Звезда королевы - Елена Арсеньева

Так вот чем это кончилось… Позором двух супругов, томящихся друг по другу!

Тяжкие рыдания сотрясли все тело Марии, но она страшным усилием воли остановила слезы. Нет, она не будет плакать при нем, нельзя, нельзя этого допустить!

Попыталась встать, однако ноги не держали, и Мария опять опустилась на пол.

Корф протянул было руку — помочь, но тут же отвернулся, принялся поднимать с пола упавшую посуду. Руки его тряслись, и какие-то стаканы снова и снова падали на пол.

Один из них подкатился к ногам Марии, и она равнодушно взглянула на него. Редкостная вещь — янтарный бокал. Изящная игрушка, какое благородство линий! А вот другой такой же под столом… нет, чуть темнее. А вот этот еще более темный, отливает красным, как рубин. Разве бывают красные янтари?

Красные янтари… В затуманенном мозгу медленно проплыло воспоминание: в деревенской лавочке, где-то близ Кенигсберга, граф Егорушка Комаровский с жаром растолковывает хозяйке, пожилой курносой немке в чепчике, что еще римлянам был известен секрет окраски янтаря в красный цвет. А Маша задешево накупила там ожерелий, серег, браслетов, винных кубков из янтаря, как темного, почти черного, так и медово-желтого и даже рубиново-красного. Хозяйка уверяла, что подобных изделий она больше нигде не найдет, ибо они единственные в своем роде. Потом все эти вещи вместе с лучшими платьями пропали в замке, где ее держали Вайян и Жако и откуда она бежала в чем была. Но сейчас Мария готова была поклясться, что перед ней валяются те же самые кубки! Это они, они, невозможно ошибиться! Каким образом они оказались здесь?

Корф между тем поднял бокалы с полу и аккуратно поставил на полку. Видно, он очень дорожил ими, если заботился о них в такую страшную минуту?

— Откуда это у вас? — Мария даже не заметила, как поднялась, не чувствуя боли, и встала рядом с мужем.

Он поглядел на нее с отвращением:

— Боже мой, сударыня! Да в вас, видно, сердца вовсе нет? Я вас едва не убил, а вы — вы о чем?!

Ошеломленно покачав головой, он достал из глубин шкафчика бутыль вина и щедро плеснул в тот самый кубок цвета рубина, однако Мария с неожиданной силой схватила его за руку.

— Скажите мне, — голос ее требовательно зазвенел. — Откуда у вас эти бокалы? Говорите, ну?!

Глаза Корфа гневно вспыхнули:

— Это подарок, которым я очень дорожу, довольны вы? А теперь…

— Дорожите? — с горечью прошептала Мария. — Но ведь…

Она осеклась. Да что толку говорить ему, что эти кубки она купила для него, мечтая порадовать его таким изысканным подарком и, может быть, смягчить его черствое сердце. Нет смысла рассказывать, что подарить их ему мог только один человек: тот, кто похитил Марию и кто в конце концов получил от нее завещание в пользу Евдокии Головкиной. Надо только спросить имя того дарителя, и тогда все сразу станет ясно!

И вдруг Мария тихо ахнула и с новым ужасом уставилась на мужа.

А если… если никто их и не дарил ему? Если он сам, он сам был главою заговора против нее, а неведомая Edoxy — одна из его любовниц, будущее благосостояние которой он намерен обеспечить любой ценой?

Мария помертвела. Вот она, правда… Вот все и открылось. А пылкие слова барона о любви и ревности — не более чем сотрясение воздуха. Ложь, отъявленная ложь!

Она закрыла глаза, чтобы он не видел ее слез, сдержать которые было уже невозможно.

Оказывается, выносить его презрение — это еще не самое страшное. Выяснить, что он ненавидит ее так, что мечтает лишь о ее смерти, — вот горе. Вот боль!

Ах, если бы умереть прямо сейчас, прямо здесь… развязать ему руки, освободить от себя — осчастливить хотя бы своей смертью, если не удалось осчастливить жизнью и любовью!

Ноги Марии подгибались. Она почувствовала, как Корф подхватил ее под руку.

— Если вы решили упасть в обморок, то, умоляю, не в моем кабинете, — раздался по-прежнему холодный, исполненный презрения голос, а потом Корф с силой встряхнул ее: — Возьмите себя в руки, ну! Выпейте вот это, слышите?

Он поднес прямо к ее лицу янтарный бокал с вином. Рубиновые искры перебегали по гладко отшлифованным стенкам, и какое-то мгновение Мария, будто завороженная, следила за их игрою, а потом с трудом взяла бокал, поднесла к губам, глотнула… и, выронив кубок, схватилась за горло, ибо ей показалось, что она отхлебнула расплавленного металла.

Она не могла вздохнуть и только смотрела на Корфа неподвижными, огромными глазами.

Корф поднял брови:

— Что с вами? Ну вот, вы разбили… — Он не договорил, кинулся вперед и успел подхватить Марию — она падала. Ноги вдруг онемели, она их перестала чувствовать. Бессильно повисли руки, голова запрокинулась. Странный, какой-то потусторонний холод медленно овладевал ее лицом, потом пополз по телу. В глазах все кружилось, кружилось; на миг из этого водоворота выплыло искаженное ужасом лицо Корфа, из гробовой тишины вырвался его голос:

— Мария! Нет, нет, Мария!

Она не могла вымолвить ни слова онемевшими, похолодевшими губами, и вся душа ее, казалось, выразилась во взгляде. Но этот взгляд потребовал столько сил… последних сил, их больше ни на что не оставалось, осталось лишь опустить ресницы и погрузиться в сон… возможно, в вечный сон.

Глава XX

ДУЭЛЬ НА УЛИЦЕ КАРУСЕЛИ

— …Я нашел у нее в комнате вот это.

Голос возник так внезапно, словно у нее над ухом выстрелили из пистолета. Мария хотела схватить голову руками, но не смогла даже шевелить ими и тогда громко, пронзительно закричала.

— Что это?! Мне показалось или она тихонько стонет? О Боже!

— Да. Да. Чуть-чуть, еле слышно, но она застонала. Наконец-то!

— Доктор, я…

— Успокойтесь, ваше сиятельство. Ваши волнения позади.

— О Господи… Я-то уже думал… Я уже… J'ai perdu mon Eurydice: rien n'gale mon malheur? [163]

— Безутешный Орфей? Я понимаю. Две недели в полном беспамятстве и неподвижности, почти бездыханная!.. Еще хуже, чем в прошлый раз. Тогда хоть причины были естественные — кровопотеря, а теперь… подумать только! Удивительно, как она вообще не умерла на месте. Такое количество яду могло и силача-циркача спровадить на тот свет.

Голоса уже не казались раздражающе-пронзительными. Они звучали то громче, то тише, то наплывали, то удалялись. Это было забавно, Мария слушала даже с удовольствием.

— Доктор, вы обещали мне!..

— Да, я обещал молчать и сдержу слово. Один Бог знает, почему я это сделаю! Нет, я помню, что обязан вам своим благосостоянием и честным именем, но разве мог я допустить, что мой благодетель решится когда-нибудь на такое?..

— Говорю вам, я не делал этого!