Энигма. Беседы с героями современного музыкального мира - Ирина Анатольевна Никитина

Бобби: Да, у меня были уроки с Леонардом Бернстайном, с Сэйдзи Одзавой. Но моим основным учителем был Густав Майер. Он обучал дирижёрскому искусству на Тэнглвудском музыкальном фестивале в Леноксе, штат Массачусетс. Прекрасный музыкальный фестиваль при участии Бостонского симфонического оркестра. Там он был моим основным педагогом. Он невероятен! Надо было видеть, как он объяснял дирижёрам, как добиться от оркестра определённого исполнения фраз – разные технические приёмы. Это было так понятно, так изящно.

Ирина: А что ты почерпнул у Бернстайна?

Бобби: Он был интересным учителем. Первое произведение, которым мы занимались и которым я дирижировал, была 7-я симфония Бетховена. Он пригласил меня к себе домой на обед, разложил на столе ноты и начал задавать вопросы, как я буду дирижировать отдельными фразами. Он говорил: покажи, что ты будешь делать в этом месте. И я показывал, а он комментировал: «Нет. Так ничего не получится» или «Было очень хорошо». Так мы прошлись по всем нотам, от первой части до последней. Это заняло несколько часов. Потом у нас был обед. Джейми, его дочь, её муж Дэвид, Леонард и я – мы все сидели в гостиной. И вдруг он говорит: «Давайте исполним 7-ю Бетховена. Джейми, ты будешь деревянными духовыми, Дэвид, ты будешь струнными, а я буду медными. А теперь, Бобби, давай, дирижируй». Вот такой был урок дирижёрского искусства в гостиной. И он опять говорил: «нет, так не пойдёт» или «очень хорошо».

Ирина: О боже, это был такой маленький театр специально для тебя, да?

Бобби: Точно. Я очень сильно нервничал. И он тогда сказал мне слова, которые застряли у меня в памяти. Он сказал о всей классической музыке и о музыке Бетховена, в частности: «А вообще, ты знаешь, это всё джаз. Это всё джаз». И это меня очень тронуло, потому что он понимал, что я родом из джаза, я опираюсь на джаз и в ритмическом плане, и в прочих. Мне его слова помогли, потому что я немного смущался и перед ним, и перед всем миром классической музыки. Я был очень неуверен в себе, и мне потребовалось много времени, чтобы понять, что такое темп репетиции, понимаешь? Как уложить весь материал, который нужно освоить за время репетиции. Какие пассажи нужно повторять. Как постараться донести до оркестра моё понимание произведения. Мне нужно было время, чтобы во всём разобраться. Например, когда я дирижировал хоровыми симфоническими произведениями, я приглашал хористов на репетиции оркестра, камерного ансамбля, ставил их лицом к оркестру, и они пели оркестру свои партии. И когда у оркестра возникал вопрос, как построить фразировку конкретной части, я предлагал хору спеть свою партию, и оркестр всё понимал. Мне вообще ничего не приходилось объяснять. Всё делала музыка. Как можно меньше разговоров, потому что оркестранты не любят слов. Они хотят играть. Можно всё очень точно объяснить, если это спеть.

Ирина: А Ленни Бернстайн посещал твои концерты?

Бобби: Он хотел прийти, но к этому времени он уже был очень болен и умер вскоре после моего дебюта.

Ирина: А как ты общался с Сэйдзи Одзавой?

Бобби: Я смущался перед другими дирижёрами. Делал какие-то движения, которые были совершенно неубедительными, получалось как-то невнятно. И Одзава сказал мне: «Ты должен верить в себя. Если хочешь быть дирижёром, ты должен верить, что можешь». И я написал на первой странице нот: «Верь». Так что теперь, когда я открываю ноты, сразу это вижу. Нужно верить в каждую ноту в каждом такте, в каждой фразе, в каждом пассаже каждой части. Нужно верить. Ты должен верить.

Ирина: Как-то ты дирижировал фортепианным концертом Моцарта, где солистом был Чик Кореиа.

Бобби: Да, он джазовый пианист, но так, как он играл Моцарта, никто не играл – никогда Моцарт не был так ритмичен, никогда не звучал с таким драйвом, с такой пульсацией, которая свойственна Чику. Очень джазовая интерпретация.

Ирина: У тебя всегда потрясающие партнеры, например, Йо-Йо Ма.

Бобби: Безумный парень.

Ирина: Но это же ты его спровоцировал на импровизацию?

Бобби: Вообще-то, он сам хотел импровизировать, а я просто считал, что он сможет. Ему нужен был небольшой толчок, и мы с ним прекрасно сыгрались. Мы записали альбом под названием «Hush». Мы просто принесли кучу музыки в студию, поскольку у нас, на самом деле, не было заготовок, кроме, по-моему, пяти вещей, которые я сочинил для этого альбома, и нам нужно было добавить еще шесть или семь произведений, чтобы заполнить альбом. И мы сидели и перебирали разный материал. Йо-Йо говорил: а вот это как тебе, и играл, а я отвечал: нет, не стоит, или да, это хорошая идея. У нас там был и «Полёт шмеля». Получилось так. Мы закончили дневную работу, и я уже уходил из студии, а его попросили задержаться на минуту и сыграть что-нибудь, и он начал играть «Полёт шмеля». И как только я услышал, как он это играет, я тут же вернулся в студию и сказал: покажи мне эту вещь. Он показал мне «Полёт шмеля», и мы записали его. Так мы и работали над этим альбомом: в стиле мешанина и сборная солянка. Просто находили произведения и записывали их.

Ирина: Там есть и «Ave Maria», невероятно духовное исполнение.