Чапек. Собрание сочинений в семи томах. Том 7. Статьи, очерки, юморески - Карел Чапек

14. II. 1933

«Мы хотим жить»[363] 

© Перевод Н. Замошкиной

Сходите посмотреть выставку молодых во дворце Клам-Галласа[364] — она говорит о жизни безработной молодежи; экспозицию ее сделали молодые люди из пожертвованных материалов и на подаренной бумаге, представив экспонаты и статистику, которую собрали они сами; за этими самодельными экспонатами стоит слишком жестокая и грубая действительность.

Самый страшный эффект этой страшной выставки — контраст горькой нищеты безработной молодежи с парчовыми стенами дворца Клам-Галласа. На золотых обоях, под фресками потолка висят лохмотья, снятые с современных пещерных людей из бржевновской Ландронки[365]; в нише шелкового будуара выстроена модель пещерной берлоги, жалкая и страшная конура, в которой живут наши современники. Это ужасное несоответствие выставочных зал и выставленной нищеты не обозначено в каталоге, но оно — экспонат номер один.

Выставка «Мы хотим жить!» стремится сказать много, и говорит необыкновенно впечатляюще. Вы найдете там макеты, картины, фотографии, подлинные лохмотья и разбитые башмаки, статистику, диаграммы, лозунги, кричащие обвинения и реальную, выполнимую программу помощи людям, которым наше время не смогло, а скорее всего как следует не постаралось обеспечить нормальную человеческую жизнь, работу и заработок. Тот, кто не хочет закрывать глаза на тяжкие факты, пусть придет посмотреть эту выставку; по крайней мере, он сможет представить себе положение дел и то, как его пытаются исправить, — и если мы, все остальные, задумаемся о них, это само по себе будет поддержкой для молодых, которые требуют работы и нормальных человеческих условий жизни.

Возможно, вам бросится в глаза еще одна деталь, если вы внимательно посмотрите вокруг: все эти добровольцы — билетеры, декораторы, уборщики, дежурные, да и не только они, большая часть посетителей, бродящих по залам выставки и читающих диаграммы, — это как раз те молодые, что так жадно и мучительно хотят жить. Вы увидите это, посмотрев на их лица, на их платье; они пришли сюда не демонстрировать себя, потому что иначе число их было бы ужасающим, они могли бы сюда добавить еще, по крайней мере, четверть миллиона экспонатов, тогда для размещения экспозиции не хватило бы всех пражских дворцов. Не знаю, случайно это было или нет, но на выставке я встретил только молодых посетителей. Не значит ли это, что борьба за право жить является делом молодежи и не трогает… всех остальных? В таком случае это — самый страшный показатель необычайно выразительной и своевременной выставки во дворце Клам-Галласа.

Выставка нищеты молодежи — это не только обвинение, это призыв. Она взывает не столько о помощи, сколько о том, чтобы была предоставлена возможность жить.

«Мы хотим жить» — девиз, а его подлинный смысл, его суть — «мы хотим работать». Все на этой выставке вопиет о том, что необходимо искать и вырабатывать какое-то разумное решение. Молодежь сделала, что могла, другие должны позаботиться, чтобы этот призыв не затерялся среди массы нерешенных и преданных забвению проблем.

1936

Власть машин[366] 

© Перевод Н. Замошкиной

Прежде всего признаюсь, что я чувствую себя в какой-то мере ответственным за вопрос: «возможно ли, чтобы машины приобрели власть над человеком, лишив его возможности творить?» Меня это волнует не потому, что я изобрел какую-нибудь машину или выдумал эту проблему, а потому, что в минуту слабости я придумал роботов[367]. Из-за этого кое-кто представляет, будто я, с пером наперевес, пытаюсь защитить дрожащее человечество от натиска превосходящих сил рычащих машин-людоедов. В действительности я сам использую труд нескольких машин, например, машины для стрижки газонов. До сих пор мне не приходило в голову, что она хочет стать моим господином, наоборот, когда я стригу траву, у меня возникает сильное и гордое ощущение, что я ее хозяин, равно как газона и травы. Думаю, что подобное чувство испытывает и человек, который правит автомобилем, или тычет пальцем в арифмометр, или приводит в действие динамомашину. Каждый рабочий знает, что его хозяин не машина, у которой он стоит, а фабрикант, который ему платит. То, что кочегар у топки служит машине, в известной мере оптический обман, в действительности он служит работодателю. В подавляющем большинстве случаев проблему «человек versus[368] машины» можно точнее выразить «рабочий versus машины». И не будем спрашивать, «возможно ли, чтобы машины приобрели власть над рабочим, лишив его возможности творить». Известно, что существуют совсем иные причины, лишающие рабочего возможности творить, например, низкая заработная плата, низкий уровень жизни, недостаточное образование и тому подобное. Пока человек у машины — это рабочий у машины, — целесообразнее задать вопрос, какое влияние имеет машина на его социальное положение, нежели спрашивать о том, как она влияет на его творческие способности. Но и в этом случае машины, если бы они обладали разумом, не признали бы себя ответственными за подобное воздействие: «Обратитесь к нашим хозяевам», — сказали бы они.

Позвольте мне сформулировать ваш вопрос несколько иначе: не отвлекает ли преклонение перед машинами, то есть перед механической цивилизацией, наше внимание от подлинных творческих способностей человека? Все мы верим в прогресс человечества, но, кажется, мы склонны представлять себе этот прогресс в образе бензиновых моторов, электричества и других достижений техники. Мы полагаем, что живем в просвещенное время, потому что имеем электрическое освещение; на самом деле мы живем в бестолковое и плохо организованное доисторическое время, потому что существует, например, пауперизм. Когда перед нами какая-нибудь совершенная, сверкающая машина, мы видим в этом триумф человека, — а ну-ка, поставим рядом с этой прекрасной машиной первого попавшегося оборванного нищего, и мы убедимся в поражении человека. Безработный — это очень жалкая и несуразная машина рядом с блестяще функционирующими машинами из стали и латуни. Примером для нас служит Америка со своими достижениями в области техники и механики, но мы забываем спросить, так ли преуспела Америка в области интеллектуальной культуры. Мерилом человеческого строя мы сделали машины, а не людей, но виноваты в этом не машины, в этом виноваты мы сами. Тем самым я говорю не против машин из латуни и стали, мне даже во сне не пришло бы в голову утверждать, что нам было бы лучше без них. Машины в значительной мере повышают уровень жизни человека, облегчая его труд, рождая новые потребности, расширяя его знания о мире. Если говорить о фантазии, то Эдисон сделал для нее больше, чем многие и многие поэты. Машины не подавляют творческих способностей человека хотя бы потому, что они возникают благодаря им. Между человеком и машиной конфликта нет, если допустить, что мы обращаемся с ней правильно и что она нас не переедет. Но дело выглядит совершенно иначе, если мы зададимся вопросом, продвигается ли организация и совершенствование людей в такой же мере, как организация и совершенствование машин, иными словами, вкладываем ли мы в дела человеческие столько же воображения и остроты ума, сколько в достижения механики, я бы даже сказал, вкладываем ли мы в дела человеческие столько же заинтересованности. За сто лет мы во много раз повысили скорость и производительность человека, но вряд ли мы можем похвастаться тем, что в такой же мере повысили его образованность, или уверенность в завтрашнем дне, либо в чем-то таком, что дает цену его жизни. Нет сомнения, что машины имеют преимущества перед людьми, но только в том смысле, что о машинах мы больше заботимся и вкладываем в них больше средств. Мы создаем гениальные машины, а что касается социальных и гуманистических опытов — тут мы просто пачкуны. Если мы хотим говорить о прогрессе, то нужно хвастаться не количеством автомобилей или телефонных линий, а тем, как дорого ценится нашей цивилизацией человеческая жизнь. Меня пугает не то, что машины станут хозяевами людей, гораздо страшнее, если мы, люди, будем плохими хозяевами людей или дел человеческих. Отношение машин к людям в основе своей зависит от того, каковы отношения людей к людям, а этим мы должны были бы управлять хотя бы так, как управляем силой машин.

7. II. 1937

Лерида[369] 

© Перевод Н. Замошкиной

Есть вещи, мимо которых пройти нельзя, если не хочешь ощутить, что мы, мы все, мы, современное человечество, перестаем быть людьми. Пятьдесят два ребенка растерзано авиационной бомбой, попавшей в школу каталонского местечка Лерида. Пятьдесят два человечка сидело за партами, и вдруг от них остались окровавленные клочки мяса. Мы скорее всего не узнаем имени удачливого метателя бомб. Был ли это испанский «патриот» из армии Франко, или молодой немец, или итальянец, но с уверенностью можно сказать одно, что это не был профессиональный убийца детей, а солдат, который выполнял приказ бомбить город. Наверное, он даже получит за это благодарность в приказе по армии. Наверное, это большой военный успех убить одним ударом пятьдесят двух детей. Возможно, это называется деморализацией тыла. Но, несмотря на это, наверное, большинство европейцев не избежит страшного чувства, что совершено одно из самых больших и варварских преступлений нашего века. Не станем обвинять в этом преступлении команду самолета. Ответственность падает на вышестоящих. Тех, кто приказывает. Тех, кто руководит. Тех, кто финансирует бойни этих позорных лет. Над телами леридских детей хотелось бы спросить Вас, Вас и Вас — всех тех, кто вершит судьбами сегодняшнего мира: Ваше превосходительство, что вы скажете о леридских детях?