Звезда королевы - Елена Арсеньева

— Говорю вам, я не делал этого!

Ну вот, опять крик. Мария вновь застонала: как адски болит голова.

— Снова этот стон. Вы слышали?

— Я-то да. Мне кажется, и она слышит нас. — Она в беспамятстве, но, говорят, люди и в таком состоянии могут воспринимать окружающее.

— Вы хотите сказать, в глубину ее бесчувствия могут проникать наши слова?

— Это не исключено.

— Ну, если так… Если так, пусть услышит: я не убивал ее. Я не давал ей яду. Я не знаю, что все это значит! Из этой бутылки я уже пил, она стояла открытая не меньше недели. Любой мог…

— Любой? Барон, у вас по дому что же — отравители гурьбой расхаживают? К тому же в вине не было яду, во всяком случае, я его там не нашел. Яд оказался лишь в том бокале, из которого пила ваша жена. Дно было щедро им смазано, он мгновенно растворился в вине и сделал его смертоносным.

— Самое удивительно, что вы не нашли его следов в других бокалах. Как можно было предвидеть, что она будет пить именно из этого?

— А разве не ясно? Он ведь самый красивый, женщина по природе своей любит красивое, из сотни вещиц выберет одну — самую изящную и привлекательную. Перед нею шесть янтарных кубков, но один — особенный: он горит самоцветным рубиновым огнем, сверкает и переливается. Она взяла его — это естественно.

Послышался тихий, недобрый смех, заставивший Марию насторожиться.

— Ах, доктор, вы так хорошо знаете женщин! Все верно, все верно, однако и мужчины способны ценить красоту. И мужчина прежде всего обратит внимание не на тусклую, матовую желтизну, а на игривый рубиновый блеск!

— Что вы этим хотите сказать?

— Только одно. Не Мария взяла этот бокал. Я дал его ей, когда увидел, что она побледнела и вот-вот лишится сознания.

— Значит, вы…

— Доктор, да вы в своем уме?! Вы что, не способны сложить два и два? Вы так уверены в том, будто я злоумышлял против Марии, что не видите дальше своего носа?

«Ну как же он кричит! О чем это, зачем?.. Может быть, если попытаться понять, в чем суть спора, голова будет не так болеть?»

— Еще раз повторяю: я раньше пил из этой бутылки. Но янтарным бокалом воспользовался впервые. И то лишь потому, что он выпал на пол, то есть подвернулся под руку, а хрустальные, из которых я обычно пью, остались стоять. Я поднял янтарные кубки, безотчетно взял самый красивый, налил вина, поднес к губам…

— Что?!

— Что слышите! Я хотел пригубить, а потом увидел, что Мария сейчас упадет, и протянул бокал ей. Что было потом, известно.

— Иисусе… Господи Иисусе! Но ведь это означает…

— Наконец-то до вас дошло! Я понимаю, проще допустить, что барон Корф решился убить свою жену, чем поверить, что он сам лишь случайно, по прихоти судьбы, остался жив.

— Но это означает…

— Да что вы заладили: означает, означает! То и означает, что Мария — случайная жертва, а яд был предназначен мне.

«Яд был в бокале? Яд предназначался Корфу?!»

Мария содрогнулась, хотела закричать, но сковывающая ее немота и неподвижность были по-прежнему неодолимы.

— Вам?! Но зачем? Почему? Кто это сделал?

— Верно, тот, кто преподнес мне эти бокалы. Небось он дивится, что я до сих пор жив. Они у меня уже более полутора лет. Странно, что яд не потерял своих качеств.

— Он и через двадцать лет их не потеряет, тем более если смешать его с винным спиртом. Удивительно, однако, почему вы не обратитесь к властям, не прикажете арестовать того, кто сделал вам столь «бесценный» подарок!

— Я бы давно уже сделал это, когда бы знал, кого обвинять. Но полтора года назад как раз приехала моя жена. Вскоре после этого, по случаю своих именин, я получил довольно много подарков; были и присланные по почте или с нарочными — с горячими поздравлениями от самых разных, порою мало знакомых или даже вовсе незнакомых людей. Благодарили за какую-то помощь, искали моей протекции… Я уж и не помню, кто и какие подарки прислал. Среди прочих — и эти кубки. Я был восхищен ими, но почему-то мне и в голову не приходило пить из них. Я воспринимал их как произведение искусства. Помню, как раз накануне дня моего ангела курьер, прибывший из России, граф Комаровский, бывший спутником моей жены по пути в Париж, рассказывал, как они рассматривали кенигсбергские янтари, какое это богатство, какая красота, и, получив эти янтарные кубки, я еще подумал: не Мария ли прислала их мне?

— Ну, сударь! С чего бы это баронессе делать вам подарки тайком?

— Неточно выражаетесь. Следовало бы сказать: с чего бы это моей жене вообще делать мне подарки?

Глаза Марии ожгло слезами. «Я хотела подарить их тебе, но их у меня похитили! И все же бокалы дошли до тебя. Но кто это сделал? Ах, если бы знать! Тогда бы я все смогла понять».

— Боже мой… Нет, не может быть!

— Что с вами, доктор? Вы побледнели!

— Нет, нет.

— Говорите. В чем дело?

— Простите, барон. Страшная мысль пришла вдруг мне в голову. Нет, это дьявольское наваждение… Но стоило вам связать имя вашей жены с этим подарком… Я хочу сказать, стоило лишь предположить, что бокалы были посланы ею (в конце концов, такие роскошные янтари могли быть куплены только в Кенигсберге или Мемеле, словом, на берегу Балтийского моря), как вдруг я вспомнил, с чего начался наш разговор.

— Да, вы говорили, что нашли в спальне Марии вот это. Кусок смолы, пахнущий травами. Какое-то лекарство?

— Нет. Это пернак.

— Впервые слышу.

— Неудивительно. Вам, смею думать, до сего времени не приходилось иметь дела с ядами, а значит, и с противоядиями. Так вот, пернак — сильнейшее противоядие, какое только известно современной науке. Свойство его — предохранительное. Вам приходилось что-нибудь слышать о царе Митридате?

— Разумеется. I век до Рождества Христова; Митридат Евпатор, царь Понтийский… Вел борьбу со скифами, подавил восстание рабов под предводительством Савмака в Боспорском царстве. Подчинил своей власти все побережье Черного моря, однако в войнах с Римом был побежден и покончил с собой.

— Все верно. Однако вы привели факты его политической биографии. А с точки зрения медицины гораздо более интересно, как именно Митридат покончил с собой.

— Ну, если вспомнить предмет нашего разговора… очевидно, он отравился?

— В том-то и дело, что нет! Предпринял несколько попыток — и бесполезно! Митридату пришлось прибегнуть к кинжалу, чтобы лишить себя жизни. Видите ли, всю жизнь он боялся быть отравленным — в ту эпоху яды были в большой моде! — и спасался от них тем, что каждое утро добавлял минимальное количество различных ядов в свою пищу. И в конце концов уже не существовало отравы, которая могла бы его убить. То же и пернак: если каждое утро выпивать малое количество его настоя, организм приобретает способность сопротивляться отраве. Я-то недоумевал, как баронесса ухитрилась остаться жива. Теперь мне все ясно. Объяснение может быть только одно! Она знала, что в доме есть яд, и хоть он предназначен не ей, но по несчастной случайности — вроде той, которая и произошла! — она может быть отравлена, госпожа Корф предприняла меры предосторожности. Взгляните: пернак не засохший. Он мягкий, рыхлый. Кто-то каждое утро настаивал его в горячей воде. Ох, как все теперь понятно!.. Satan [164]!