Я замечал натужность в его поведении, но не порицал дядюшку: этому колоссу следовало оставаться колоссом.

Хам стал ростом со взрослого. Он беззаботно расцветал. С тех пор как мы узнали, что мир велик и населен, ему уже не вменялось в обязанности непременно произвести потомство, увеличить численность нашей общины. Он украдкой развлекался с девушками и удовлетворял свою страсть к камням.

После первых опытов он добился невероятных успехов. Теперь ему удавалось выделить из камня жилы меди или золота, а затем преобразовать их. Если в детстве он довольствовался холодной ковкой, придавая рудному камню форму ударами молотка, то теперь он изобрел обработку меди. Мы с удовольствием наблюдали за этим процессом. Возможность перевести камень из твердого состояния в жидкое граничила для нас с чудом. Разумеется, мы подозревали, что плавке способствует жар огня, однако видеть в плавлении обыденное явление отказывались. Так же зачаровывало нас отвердение камня при охлаждении.

– Холод – это один из грозных Духов Природы, – пояснял Тибор. – Взявшись за воду, он делает из нее лед. А когда берется за сжиженный камень, то превращает его в металл. Объявляю его Гением-отвердителем.

– А Жар?

– Жар – это Демон разрушения. Он сжигает, иссушает, обугливает, уничтожает. Кто приблизится к солнцу, умрет. Следует постоянно следить за ним, держать его под наблюдением и не давать ему наносить вред.

Из меди Хам изготавливал наконечники стрел, кольца и браслеты. Сперва он вдобавок формовал орудия труда, даже оружие, но они оказались менее прочными, чем кремневые, костяные или из оленьего рога. Они были мягкими и ломались. Подчиняясь свойствам металлов, как Тибор подчинялся качествам растений, Хам сосредоточился на изготовлении мелких драгоценных предметов.

Как истинный сын своей матери, он по-прежнему сопровождал меня на охоту и особое удовольствие испытывал, когда мог носиться, прыгать, лазать и напрягать свои молодые мускулы. На его лице постоянно играла улыбка, которая исчезала, только когда чужаки принимали нас за братьев.

– Ты не стареешь, Ноам.

В тот вечер Тибор, к которому я заглянул, чтобы разделить с ним ужин, дотошно разглядывал меня.

– Ты тоже, Тибор. Ты точно такой же Тибор, с которым я когда-то познакомился.

– Естественно. Я всегда казался старше своих лет. Признай лучше, что я наконец выгляжу на свой возраст.

Он сказал это искренне и был прав. Я согласился. Нахмурившись, он прикрыл глаза:

– Зато ты не стареешь.

Обычно эта фраза, которую я так часто слышал, звучала как похвала; Тибор же произнес ее так, словно это проблема. Вместо того чтобы сменить тему разговора, я подумал над его замечанием и еще усугубил его:

– Верно, Тибор, я действительно не старею.

Он уловил мое беспокойство. Я доверял ему, а потому решил признаться:

– Есть кое-что еще более странное, Тибор: я восстанавливаюсь.

Он пожал плечами:

– Каждый человек восстанавливается: так хочет Природа. Живое защищает живое. Мы восстанавливаемся после несварения или головной боли, кровотечение прекращается, рана зарубцовывается.

– Помнишь, недавно я поранился? Тетива моего лука лопнула, когда я прицеливался. И стрела прорезала мне кожу.

– Помню, я тебя лечил. Разрез был больше пальца длиной. Паршивая рана. Кстати, как она?

Я снял повязку и вытянул к нему правую руку. Он оттолкнул ее и проворчал:

– Что за шутки! Дай мне другую руку.

– Это та самая, – ответил я.

Заинтригованный, он внимательно изучил мою правую руку, затем левую и опять вернулся к правой. Его пальцы ощупывали мою кожу. В замешательстве он подвел меня к огню, чтобы лучше видеть.

– Я же говорю…

Тибор хранил молчание, будто меня не было рядом с ним; потом в задумчивости достал из мешка галлюциногенные травы и растер их на камне с углублением.

– Тибор, только не при мне!

– Прости! Я машинально… Готовлю их для сегодняшней ночи.

Внезапно он бросил на меня испытующий взгляд:

– Что-то я не понимаю, Ноам. Я уже и прежде лечил тебя. До того ты так не выздоравливал.

– До чего?

– До потопа.

Точно камень опустился на мою грудь. Его замечание убивало меня. Хотя он сформулировал то, что я и сам уже давно ощущал, я возмутился:

– С чего бы потоп изменил меня? Что такое я пережил во время потопа, с чем не столкнулся ни ты, ни остальные? Я вместе с вами страдал от качки, блевал, подыхал с голоду и от жажды, приходил в отчаяние и считал, что настал мой последний час, я…

– Довольно! Что произошло на том острове?

Его проницательность ошеломила меня. Он вспомнил о нескольких днях, который я провел в отрыве от общины. Что я должен был открыть ему? Все или только часть? «Все» – значит и про Дерека? Или только то, что касалось Нуры и меня?

Он недовольно скривился:

– Ты задумался, Ноам: это означает, что сейчас ты мне солжешь.

Я