Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1914 год. Начало - Олег Айрапетов

Однако за два месяца ситуация резко изменилась. Главным последствием Варшавско-Ивангородской операции генерал М. В. Алексеев считал передышку, которую получила австрийская армия благодаря энергичной поддержке германского союзника. «В короткое время австрийская армия выполнила громадную работу. Она восстановила свои силы в такой степени, что сделалась боеспособной и пригодной для упорной борьбы. Она перешла в наступление, выказала большую стойкость и упорство, чем в августовских боях, большую настойчивость в поставленных ей целях. В результате она сковала свободу действий оставленных в Галиции двух армий и имеющей перед собою также австрийцев нашей девятой армии. Правда, и условия борьбы сильно переменились не в нашу пользу – в августе мы имели 18 свежих корпусов с полным числом офицеров, теперь – 12–14 корпусов, из которых некомплект достиг 250 000 человек, а недостаток офицеров принял угрожающие размеры»370.

В сложившейся ситуации русская армия обрекалась на кордонную стратегию, почти равномерное распределение войск по линии фронта без сколько-нибудь значительных резервов. Ставка определяла три задачи: 1) вторжение в Германию (16 корпусов); 2) поражение австрийской армии (10 корпусов); 3) обеспечение 1-й армии справа (10 корпусов). Всего же на русских фронтах находилось 37 корпусов. М. В. Алексеев энергично протестовал против распыления сил русской армии, при котором четверть ее сил (10 корпусов) направлялась на абсолютно второстепенную задачу «обеспечения». Восточно-прусское направление вообще, по его мнению, было малоперспективным. «Ни одно государство при современных условиях, – писал М. В. Алексеев, – не может выставить таких сил, которые позволяли бы считать себя готовыми к одновременному выполнению двух главных задач. Приходится группировать для удара войска за счет других участков, прибегая на последних к выжидательным и оборонительным действиям»371.

Начальник штаба Юго-Западного фронта считал, что имевшихся в его распоряжении сил может хватить для того, чтобы нанести очередное поражение австрийцам, но никак не достаточно для того, чтобы использовать этот успех. В таком случае эта армия всегда будет иметь время для восстановления сил. Именно поэтому он и предлагал оставить на восточно-прусском направлении 4–5 корпусов, а 21 корпус сосредоточить против Австро-Венгрии. Главным театром М. В. Алексеев предлагал считать Галицийский, основной задачей – «окончательно расшатать» австрийскую армию как основную преграду на пути к Берлину и только после этого вести наступление на германском участке фронта. Немецкая армия как серьезное препятствие им не рассматривалась: «Прибытие, если оно состоится, одного-двух резервных, а тем более ландверных корпусов соотношения сил существенно не изменит и не позволит немцам с надеждой на успех произвести наступательный маневр – они с этими силами способны лишь к упорной длительной борьбе по прикрытию ближайших путей на Берлин». Эти соображения и предложения не получили поддержки у Н. Н. Янушкевича372. Не только он, но и Николай Николаевич (младший) не отказались от своих довоенных планов. В Барановичах оценивали Варшавско-Ивангородскую операцию как, «несомненно, очень крупную стратегическую победу», открывавшую дороги в Силезию, Познань и Моравию373.

И Ставка, и штаб Юго-Западного фронта сходились лишь в одном: они не верили в способность германцев к наступлению. Между тем для пополнения 9-й германской армии с Западного фронта перебрасывались 1-й и 3-й кавалерийские корпуса, а из Восточной Пруссии – 1-й и 25-й резевные корпуса. Кроме того, еще три корпуса формировались из гарнизонов Позена, Бреслау и Торна. Все это составляло, без учета 2-й австрийской армии и корпуса Р. фон Войрша, около 10 пехотных и трех кавалерийских корпусов. В районе Торн – Ярочин собиралась ударная армия – 5,5 пехотного и два кавалерийских корпуса. Ее готовность к наступлению первоначально намечалась на 11 ноября. Этот срок не был выдержан, и, пожалуй, это было единственное свидетельство слабости немцев на направлении, в котором собирался наступать великий князь374. Ставка недооценила и способность австрийцев к сопротивлению. Ответом на предложения М. В. Алексеева стала телеграмма Н. Н. Янушкевича главнокомандующим фронтами, посланная 24 октября (6 ноября), то есть в день, когда Н. И. Иванов послал в Ставку записку начальника своего штаба.

Ставка подтвердила формулировку главной задачи – глубокое вторжение в Германию, для чего основные силы русской армии должны были быть собраны в промежутке между нижней Вислой и Судетами. Для этого севернее предлагалось направить 9-ю армию Юго-Западного фронта на Освенцим и перевести на левый берег Вислы 1–2 армейских корпуса из состава 3-й армии того же фронта. Таким образом, ни о каком усилении армий Н. И. Иванова речи не шло, при этом задачи фронта формулировались весьма широко: «В этом случае для обеспечения нашего левого фланга и тыла, которое могло бы выразиться в обложении Кракова и Перемышля и прочном занятии Карпатских перевалов, останется от 23 до 25 дивизий, часть коих могла бы быть впоследствии заменена бригадами ополчения. Такова должна быть, по мнению Верховного главнокомандующего, группировка наших войск Юго-Западного фронта ко времени окончания наступающей с австрийцами развязки, занятия Галиции и подхода правофланговых армий Юго-Западного фронта на меридиан Кракова»375.

Таким образом, Юго-Западный фронт должен был развивать успех без непременного условия, выдвинутого М. В. Алексеевым, то есть усиления до 44–45 дивизий, а в случае успеха – выхода на Карпатские перевалы и обложения двух австрийских крепостей он должен был сократиться, причем за счет первоочередных частей. Планы штаба главковерха соответствовали настроению этих дней. Николай Николаевич (младший) и Н. В. Рузский вытягивали корпуса армий Северо-Западного фронта в линию, за которой практически не было резервов. В отличие от них командование Юго-Западного фронта на финальном этапе Варшавско-Ивангородской операции осторожно относилось к предложению Ставки об энергичном преследовании, считая, что расширившийся в результате наступления русских войск фронт 4-й и 9-й армий (130 верст) слишком широк для восьми корпусов. Желая иметь позицию не только для наступления, но и для обороны, командование фронта решило приостановить движение до окончания боев на реке Сан376.

После Варшавско-Ивангородской операции мораль австро-венгерской армии снова пошла на убыль. Немцы считали, что союзники не выполнили поставленной перед ними задачи. Среди офицеров германской армии, особенно прусских, уже тогда почти нормой стало презрительное отношение к австрийцам377. «Позднее с австро-венгерской стороны утверждали, – вспоминал Э. Людендорф, – что австро-венгерские войска отступили потому, что 9-я армия двинулась назад. Это, с одной стороны, правильно, а с другой – нет. При этом умалчивается о той причине, которая вынудила отвести назад 9-ю армию и которая заключалась исключительно в отказе австро-венгерской армии, столь храброй в начале войны, но не смогшей оправиться от поражения при Львове»378. Под Радомом генерал П. К. Кондзеровский встретил большую колонну пленных, и на 1 тыс. австрийцев приходилось не более 10 русских конвоиров, причем побегов не было и поддерживался полный порядок379.

Возросла и усталость русской армии, кадры которой понесли в первых боях суровые потери. В ближайшем тылу фронта процветали кафешантаны, ставшие центрами кутежей офицеров. М. В. Алексеев знал об этом, но не запрещал их, считая, что «после страшно тяжелой и опасной жизни на позициях у офицерства является непреодолимая потребность отвлечься, позабыться в кутежах и т. п. – это прямо необходимо, без этого никакие нервы не могут выдержать тяжести боевой службы»380. Далеко не самым лучшим образом было организовано и наступление в Восточную Пруссию. Немецкое население почти полностью покинуло города и веси, оставив дома, массу имущества, скот, птицу, что немедленно сказалось на воинской дисциплине. На занятой территории царило мародерство, особенно активно отметились обозники и артиллеристы. Пехотинцу не было смысла тащить на себе дополнительную тяжесть, и он просто громил оставленное381.

«Походные движения этого периода войны, – вспоминал их участник, младший офицер одного из полков 2-го Кавказского армейского корпуса, – представляли невероятную деморализующую картину: каждая рота отмечала свой путь массой пуха и пера домашней птицы, которая щипалась на ходу. На штыках у солдат можно было видеть пронзенную свиную ляжку или утку. Никакие средства не помогали; даже подпрапорщики, эти блюстители законности и дисциплины, и те были бессильны, хотя каждый раз можно было наблюдать их благой порыв на нескольких измененных лицах гренадер»382.