Поля крови. Религия и история насилия - Карен Армстронг

На похороны Садата съехались многие западные политики и знаменитости, но не было ни одного арабского лидера, а каирские улицы опустели (как тут не сравнить с плачем на похоронах Насера!). Западные политики восхищались мирными инициативами Садата, а в Египте многие считали их своекорыстием и оппортунизмом, тем более что за три года после Кэмп-Дэвидских соглашений положение палестинцев не улучшилось. Садат также завоевал одобрение Запада, заняв «правильную» сторону в холодной войне: выслал полторы тысячи советских советников, приглашенных Насером в 1972 г., и объявил политику «открытых дверей», призванную сделать Египет частью капиталистического свободного рынка{1537}. Однако, как и в Иране, обогатилось очень небольшое число предпринимателей, а местный бизнес был разрушен притоком импортных товаров. Лишь 4 % молодежи могли найти себе приличную работу, а жилье было настолько дорогим, что женихи и невесты ждали годами, прежде чем вступить в брак. Тысячам египтян оказалась не по карману жизнь в собственной стране, и они уезжали на заработки в Саудовскую Аравию и страны Персидского залива{1538}. Социальная неустроенность, вызванная резкой модернизацией, порождала тревогу. Как пытался объяснить один наблюдатель, египетский крестьянин не может сохранить свое достоинство «как носитель культуры в собственной культуре», если он весь день вкалывает под палящим солнцем, потом стоит в очереди за морожеными американскими цыплятами, а вечер проводит за американскими мыльными операми перед телевизором, купленным на зарплату сына, работающего в Саудовской Аравии{1539}.

Верующие люди особенно остро ощущали, что Садат предал их. Поначалу, желая подчеркнуть свое отличие от Насера, он обхаживал их: освободил из тюрем «Братьев-мусульман», поощрял ассоциации мусульманских студентов отбирать кампусы у социалистов и сторонников Насера и прикидывался «благочестивым президентом». Однако в политике «открытых дверей» не было ничего исламского. Это было чистой воды структурное насилие, и оно показало, что благочестие Садата не стоит и гроша, коль скоро он создал неравенство, напрямую осужденное Кораном. Президент же убедился, что своими экономическими и политическими действиями он, сам того не желая, породил враждебные и опасные для режима исламские движения.

Одним из этих движений было «Общество мусульман», основанное в 1971 г. Шукри Мустафой, членом «Братьев-мусульман», после освобождения из тюрьмы{1540}. Шукри Мустафа – одна из наиболее мрачных фигур, которые заполнили вакуум, возникший с падением авторитета улема. К 1976 г. «Общество» насчитывало около 2000 членов (мужчин и женщин). Они были убеждены, что Бог велит им выстроить чистую умму на развалинах садатовской джахилии. Развивая программу Кутба из «Знаков на пути», Шукри объявил: в отступничество впало все египетское население, а не только Садат. Поэтому он и его последователи удалились от основного общества и жили либо в пещерах пустыни недалеко от Каира, либо в самых бедных кварталах. Их эксперимент закончился аморальным и смертоносным насилием: они стали казнить отпавших сторонников, а Шукри убил уважаемого судью, который вынес приговор «Обществу». И все же при всей ошибочности своего направления «Общество» являло собой зеркало, в котором отражалась мрачная сторона государственного режима. Конечно, идея Шукри обвинить в отступничестве весь Египет выглядит странной, но с точки зрения Корана системное насилие Садата и впрямь было джахилией. Хиджра в самые убогие кварталы Каира отражала тяжелое положение многих египтян, которые чувствовали, что им нет места в собственной стране. «Общество» поддерживалось молодыми людьми, которые, подобно многим прочим, отправились на заработки в страны Персидского залива. Всякое светское образование его члены считали потерей времени, и их можно понять: служанка в доме иностранца заработает больше преподавателя.

Более конструктивными были «джамаат аль-исламия», студенческие организации, – заметное явление времен Садата. Коль скоро властям не было дела до нужд молодежи, студенты пытались что-то сделать сами{1541}. К 1973 г. они устроили летние лагеря почти во всех крупных университетах. Там студенты имели возможность погрузиться в исламскую среду, изучать Коран, совершать ночные бдения, слушать проповеди о Пророке, посещать занятия спортом и самообороной – одним словом, создавать исламскую альтернативу секулярному государству{1542}. Для девушек организовали возможность сидеть отдельно на лекциях, чтобы защитить их от приставаний: раньше места учебы были плохо оборудованы, и нередко люди сидели по несколько человек на одном сиденье. Договорились и о возможности проводить часть занятий в мечети, где было тише, чем в переполненных аудиториях. Студенты из провинции, которым жизнь в современном городе была в диковинку, могли освоиться с современностью в знакомой исламской обстановке.

По мере того как Садат дрейфовал в сторону Запада и автократии, студенческие протесты делались агрессивнее. Скажем, студенты университета Миньи устроили погром в христианских храмах, которые у них ассоциировались с западным империализмом, и нападали на тех, кто носил западное платье{1543}. А Садат в 1980 г. издал «Закон о пороке», по которому любые отклонения – словом или делом – от установленных норм карались утратой гражданских прав, конфискацией паспортов и имущества. Гражданам было запрещено вступать в любую группу, угрожающую «национальному единству и социальному миру», а также участвовать в подобных телепередачах и выступать с подобными публикациями. Наказанием была чревата любая случайная реплика, даже у себя дома{1544}. Потом Садат закрыл «джамаат», но репрессии почти всегда придают больший радикализм таким движениям, и некоторые студенты сформировали тайные группировки, взявшие курс на вооруженный джихад. Халед аль-Исламбули учился в университете Миньи и примкнул к одной из таких группировок. В сентябре 1981 г., незадолго до гибели, Садат арестовал более 1500 представителей оппозиции, включая не только исламистов (одним из которых был Мухаммад, брат Халеда), но и министров, политиков, интеллектуалов, журналистов и улема{1545}.

Идеология убийц Садата была сформирована Абд ас-Салямом Фараджем, духовным руководителем «Сети джихада», который был казнен вместе с Халедом в 1982 г. Его книга «Забытый долг» тайно читалась членами этой организации, а после убийства Садата была опубликована. Этот однообразный, неуклюжий и невежественный документ показывает, сколь глупо поступили секулярные реформаторы, лишив народ адекватного религиозного руководства. Фарадж был очередным самоучкой: учился на инженера, а не на исламского законоведа. Однако похоже, что к 1980-м гг. его вольнодумные идеи распространились, не сдерживаемые улема, весьма широко. Они пришлись по душе многим{1546}. «Забытым долгом» именовался воинственный джихад. На мусульман, считал Фарадж, слишком повлияли бесхребетные апологеты ненасилия. Вот мусульмане и живут в подчинении и унижении, потому что вернуть себе достоинство можно только оружием. Садат не лучше неверных, ибо правит с помощью нечестивых законов, навязанных умме колониалистами{1547}. При всей своей кажущейся ортодоксальности Садат и его присные – отступники и заслуживают смерти. Фарадж ссылался на фетву Ибн Таймийи против монгольских правителей, которые, подобно Садату, были мусульманами лишь формально. Во времена аш-Шафии мусульмане боялись нападения извне, а сейчас неверные, по сути, правят уммой. Значит, чтобы создать подлинно исламское государство, необходимо объявить джихад долгом каждого дееспособного мусульманина (фард айн).

На примере Фараджа видно, что в некоторых формах политического исламизма «идолопоклонства» не меньше, чем в секуляризме, ведь он объявил высшей ценностью умму. «Каждый мусульманин обязан бороться за возвращение халифата», – полагал Фарадж. И каждый, кто этого не делает, «не умирает как мусульманин»{1548}. В прошлом о правоте ислама свидетельствовал его успех. До начала Нового времени казалось, что власть уммы отражает тезис Корана: если община живет правильно, она будет процветать. В богословском плане внезапное падение уммы потрясло некоторых мусульман не меньше, чем иных христиан – эволюционная теория Дарвина. Стыд и унижение тем острее, чем выше было величие. Значительная часть современного исламизма представляет собой отчаянную попытку повернуть часы истории вспять. Однако мечта о славном восстановлении уммы стала абсолютом и самоцелью. И как таковая оправдывала агрессивный джихад (скажем, политическое убийство). Между тем в исламском богословии это именуется «ширк», идолопоклонством, которое ставит нечто (в данном случае политический идеал) на одну доску с Аллахом. Как заметил один комментатор, идеал джихада не только не давал добро на беззаконное насилие, но и первоначально отражал важное понимание: «Последняя истина человека состоит не в далекой и светлой утопии, а в напряженной борьбе, когда он пытается применить свои идеалы к непокорному и сопротивляющемуся материалу мирской скорби»{1549}.