Энигма. Беседы с героями современного музыкального мира - Ирина Анатольевна Никитина

Я сперва услышал её в записи, а позже в исполнении Бернстайна с оркестром Нью-Йоркской филармонии в Большом зале Московской консерватории. Мы специально полетели, чтобы услышать это гениальное творение.

Ирина: Это был прорыв в вашем сознании!

Гия: Это была такая же революция, какую совершил Ленин. Только Ленин оказался, по высказыванию Струве, «мыслящий гильотиной», а Стравинский оказался величайшим новатором. До сих пор, когда я слушаю эту партитуру, а я ее знаю почти наизусть, я не понимаю, как можно создать это! Как не понимаю, как мог появиться Бах. И, вообще, многого я не понимаю.

Ирина: Ну ведь все понимать и не нужно.

Гия: Бог ты мой, конечно нет, конечно нет! Я ведь вам сказал, что я таким людям не доверяю.

Ирина: У человека должна быть внутренняя готовность, чтобы слушать и воспринимать разные трактовки. А вы чувствовали, что вам не хватает образования?

Гия: Образования всегда не хватает. Не может быть человек абсолютно образован. Хотя, наверное, какие-то индивидуумы существуют. Например, мой ближайший друг Альфред Шнитке, я могу сказать, был абсолютно образован. Он был совершено потрясающее явление. Но даже у Шнитке я не всё воспринимаю. Что-то обожаю, допустим, Санктус из его «Реквиема». Я не могу понять, как такую мелодию мог написать человек. Но в то же самое время у него есть сочинения, которые для меня менее приемлемы, и это нормально.

Ирина: А как он относился к вашей музыке?

Гия: Надо прочесть на изданных пластинках его высказывания о моей музыке. Их немало, и они положительные.

Кроме Альфреда ещё мои ближайшие друзья Арво Пярт и Валентин Сильвестров. Мне очень нравится одно высказывание обо мне Сильвестрова, что я пишу музыку музыкой. Такое мог сказать только он.

Ирина: Я слушаю вас и думаю, как поразительна эта дружба. Все композиторы, кого вы назвали – это главные композиторы нашего времени, люди, которые сотворили музыку XX и XXI века. А с Арво Пяртом, мне кажется, вас объединяет особое отношение к тишине и определенный темпоритм. Ему тоже свойственна абсолютная прозрачность в музыке.

Гия: Да. Что-то, может быть, есть общее. Вы знаете, что первый авторский концерт Арво Пярта состоялся в Тбилиси, и этим концертом дирижировал Джансуг Кахидзе, человек, который в моей жизни сыграл, даже не знаю, как это выразить…

Я в консерваторию поступил только потому, что, когда учился на геологическом факультете, у нас была на втором курсе практика в Кутаиси. Спали мы на полу в спальных мешках в школе. Первый маршрут с рюкзаком и с молотком восемь километров, обратно уже со сланцами восемь километров. В рюкзаке я нашел бумагу, карандаш и начал перечислять профессии, которые не требуют ходьбы. Ну и вот среди этих профессий музыка оказалась мне самой близкой.

Но в то время, кроме джаза, меня ничего не интересовало. Мое общение с музыкой началось не с Баха, Моцарта или Шуберта, а с Гленна Миллера. Поэтому я решил поступить в консерваторию, окончив которую я получил бы диплом, дающий мне право встать перед биг-бендом и продирижировать каким-нибудь роскошным стандартом.

Ирина: То есть, когда вы поступали в консерваторию, вы даже не знали, что вы будете писать музыку?!

Гия: Ну, может быть, знал, что буду писать из любви к джазу какие-то джазовые композиции. Я поступал на композиторский. И вот сразу же мне повстречался Джансуг Кахидзе, которого я считаю явлением: дирижер, певец, блестящий знаток грузинского фольклора и композитор. Его песни, написанные к фильмам, сегодня очень популярны в Грузии. Когда мы в Москве писали музыку к фильму «Не горюй!», он дирижировал оркестром кинематографии. И вот тогда Данелия понял степень его таланта и при озвучании этого фильма его голос звучит во многих местах.

Как он пел! Но ещё как он извлекает абсолютно разные звуки. Я его пригласил на фильм «Чудаки» Эльдара Шенгелая, и мы уже были вместе композиторами. Там есть эпизод взлета пепелаца, и он написал потрясающую музыку на основе фольклора нашего, но ничего не взял, а сам написал. В общем, я встретился с таким человеком. И, когда я был на втором или третьем курсе, он мне предложил написать симфонию.

Ирина: Вы удивились?

Гия: Естественно, удивился. Но я ее написал. Поскольку я знал, что симфония – четыре части, я начал писать одночастную симфонию. Но в этой одной части должно было присутствовать сонатное аллегро, реприза… кульминация… затишье… и потом очень тихое окончание… Что случилось во время ее исполнения, я вам уже рассказал.

Вот такого гениального человека Джансуга Кахидзе подарила мне судьба. Потом я имел счастье сталкиваться с великими дирижерами.

Ирина: Курт Мазур очень ценил и уважал вас, он заказал вам сочинение «Светлая печаль». Это было на 40-летие Победы над фашизмом и открытие зала Гевандхауза.

Гия: Он не хотел, чтобы в этот день прозвучали фанфары в честь победы Советского Союза, и он знал, что я буду писать трагическую, печальную музыку. Он позвонил Альфреду Шнитке, Альфред перезвонил мне, я понял, что ему нужно, и написал «Светлую печаль» для большого оркестра и хора мальчиков, и использовал там строки на разных языках Шекспира,