Лишняя. С изъяном - Нинель Мягкова

исключительно халтурно. Ни шляпку не сняли, ни юбки не проверили, а там в одном турнюре целый арсенал пронести можно. Я, кстати, инструменты свои так и не сдала. С собой взяла, мало ли.

Но жениху я еще выскажу. Женщин либо не пускать, либо тоже обыскивать надо полноценно. Что за дискриминация по уровню опасности?

Сайкерта уже подготовили к визиту леди. Причесанный, со свежим синяком под глазом, он чинно сидел за столом, прикованный к нему за руки и за ноги. Тонкие, длинные пальцы он переплел, сложив руки перед собой, как приличный ученик. Завидев меня в сопровождении Бродерика, художник приподнялся, насколько позволили цепи.

Толстые такие, как на волкодава.

– Леди. – Он учтиво склонил голову, будто и не пытался меня душить неделю назад. И повернулся к капитану, холодно, совершенно другим тоном добавив: – Я буду говорить только с ней, наедине.

Бродерик пожал плечами и вышел. За стеной дежурили два мага из судебной комиссии с ручками наготове, чтобы записывать нашу беседу. Сам капитан останется за дверью, а слышимость тут, несмотря на толщину стен, прекрасная.

Я неловко присела на краешек стула, не особо вежливо изучая лицо маньяка. Если не знать, что он убийца, – вполне приятное лицо с правильными, благородными чертами, характерным носом королевского целителя и его же надбровными дугами. Фамильное сходство налицо.

* * *

– Спасибо, что пришли, – нарушил напряженную тишину Сайкерт.

Я пожала плечами.

– Мне сказали, что вы отказываетесь разговаривать с кем-либо, кроме меня.

– А это расследование для вас очень важно, не так ли? – подхватил мою мысль он с полуслова и ненадолго замолчал. – Мне жаль, что я убил вашу подругу.

– А остальных? Не жаль? – вскинула я брови. Убийца отвел глаза, и я решила не вдаваться в морально-этическую полемику. Смысл? Лучше перейти к сути. – Вы правда сын королевского лекаря? Поэтому так странно реагируете на целительскую магию?

Ричард вздрогнул.

– Уже знаете. Жаль… Такой ум – и достался женщине. Да, я его сын.

Очень хотелось врезать за снисходительность в каждой фразе, но я сдержалась. Зачем-то он позвал именно меня, значит, не так уж презирает, как хочет показать.

– А почему ваша фамилия тогда не Оффал? Вас же признали, насколько мне известно.

– Сайкерт – фамилия моей матери, – криво усмехнулся Ричард. – Лорд Оффал не пожелал на ней жениться, поэтому она осталась при девичьей.

Он хрипло рассмеялся.

– Отец, он даже не сразу поверил, что я именно его сын. Мать никогда не была разборчива в связях. Только когда я чуть подрос и стало ясно, что я его копия в детстве, лорд Оффал взял меня к себе. Но тут его ждало еще одно разочарование – во мне не было магии. Ни капли.

Я слушала и боялась пошевелиться. За стеной маги-стенографисты записывали драгоценные показания, без которых главный виновник смерти Хилли так и остался бы безнаказанным, несмотря на все наши подозрения и доказательства. Задушил-то ее Ричард, а вот направляющей рукой стал тот, кому по должности полагалось жизнь оберегать.

Сайкерт машинальным – привычным – движением потер грудь в районе солнечного сплетения.

– Отец вливал в меня магию каждый день. Это была пытка. Резерв у него огромный – он не жалел силы, пытаясь сделать из меня мага. «Это будет прорыв», – любил он повторять. Новое слово в целительстве. Только у него ничего не вышло. Я оказался настолько бракованным, что не смог даже принять вливаемую в меня магию. Мой организм отторгал ее, как чужую кровь.

Художник помолчал, продолжая массировать солнечное сплетение. Ему явно хотелось выговориться – недаром же он оставлял свои жуткие абстрактные картины в публичном месте. Классический пример маньяка, который подсознательно хочет, чтобы его остановили. Жаль, что мы не смогли этого сделать раньше.

– Лет до двенадцати я жил на правом берегу, – поведал мне Ричард доверительно, чуть наклонившись вперед.

Нас разделял стол, за дверью дежурили двое стражников и мой жених, которому я доверяла куда больше, чем всей полиции вместе взятой, и то я невольно вздрогнула, подавляя желание отстраниться.

– На всем готовом, с кучей слуг, по первому чиху приносивших все на блюдечке. Малая компенсация за пытки магией, но я привык.

Как я его понимала. Привыкнуть можно к чему угодно. И спать две трети суток, и жить на два мира, и править криминальной империей, хотя раньше считала любое нарушение закона ужасом и преступлением. Помимо воли, даже зная, что сидящий передо мной мужчина убил более тридцати женщин, я начинала проникаться к нему сочувствием. Точнее, не к нему, а к тому несчастному мальчику, лишенному семейного тепла.

Не оправдывать его ни в коем случае.

Убийство – не выход, никогда, даже если тебе от него полегчает. Но, учитывая, как его искорежил родной отец, который, по идее, должен был защищать и оберегать единственное чадо, неудивительно, что у бедняги поехала крыша.

– А потом стало ясно, что магия не приживется. И лорду Оффалу я стал не нужен, – тихим голосом продолжил Ричард. – Поэтому меня услали обратно к матери. Ей я тоже был не нужен – мешал работать с клиентами. Меня запирали в шкафу, потому что квартира у нас была маленькая и скрыть ребенка было больше негде. И я слушал, как мою мать имеют разные мужчины, иногда и несколько… Ел я далеко не каждый день, но рисовать не перестал. Углем на стенах, палкой на песке – голытьбе выбирать не приходится. Меня заметил мсье Дюк, взял в подмастерья. Когда он умер, у меня уже скопилось достаточно денег, чтобы снять собственную студию, и знакомств, чтобы не умереть с голоду. Я рисовал этих расфуфыренных дам с их визгливыми собачками, пузатых лордов и наглых магов – и ненавидел их. Ненавидел всех. И отца, который показал мне лучшую жизнь, а потом бросил, и мать, которая терпела меня только потому, что лорд Оффал заплатил ей неплохую сумму за мое содержание. Спустила она ее за месяц, но договор есть договор, и выгнать меня она не могла. Хоть и хотела бы.

– Все это очень трогательно, но не объясняет, зачем вы пытались убить принцессу, – холодно напомнила я суть нашей беседы.

Ричард передернул плечами.

– Меня тогда снова нашел отец. Дал денег. Позвал жить с ним. Мне уже было все равно, я собирался бросить монеты ему в лицо и уйти: слишком поздно он опомнился. Но он сказал, что сожалеет. Что не собирался меня бросать, а его вынудили. Вроде у короля родилась убогая дочь, увечная, и ему пришлось всю магию бросить на борьбу с ее недугом. И на меня уже