Потерянный рай - Эрик-Эмманюэль Шмитт

Я собирался уходить. Только не спорить с ним: этот изворотливый ум всегда найдет средство повернуть ситуацию в свою пользу, заставить меня испытывать угрызения совести, убедить меня сделать противоположное тому, что я предполагал!

– Прощай! – бросил я, удаляясь.

Он не окликнул меня, не попытался удержать. Может, осознал наконец, что он пленник не более, чем я?

Я вернулся на берег, где мы причалили пирогу. Сталкивая ее в воду, я вспомнил о шкурах и одеялах, которые хотел оставить Дереку. Пошарив на дне, я удивился. Ничего? Или ночная тьма играет со мной шутки? Я ощупал всю лодку.

Ничего.

Может, мы потеряли груз, когда высаживались?

В задумчивости я принялся озираться вокруг, но темнота мешала мне разглядеть хоть что-нибудь.

– Ты не меня ищешь, Ноам?

Услышав ее голос, я подумал, что схожу с ума.

– Ах, так тебя это поражает… – издевательски заметила она.

Благодаря тому, что облако на мгновение освободило луну, я увидел Нуру, ее недовольное, дрожащее лицо с горящими гневом глазами.

– Ты избегал меня, я выследила тебя.

– Нура, нам надо поговорить.

– Я на это рассчитываю, для того и пришла. Тут нас хотя бы не услышат.

От негодования у нее изменился голос.

– Я тебя слушаю, – угрожающим тоном бросила она.

– Дерек – мой брат. Мой сводный брат. Я его не убил.

– Плевать мне на Дерека, он меня не интересует. Ты мне другое расскажи.

– Но… но…

– Откуда у тебя сын?

Такого выпада я не ожидал. Она бросилась на меня и зарычала:

– Вчера я узнала то, о чем папа давно уже догадался. Когда я вошла в комнату Дерека, я увидела…

– Что ты увидела?

– Что он скопец! Из-за жары он спал обнаженным. Кастрированный самец, будь то человек или животное, насколько мне известно, не производит потомства! Потом я внимательно рассмотрела Хама и обнаружила, что рукавицы скрывают его сросшиеся пальцы. Тут-то я и поняла.

– Нура, я тебе сейчас все объясню…

– Разумеется, только вот твои объяснения ничего не изменят. Я страдаю. Ты предал меня. Живя с Панноамом, я сберегла себя для тебя, я не спала с ним. Ты это прекрасно знаешь, потому что взял меня девственницей.

Я возмутился:

– Ты с ним не спала, потому что он не мог!

– Потому что я не хотела!

– Это ты так говоришь.

– Он бы тебе тоже сказал, если бы был жив.

– Легко призывать в свидетели мертвецов!

Ее голос зазвенел и едва не сорвался, но прозвучал угрожающе:

– Ты еще об этом пожалеешь, Ноам…

Нас прервал раскат грома. Тьму вспорола молния. Полил дождь. Сильный.

В других обстоятельствах я бы обрадовался тому, что гроза наделяет нас этой столь желанной пресной водой; однако в тот вечер, на незнакомом островке, лицом к лицу с Нурой, напряженной, как натянутый лук, я вскипел:

– А, вот уж нет!

Едва я успел произнести эти слова, как в дуб позади Нуры ударила молния. Раздался страшный треск, затем ствол разошелся, расколотый надвое небесным топором. Его части накренились.

– Скорей! – крикнул я, схватив Нуру за руку.

Я как раз успел притянуть ее к себе, прежде чем туда, где она только что стояла, рухнула отколовшаяся половина дерева.

Я тащил Нуру за руку и мчался туда, где расстался с Дереком. Там, за скальными выступами, мы могли бы укрыться.

Вспышки зарниц то и дело рассекали тьму, и нам удалось не заблудиться; когда мы вынырнули из мрака, Дерек окликнул нас:

– Сюда!

Втиснувшись между скалами, он махал нам рукой. Мы не задумываясь бросились к нему.

Поднялся Ветер. В страшном неистовстве он добавил свое бешенство к струям дождя, к сверканию молний и раскатам грома, закручиваясь сумасшедшими беспорядочными спиралями вокруг островка.

Чтобы найти укрытие от разбушевавшейся стихии, мы блуждали среди каменных стен, пока не попали в круглую пещеру. Она давала укрытие от непогоды. Сверху, далеко от нас, сквозь узкую щель проникал ливень. Мы находились в помещении, напоминавшем огромный очаг. Несмотря на струящуюся в центре воду, мы могли оставаться сухими и дожидаться затишья.

Гроза усиливалась.

– Спасибо, Дерек, – сказал я.

Нура шепнула мне на ухо:

– Не доверяй ему. Ты спас ему жизнь, этого он тебе никогда не простит.

Она вырвала свою руку из моей, давая понять, что наши разногласия не разрешились и противостояние продолжится.

Дерек бросился под струю воды в середине убежища.

– Наконец-то можно попить! – воскликнул он.

И встал прямо под ней, откинул голову и широко раскрыл рот, чтобы принять влагу.

– Отличная идея!

Нура присоединилась к нему под благодатным потоком.

И тут произошло нечто непостижимое…

В отверстие внезапно влетел огненный шар, попал прямо в Дерека, и тот рухнул; затем шар перескочил на Нуру, и та, вскрикнув, была повержена молнией.

Я бросился вперед.

Слишком поздно.

Нура уже окоченела и больше не дышала. Рядом лежал Дерек, тоже мертвый.

Когда я поднял голову, чтобы заорать и исторгнуть свое горе, в пещеру ворвался второй огненный шар и уничтожил меня.

3

Надо мной склонилось чье-то лицо.

Мои веки, отяжелевшие, пересохшие и затвердевшие, с трудом приподнялись. Я едва что-то видел. Когда мне удалось различить свет, все заволокла дымка.

– Ноам…

В сдавленном голосе у меня над головой я услышал скорее тревогу, нежели свое имя. Говорившего сотрясало смертельное беспокойство. Я же ощутил обратное: жизнь возвращалась в мою плоть, кровь снова циркулировала, сердце билось со спокойной неторопливостью, грудь трепетала в такт дыханию. Одно за другим выходили из оцепенения мои чувства: я стал ощущать холодное, тепловатое, светлое, влажное, твердое, мягкое, горькое, соленое и сладкое. Этот бурный поток опьянял меня…

– Ноам?

Я улыбнулся. Не знал кому, но улыбнулся. Мне хотелось выразить свою признательность незнакомцу, я желал его успокоить.

– Ох, племянничек, ну и напугал же ты меня!

Крупная косматая голова Барака обрела четкость. Дядюшка надо мной был похож на солнце: его лицо было центром, а грива – лучами. Он робко погладил меня по щеке:

– У тебя ничего не болит?

В этот момент я понял, что́ так будоражило мою мать. Нежность состоящего из сплошных мускулов, мощного и пылкого колосса обладала особой прелестью. То, что рука, созданная для битв, дарит ласку, делало прикосновение драгоценнее. Что темперамент, созданный для боя, выражает любовь, усиливало нежность. Что энергия, созданная для физического расходования, сосредоточивается и одухотворяется в заботливом взгляде, делало это внимание по-особому волнующим. Барак показался мне воплощением любви, ибо его грубый облик о любви не говорил.

– Все в порядке, – произнес я одними губами.

Всем телом ощущая счастье жизни и полной грудью вдыхая воздух, я