Россiя въ концлагерe - Иван Солоневич

СЛЕТЪ УДАРНИКОВЪ

Я пришелъ въ Медгору свeтлымъ весеннимъ вечеромъ. Юры въ баракe не было. На душe было очень тоскливо. Я рeшилъ пойти послушать "вселагерный слетъ лучшихъ ударниковъ ББК", который подготовлялся уже давно, а сегодня вечеромъ открывался въ огромномъ деревянномъ зданiи ББК-овскаго клуба. Пошелъ.

Конечно, переполненный залъ. Конечно, доклады. Докладъ начальника производственной части Вержбицкаго: "Какъ мы растемъ." Какъ растутъ совхозы ББК, добыча лeса, гранита, шуньгита, апатитовъ, какъ растетъ стройка туломской электростанцiи, сорокскаго порта, стратегическихъ шоссе къ границe. Что' у насъ будетъ по плану черезъ годъ, что' черезъ три года. Къ концу второй пятилeтки мы будемъ имeть такiя-то и такiя-то достиженiя... Въ началe третьей пятилeтки мы будемъ имeть...

Вторая пятилeтка "по плану" должна была ликвидировать классы и какъ будто бы вслeдствiе этого ликвидировать и лагери... Но изъ доклада явствуетъ, во всякомъ случаe, одно: количество каторжныхъ рабочихъ рукъ "должно расти" по меньшей мeрe "въ уровень" съ остальными темпами соцiалистическаго роста. Если и сейчасъ этихъ рукъ -- что-то около трехсотъ тысячъ паръ, то что же будетъ "въ условiяхъ дальнeйшаго роста?"

Потомъ докладъ начальника КВО тов. Корзуна: "Какъ мы перевоспитываемъ, какъ мы перековываемъ"... Совeтская исправительная система построена не на принципe наказанiя, а на принципe трудового воздeйствiя. Мы не караемъ, а внимательнымъ, товарищескимъ подходомъ прививаемъ заключеннымъ любовь къ "свободному, творческому, соцiалистическому труду"...

Въ общемъ Корзунъ говоритъ все то же, что въ свое время по поводу открытiя Бeломорско-Балтiйскаго канала писалъ Горькiй. Но съ одной только разницей: Горькiй вралъ въ расчетe на неосвeдомленность "вольнаго населенiи" Россiи и паче всего заграницы. На какую же публику расчитываетъ Корзунъ? Здeсь всe знаютъ объ этой исправительной системe, которая "не караетъ, а перевоспитываетъ", здeсь всe знаютъ то, что знаю уже я: и девятнадцатые кварталы, и диковскiе овраги, и безсудные разстрeлы. Многiе знаютъ и то, чего я еще не знаю и Богъ дастъ и не успeю узнать: штрафные командировки, вродe Лeсной Рeчки, "роты усиленнаго режима" съ полуфунтомъ хлeба въ день и съ оффицiальнымъ правомъ каждаго начальника колонны на смертный приговоръ, страшныя работы на Морсплавe около Кеми, когда люди зимой по сутками подрядъ работаютъ по поясъ въ ледяной водe незамерзающихъ горныхъ рeчекъ. Эта аудиторiя все это знаетъ.

И -- ничего. И даже апплодируютъ... Н-да, въ совeтской исторiи поставлено много "мiровыхъ рекордовъ", но ужъ рекордъ наглости поставленъ по истинe "всемiрно-историческiй". Такъ врать и такъ къ этому вранью привыкнуть, какъ врутъ и привыкли ко вранью въ Россiи, -- этого, кажется, не было еще нигдe и никогда...

Потомъ на сценe выстраивается десятка три какихъ-то очень {323} неплохо одeтыхъ людей. Это ударники, "отличники", лучшiе изъ лучшихъ. Гремитъ музыка и апплодисменты. На грудь этимъ людямъ Корзунъ торжественно цeпляетъ ордена Бeлморстроя, что въ лагерe соотвeтствуетъ примeрно ордену Ленина. Корзунъ столь же торжественно пожимаетъ руки "лучшимъ изъ лучшихъ" и представляетъ ихъ публикe: вотъ Ивановъ, бывшiй воръ... создалъ образцовую бригаду... перевыполнялъ норму на... процентовъ, вовлекъ въ перевоспитанiе столько-то своихъ товарищей. Ну и такъ далeе. Лучшiе изъ лучшихъ горделиво кланяются публикe. Публика апплодируетъ, въ заднихъ рядахъ весело посмeиваются, лучшiе изъ лучшихъ выходятъ на трибуну и повeствуютъ о своей "перековкe". Какой-то парень цыганистаго вида говоритъ на великолeпномъ одесскомъ жаргонe, какъ онъ воровалъ, убивалъ, нюхалъ кокаинъ, червонцы поддeлывалъ и какъ онъ теперь, на великой стройкe соцiалистическаго отечества, понялъ, что... ну и такъ далeе. Хорошо поетъ собака, убeдительно поетъ. Ужъ на что я стрeляный воробей, а и у меня возникаетъ сомнeнiе: чортъ его знаетъ, можетъ быть, и въ самомъ дeлe перековался... Начинаются клятвы въ вeрности "отечеству всeхъ трудящихся", предстоитъ торжественное заключенiе какихъ-то соцiалистически-соревновательныхъ договоровъ, я кое-что по профессiональной привычкe записываю въ свой блокнотъ -- записанное все-таки не такъ забывается, но чувствую, что дальше я уже не выдержу. Максимальная длительность совeтскихъ засeданiй, какую я могу выдержать, -- это два часа. Затeмъ тянетъ не стeнку лeзть.

Я пробрался сквозь толпу, загораживавшую входъ въ залъ. У входа меня остановилъ вохръ: "Куда это до конца засeданiя, заворачивай назадъ". Я спокойно поднесъ къ носу вохры свой блокнотъ: на радiо сдавать. Вохра, конечно, ничего не поняла, но я вышелъ безъ задержки.

Рeшилъ зайти въ Динамо, не безъ нeкоторой задней мысли выпить тамъ и закусить. Изъ комнаты Батюшкова услышалъ голосъ Юры. Зашелъ. Въ комнатe Батюшкова была такая картина: На столe стояло нeсколько водочныхъ бутылокъ, частью уже пустыхъ, частью еще полныхъ. Тамъ же была навалена всякая снeдь, полученная изъ вольнонаемной чекисткой столовой. За столомъ сидeлъ начальникъ оперативной части медгорскаго отдeленiя ОГПУ Подмоклый -- въ очень сильномъ подпитiи, на кровати сидeлъ Батюшковъ -- въ менeе сильномъ подпитiи. Юра пeлъ нeмецкую пeсенку:

"Jonny, wenn du Geburtstag hast."

Батюшковъ аккомпанировалъ на гитарe. При моемъ входe Батюшковъ прервалъ свой аккомпаниментъ и, неистово бряцая струнами, заоралъ выученную у Юры же англiйскую пeсенку.

"Oh my, what a rotten song".

Закончивъ бравурный куплетъ, Батюшковъ всталъ и обнялъ меня за плечи.

-- Эхъ, люблю я тебя, Ванюша, хорошiй ты, сукинъ сынъ, человeкъ. Давай-ка братъ дербалызнемъ.

-- Да, -- сказалъ начальникъ оперативной части тономъ, {324} полнымъ глубочайшаго убeжденiя, -- дербалызнуть нужно обязательно.

Дербалызнули.

Бeлая ночь, часа этакъ въ три, освeтила такую картину:

По пустыннымъ улицамъ Медгоры шествовалъ начальникъ оперативной части медгорскаго отдeленiя ББК ОГПУ, тщательно поддерживаемый съ двухъ сторонъ двумя заключенными: съ одной стороны-Солоневичемъ Юрiемъ, находившемся въ абсолютно трезвомъ видe, и съ другой стороны -- Солоневичемъ Иваномъ, въ абсолютно трезвомъ видe не находившемся. Мимохожiе патрули оперативной части ГПУ ухмылялись умильно и дружественно.

Такого типа "дeйства" совершались въ Динамо еженощно, съ неукоснительной правильностью, и, какъ выяснилось, Батюшковъ въ своихъ предсказанiяхъ о моей грядущей динамовской жизни оказался совершенно правъ. Технически же все это объяснялось такъ:

Коммунистъ или не коммунистъ -- а выпить-то хочется. Выпивать въ одиночку -- тоска. Выпивать съ коммунистами -- рискованно. Коммунистъ коммунисту, если и не всегда волкъ, то ужъ конкурентъ во всякомъ случаe. Выпьешь, ляпнешь что-нибудь не вполнe "генерально-линейное" и потомъ смотришь -- подвохъ, и потомъ смотришь, на какой-нибудь чисткe -- ехидный вопросецъ: "а не помните ли вы, товарищъ, какъ..." ну и т.д. Батюшковъ же никакому чекисту ни съ какой стороны не конкурентъ. Куда дeваться, чтобы выпить, какъ не къ Батюшкову? У Батюшкова же денегъ явственно нeтъ. Поэтому -- вотъ приходитъ начальникъ оперативной части и изъ дeлового своего портфеля начинаетъ извлекать бутылку за бутылкой. Когда бутылки извлечены -начинается разговоръ о закускe. Отрывается нeсколько талоновъ изъ обeденной книжки въ чекисткую столовую и приносится eда такого типа: свинина, жареная тетерка, бeломорская семга и такъ далeе -- нeсколько вкуснeе даже и ИТРовскаго меню. Всeмъ присутствующимъ пить полагалось обязательно.

Юра отъ этой повинности уклонился, ссылаясь на то, что послe одной рюмки онъ пeть больше не можетъ. А у Юры былъ основательный запасъ пeсенокъ Вертинскаго, берлинскихъ шлагеровъ и прочаго въ этомъ же родe. Все это было абсолютно ново, душещипательно, и сидeлъ за столомъ какой-нибудь Подмоклый, который на своемъ вeку убилъ больше людей, чeмъ добрый охотникъ зайцевъ, и проливалъ слезу въ стопку съ недопитой водкой...

Все это вмeстe взятое особо элегантнаго вида не имeло. Я вовсе не собираюсь утверждать, что къ выпивкe и закускe -- даже и въ такой компанiи -- меня влекли только дeловые мотивы, но, во всякомъ случаe, за мeсяцъ этакихъ мeропрiятiй Юра разузналъ приблизительно все, что намъ было нужно: о собакахъ ищейкахъ, о секретахъ, сидeвшихъ по ямамъ, и о патруляхъ, обходящихъ дороги и тропинки, о карельскихъ мужикахъ -- здeсь, въ районe лагеря, этихъ мужиковъ оставляли только "особо-провeренныхъ" и имъ за каждаго пойманнаго или выданнаго бeглеца давали по кулю муки. Долженъ, впрочемъ, сказать, что, расписывая о мощи своей организацiи и о томъ, что изъ лагеря "не то что {325} человeкъ, а и крыса не убeжитъ", оперативники врали сильно... Однако, общую схему охраны лагеря мы кое-какъ выяснили.

Съ этими пьянками въ Динамо были связаны и наши проекты добыть оружiе для побeга... Изъ этихъ проектовъ такъ ничего и не вышло. И однажды, когда мы вдвоемъ возвращались подъ утро "домой", въ свой баракъ, Юра сказалъ мнe:

-- Знаешь, Ва, когда мы, наконецъ, попадемъ въ лeсъ, по дорогe къ границe нужно будетъ устроить какой-нибудь обрядъ омовенiя что ли... отмыться отъ всего этого...