Поля крови. Религия и история насилия - Карен Армстронг

Заметим, однако, что такие убеждения не вытекали из религиозной традиции, а шли кардинально вразрез с учением раввинистического иудаизма. Ибо раввины снова и снова подчеркивали: насилие по отношению к людям равносильно отрицанию Бога, который создал людей по своему образу и подобию, – а значит, убийство еще и акт кощунства. Бог сотворил Адама, всего лишь одного человека, чтобы показать: кто губит хотя бы одну жизнь, губит целый мир (и понесет соответствующее наказание){1574}.

Когда Купол Скалы стали рассматривать как знак еврейского унижения, угнетения и истребления, возникли ассоциации с другими травмами еврейской истории, а так и до беды недалеко. Ведь евреи нанесли ответный удар и создали на Ближнем Востоке сверхдержаву, некогда казавшуюся немыслимой. Но члены «Гуш Эмуним» считали, что мирный процесс сдает все с трудом завоеванные евреями позиции. Как и у монахов, сносивших языческие храмы после попытки Юлиана разделаться с христианством, их инстинктивной реакцией было: «Больше никогда». Поэтому еврейские радикалы – с одобрения раввинов или без него – продолжали заигрывать с опасными идеями Ливни, будучи убеждены, что их политические замыслы укоренены в высшей истине. «Правоверные Храмовой горы» составили планы еврейского храма, который однажды заменит Купол Скалы, и выставляли эти планы в музее неподалеку от Харам аль-Шарифа (а к ним в придачу ритуальные сосуды и обрядовые одежды, подготовленные для культовых целей). В глазах многих еврейский Иерусалим, восставший, подобно фениксу, из пепла Освенцима, обрел символическую ценность, которая не допускает компромиссов.

История Иерусалима показывает, что святое место всегда становится дороже людям, если они утратили или считают, что могут утратить его. И после заговора Ливни Харам аль-Шариф стал ценнее в глазах палестинцев. Когда ислам обладал могуществом на мировой арене, у мусульман хватило мужества проявить терпимость в своем почитании этого места. Называя Иерусалим «священным» (аль-Кудс), они понимали, что святыня принадлежит Богу и не может быть исключительной собственностью государства. Когда Умар завоевал город, он оставил христианские храмы в целости и сохранности и евреев, давно изгнанных из него, пригласил вернуться. А сейчас палестинские мусульмане увидели, что теряют город, и настроения среди них изменились. Поэтому еврейско-мусульманский конфликт нередко выливается в насилие в этом священном месте. В 2000 г. провокационное посещение воинственным израильским политиком Ариэлем Шароном зданий на Храмовой горе – с ним были также его спутники из правого крыла – вызвало палестинское восстание, именуемое второй интифадой.

Рабби Меир Кахане также планировал уничтожение «языческой мерзости» на Храмовой горе{1575}. Большинство израильтян были в ужасе, когда ему дали место в кнессете{1576}. (Его движение получило на выборах 1,2 % голосов.) Кахане считал священным долгом противостоять любому язычнику, который представляет хоть малейшую угрозу еврейскому народу. В Нью-Йорке он основал Лигу защиты евреев, чтобы дать отпор хулиганским нападениям юных афроамериканцев на евреев. Однако, приехав в Израиль и поселившись в Кирьят-Арбе, он создал партию «Ках» («Так!») с основной целью: заставить палестинцев покинуть страну. Идеология Кахане знаменует «миниатюризацию» идентичности, часто ведущую к насилию{1577}. В своем крайнем фундаментализме он сводил иудаизм к одной заповеди. «В иудаизме нет нескольких учений, – говорил он, – ибо учение лишь одно»: Бог хочет, чтобы евреи «приехали в эту страну и создали еврейское государство»{1578}. Израилю заповедано быть народом «святым», отделенным от других народов, поэтому «Бог заповедует нам жить в нашей стране независимо, отдельно от других и как можно меньше контактируя со всем чужеземным»{1579}. В библейские времена культ святости побуждал писателей-священников чтить «инаковость» каждого человека. Он призывал евреев любить чужеземца, поселившегося на их земле, а о своих былых страданиях помнить не для оправдания гонений, а для сочувствия тяготам лишенного родины язычника. Однако Кахане воплощал крайний вариант секулярного национализма, чья неспособность терпеть меньшинства принесла такие беды его собственному народу. С его точки зрения, «святость» означает изоляцию евреев, которые должны выгнать палестинцев и жить обособленно на своей земле.

Некоторые евреи считают, что опыт холокоста «призывает нас соблюдать демократию, бороться с расизмом и защищать права человека»{1580}. Однако многие израильтяне решили, что, коль скоро мир позволил случиться геноциду, необходимо создавать сильное в военном плане государство. Соответственно, к мирным переговорам они были не склонны. Кахане же и вовсе считал, что мессианское искупление началось после Шестидневной войны. Если бы Израиль аннексировал территории, изгнал арабов и разрушил Купол Скалы, избавление совершилось бы безболезненно. Однако, поскольку израильское правительство желало угодить международному сообществу и воздержалось от решительных действий, избавление совершится через страшное антисемитское бедствие, значительно хуже холокоста, которое вынудит всех евреев покинуть диаспору{1581}. Тема холокоста вышла на первый план. Кахане считал государство Израиль не столько даром евреям, сколько Божьей местью язычникам: Бог «больше не мог попустить осквернение своего Имени, и насмешки, и бесчестье, и гонения на свой народ»{1582}. Поэтому любые нападки на евреев равносильны кощунству, а любые акты еврейского возмездия – суть освящение имени Божьего (Киддуш га-Шем): «еврейский кулак в лицо изумленного язычника, который не видал такого две тысячи лет»{1583}. Эта идеология вдохновила Баруха Гольдштейна, жителя Кирьят-Арбы, расстрелять 29 молящихся палестинцев в хевронской Пещере Патриархов на праздник Пурим, 25 февраля 1994 г. Это было местью за убийство 59 евреев в Хевроне 24 августа 1929 г. Гольдштейн и сам погиб в перестрелке, и израильские сторонники крайних правых взглядов видят в нем мученика. Но его поступок вдохновил первую волну терактов, совершенных мусульманскими смертниками в Израиле и Палестине.

Коллективная память об унижении и угнетении времен империи вызывала желание укреплять национальный характер и в Индии{1584}. Прошлое индусы оценивают по-разному. Одни воспринимают как настоящий рай сосуществование индусов и мусульман и культуру, в которой это было возможно. Индусские же националисты склонны рассматривать период мусульманского владычества как конфликт цивилизаций: воинствующий ислам навязывал свою культуру угнетенному индусскому большинству{1585}. Структурное насилие империи всегда вызывает боль у завоеванных народов и может пережить самих империалистов. Основанная в начале 1980-х гг. «Бхаратия джаната парти» (БДП), «Индийская народная партия», политическое крыло организации «Раштрия сваямсевак сангх», пестует эти обиды и в них черпает свое право. Она борется за усиление военного могущества Индии, развитие ядерного потенциала (боеголовки названы в честь индусских богов!) и сохранение национальной самобытности. Поначалу она была не слишком признана, но ее популярность резко возросла в 1989 г., когда на первые страницы газет снова попала история с мечетью Бабура{1586}. В Индии, как и в Израиле, сакральная география нередко вспоминается в связи с темой бесчестья нации. Вот и здесь вид мусульманского святилища, установленного на месте разрушенного храма, всколыхнул нешуточные страсти: он был слишком уж ярким символом коллективной памяти об исламском имперском владычестве. В феврале 1989 г. активисты решили построить на месте мечети новый храм Раме и собирали с бедных каст пожертвования по всей Индии. Из многих маленьких деревень привезли кирпичи для нового святилища и освятили их. Следует ли удивляться тому, что в северных районах отношения между мусульманами и индусами накалились, и Раджив Ганди, пытавшийся выступить посредником, потерпел поражение на выборах!

Однако БДП добилась больших успехов на выборах, и на следующий год ее президент Лал Кришна Адвани начал «парад колесниц» (ратх ятра): 30-дневное путешествие с западного побережья в Айодхью, которое должно было увенчаться восстановлением храма Рамы. Его «тойота» была расписана так, что и в самом деле напоминала колесницу: подразумевалась колесница Арджуны в последней битве Махабхараты. На всем протяжении маршрута ее пылко приветствовали толпы{1587}. Паломничество стартовало в Сомнатхе, где, по преданию, султан Махмуд, властитель среднеазиатского государства Газневидов, в XI в. убил тысячи индусов, уничтожил храм Шивы и разграбил его сокровища. В Айодхью Адвани так и не попал: 23 октября 1990 г. его арестовали. Однако тысячи индусских националистов со всей Индии уже собрались на этом месте, грозя разрушить мечеть. Многие из них были застрелены полицией и воспеты как мученики, после чего по всей стране начались стычки между индусами и мусульманами. Мечеть Бабура наконец разобрали в декабре 1992 г. на глазах у представителей прессы и армии. Мусульмане восприняли это событие как угрозу истребления ислама на субконтиненте. Последовали новые волнения, в том числе нападение мусульман на поезд, который вез индусских паломников в Айодхью. В ответ на последнюю акцию индусы перерезали мусульман в Гуджарате.