Атаман Войска Донского Платов - Андрей Венков

С атаманцами в Пруссию восьмилетний Степка, конечно же, не пошел.

Куда ему? При отце остался… Потом отец в «кучуры» перебрался, в рабочий полк, и Степку к себе «переписал». Значилось в бумагах, что занимается малолетний урядник на новочеркасской стройке «приготовлением разных материалов», — а на самом деле он дома сидел.

По достижении 13 лет заставил его отец на службу ходить. Вослед Платову. Помнил Алексей Кисляков из рассказов, что старший Иван Платов сына своего Матвея именно 13 лет в службу определил.

Записал потом Степан Кисляков себе в послужной список, что служил он с 1 января 1812 года во внутренней войсковой службе при устройстве города Новочеркасска четыре месяца. На самом деле — пять дней. На зиму рабочие полки по домам распускались, и собирали их на работу 15 апреля, после Егория Победоносца. А 1 мая уходил а с Дона в Гродно, к Платову, с войсковым старшиной Копылковым команда отпускников Атаманского полка, 6 урядников и 61 казак. С ней, написав прошение «о командировании его на походную службу», Степка и отправился.

Матвей Иванович Платов стоял сначала в Белостоке, потом в Гродно, прикрывал с 14 казачьими полками назначенные ему рубежи и через агентов вел разведку, что творится за границей, кропотливо сравнивая слухи, сплетни и показания очевидцев-евреев[124].

Дела складывались невеселые: сил у неприятеля вдвое, а то и втрое больше нашего и вождь — Наполеон.

Наполеона Платов не боялся, хотя и уважал, угадывая в нем нечто родственное, и войны не боялся. Война его в большие люди вывела. Тревожила Платова неопределенность. Подступая под седьмой десяток, ничего хорошего от современной молодежи Матвей Иванович, как и многие пожилые люди, не ждал. Но то, что вокруг творилось, и вовсе — ни в какие ворота. Все, казалось бы, ясно — Наполеон увяз в Испании, на другом конце Европы, война с Россией ему не нужна и невыгодна. Чего ж еще?

Иди да бей, разоряй поляков, французских союзников[125]. И все были за наступление — и командующий 1-й армией, он же военный министр, Барклай, и командующий 2-й армией князь Багратион, и прежний главнокомандующий против Бонапарта граф Беннигсен, и сам Великий Князь Константин Павлович, суворовский ученик. И лишь Государь Александр Павлович, который все это дело затеял и уже прибыл в Вильну к войскам, ни разу ни о наступлении, ни о самой подступающей войне ясно не высказывался.

Ну и доигрались, домудрились. Разъяренный и перепуганный русскими приготовлениями Бонапарт за четыре месяца собрал за Вислой кулак, чтоб одним ударом, одним громовым ударом…

Глянули тогда на трезвую голову — приготовления русские не отвечают грандиозности предстоящей борьбы, да и армии наши стоят вразброс по кордонной системе, и любую из них французам легко порознь разбить. Главная квартира битком набита знатными бездельниками. Сам Государь, взявший на себя командование, в действующей армии никогда не служил, командного стажа не имеет. Военному искусству учил его какой-то немец.

Когда обнаружились через шпионов главные силы французов и место неизбежного удара, стали стягивать русские войска ближе друг к другу. Двигаться велено было «с такой скромностью», чтоб и сами войска не знали, куда идут. Багратион с Волыни стал пробираться через Пинские болота в Южную Литву, в Волковыск. Перед самой войной дислокацию меняли…

Одни собирали и увозили архивы, списки ревизские, инвентарные и статистические, чтоб не могли они служить противнику для сбора налогов и реквизиций. Выгадывая последние дни, требовали, чтоб войска не давали неприятелю повода к «неприязненным действиям». Другие, полагая собранные Бонапартом со всего света войска «истинной сволочью», рвались в бой. Было от чего Платову тревожиться.

При всех указанных сложностях Матвей Иванович, любящий благодетельствовать, заметил Степку: «Чей? Кисляков? А-а. Помню… Определял тебя», — оценил тонкость лести — с него, с Матвея Платова, брали пример, посылая 13-летнего паренька на службу, — полюбовался задорным русеньким чубчиком, пригладил лысину — эх! сам когда-то кудрявый ходил!.. — и, зная истинные тяготы полевой службы, оставил, как и предполагалось, казачонка при своей квартире среди таких же и постарше юных донских урядников на должности «подай-принеси», вроде как пажом при дворе.

Вместо командира Атаманского полка, полковника Балабина, первыми людьми для Степки стали сотник Шершнев, который заправлял всем платовским обозом, и сотник Курнаков, третий платовский адъютант, который, собственно, и гонял Степку по всяким мелочным делам.

Не хотеючи попал Степка в святая святых — такое место вражеские лазутчики спали и во сне видели. Бесполезно. От лазутчиков одно видел Платов спасение — окружил себя роднёю, зачисленной по Атаманскому полку. Держал при себе пасынка, подполковника Кирсанова, двух сыновей, а в полковых командирах — троих зятьев: Иловайского 5-го (при нем же многочисленные братья его), Харитонова 7-го и Грекова 18-го.

Военный министр, не доверяя познаниям донцов в стратегии, наслал к Платову своих людей: по инженерной части — князя Кантакузина; по квартирмейстерской — четверых офицеров: Чуйкевича, Тарасова, Шило и Богдановича; так просто, для пригляду, крутились при атамане павлоградский корнет Жилин, числившийся 2-м адъютантом, преображенец Языков, армейские прапорщики Ясинский и Колычев. Для «дипломатических дел» прислали чиновника Смирного. Но коснись дело личной и секретной платовской переписки, были на то старший адъютант из своих, войсковой старшина Лазарев 3-й и войсковой есаул Процыков.

От бумагу Матвея Ивановича делался «вертеж в голове». Получив какую-нибудь депешу, сажал он Лазарева за стол и начинал:

— Ладно, напиши ему так… — потом вздыхал и улыбался. — Ну, ты сам знаешь, что писать… Давай, — и уезжал по делам.

Лазарев чесал в затылке, звал третьего адъютанта, Курнакова, парня грамотного, чей батюшка заворачивал всей Войсковой Канцелярией:

— Слышь, Курнаков? Как лучше будет?

Они склонялись над бумагой, обсуждали и, подражая Платову, усмехались в усы. Подходил Процыков, подозрительно оглядывал углы комнаты, присоединялся к первым двум.

Появлялся Платов:

— Готово письмо?

Офицеры вскакивали, протягивали листок. Платов, почти не читая, твердо и аккуратно подписывал: «Генерал от кавалерии Платоф».

— Эй, кто там? Доставить!.. Так, Лазарев! Теперь напиши… этому… как его, черта?.. Ну, в общем, вот бумага от него. Пиши ответ, — и снова отправлялся по делам.

Лишь победные реляции да особо важные личные письма писал Матвей Иванович сам. Адъютанты выстраивались у стола, а атаман медленно, покусывая нижнюю губу, выводил пером и ворчал: