Потомок седьмой тысячи - Виктор Московкин

— Душевно рад сообщить вам, — надтреснутым голосом сказал губернатор, — в празднование трехсотлетия дома Романовых государь изволит посетить наш город.

— Ура! — закричали гости зычными от выпитого вина голосами.

5

— Ах, Артем, как же так все случилось?

У Олечки дрожали детские, пухлые губы, лицо было бледное, иззябшее. По мостовой дул злой, по-осеннему резкий ветер, гнал бумажный сор. Артем завернул за угол дома, где было тише. Сели на лавочку. Только сейчас почувствовал, как отлегает от сердца тревога за нее, такую беспомощную, не приспособленную к жизни.

Полчаса назад в ожидании вполне возможной полицейской засады он решился зайти к ней на квартиру. Встретила хозяйка — чопорная, с седыми буклями дама; сказал, что часовщик. «Ее нет, а часы можете оставить», — неприветливо посоветовала она. «Как-нибудь зайду в следующий раз, — отговорился Артем. — Когда она приходит домой?» — «По-разному приходит, когда хочет, и приходит», — ответила дама и захлопнула перед носом дверь. Артема уже одно порадовало, что Олечка не арестована. И вот ждал на улице, встретил иззябшую, растерянную от всего случившегося.

— Как все произошло, Артем?

— Не знаю. Он ушел от нас к мосту, к деревне, и мы его не дождались.

— Я давала моим девочкам уроки… Пришел отец, он начальник тюрьмы — Ионин, знать, слышали? За обедом стал рассказывать… Я поняла, что об Алексее. Думала, упаду в обморок. Он заметил, спросил, почему я так побледнела. Кажется, ответила: зашлось сердце. «У такой молодой больное сердце!» — сказал он и не поверил. На другой день мне сообщили, что место учительницы отказано: ко всему он узнал, что мой брат в тюрьме…

— Ольга Николаевна, вам придется уехать… Хотя бы на время…

— Куда мне ехать, Артем? Что вы? Об этом не может быть и речи.

— Мне неприятно, Ольга Николаевна, но вам придется подчиниться, — упрямо сказал он, отвернувшись, избегая ее взгляда. — Есть у вас знакомые, у кого можно погостить? За пределами города, конечно?

— Знакомые? — Она наклонилась, смотрела с испугом— лицо у парня непроницаемое, суровое. Зябко повела плечами. — Это так необходимо?

— Да. И постарайтесь вспомнить, что вы говорили Алексею о нас. Что он вообще знает?

— Что он знает? — отчужденно переспросила она. — Только то, что вы называли себя. Больше ничего не говорила.

— Если бы вам удалось с сегодняшнего дня уйти с квартиры!

— Вы не надеетесь на Алексея, Артем?

Он не ответил на вопрос, будто не слышал.

— Ах, Артем, — произнесла она с горечью. — Вы видите во мне глупую девчонку и, пожалуй, так и есть… Я чувствую какую-то растерянность в себе… Когда-то так радовалась, бывая у брата, где собирались его товарищи, казалось, что и я приобщаюсь к работе, и гордилась собой. А потом наступила растерянность… Ничего не понимала. Тогда казнили хорошего знакомого моего брата — он стрелял в губернатора. Брат объяснял, что жертва не напрасна, так было надо. А я не могла понять: зачем было стрелять в губернатора? Что изменится? Разве не ждут его места сотни других, может быть, еще хуже, злее, беспощаднее?.. И вот с этой историей… Я почувствовала, что вам не хотелось ввязываться, но вы согласились, и я была благодарна вам, что вы согласились: мне казалось, надо все сделать, а просьбу брата выполнить, это он надоумил, передал из тюрьмы, чтобы был произведен какой-то акт — пропаганда действием, хотя я и не совсем понимала и сейчас не понимаю, как этот акт мог помочь ему и его товарищам. Наоборот, теперь-то мне особенно кажется, что из всей этой истории и не могло получиться ничего хорошего… Вот, Артем, я все сказала, вы можете ругать, презирать меня, все будет заслуженно… И все-таки, боже мой, как это случилось?..

Они переплывали реку, придерживая над головой узелки с одеждой. Ночью был дождь, и ветер еще не разогнал тучи, было прохладно, так что в воде казалось теплее. На берегу, под кручей, скрытые от глаз, оделись. Егор кутался в серый из байки пиджак, за пазухой держал свернутый картофельный мешок. Артем был в темной, легкой и плохо греющей куртке — постукивали зубы.

— Одежка твоя приметная, — недовольно заметил Егору. — В глаза бросаешься.

— Говорила кума: не та сума… Мало разве ходят в сером? Не зима, чай, — беззаботно отозвался Егор. — Зато у меня вот что есть. — Вытащил из кармана кусок спутанных рыжеватых волос. Артем только тогда и понял, что это борода, когда Егор приладил ее к подбородку.

— Выдумщик ты отменный, — усмехнулся он, — не можешь без выкрутасов.

— Вижу, что позавидовал, — удовлетворенно сказал Егор. — Однако давай поторапливаться, еще топать и топать…

С берега сразу нырнули в лес; густой и частый ольховник сменился потом ельником. Шли по лесу сторожась, чтобы не встретить кого.

— Не нравится мне этот «акт действием», не лежит душа, — высказал Артем свои сомнения.

— Конечно бы проще: под кусточком читать листочки, — в тон ему поддакнул Егор. — Твое настроение мне известно. Только вот деньги нам в самом деле нужны, прав парень, когда говорил об этом. Чего он, дурень, на поезде поехал: от станции, как и отсюда, нисколько не ближе.

— Дело его… — Артем никак не мог перебороть в себе неприязненного чувства к Алексею.

Реку они переплывали где-то на середине пути, идти было еще далеко, потому, где можно, прибавляли шагу, почти бежали. Сверху, с веток, обильно сыпала вода, попадала за ворот, от капель вздрагивалось знобко. Егор вел уверенно, не плутал, места ему были знакомы.

К дороге вышли метрах в трехстах от условленного места. Здесь с обеих сторон был лес, густые кусты выходили на обочину.

Постояли, оглядываясь. Егор озабоченно высказал Артему:

— Не видно почему-то, не опоздал бы.

Но на той стороне дороги зашевелились кусты. Показался Алексей. Одет был под мастерового: черный потертый костюм, старая фуражка, на ногах — намокшие ботинки, сапогов, видно, не нашел.

— Осмотрел место — лучше придумать трудно, — сказал он, подходя к ним и здороваясь. Был немного бледен, возбужден, руки подрагивали. — Здесь как раз начинается спуск к ручью, кучер непременно будет сдерживать лошадей. Это нам на руку. Мешок принесли?

Егор вытащил из-за пазухи мешок, стал набивать его травой, мхом. Артем мог только завидовать, глядя на Егора: спокоен, деловит, чего не сказал бы о себе. Еще когда случилось с Бабкиным — выбор исполнить приговор пал на них, — Артем понял, что не годится для подобных дел. Так и стоял в переулке, на случай, если придется обезопасить Егора. Ох, и жуткий же тогда был туман!..

— Скоро должны быть, — с нервной хрипотцой сказал Алексей, взглянув на часы. — Значит, действуем, как договорились. Я опять пошел на ту сторону. Оттуда и поворот виден. Смотрите, когда махну.

Артем сел на мешок, Егор прислонился к дереву, курил, глаза холодно поблескивали. Потом деловито стал прилаживать бороду. Наблюдая за ним, Артем подумал, что в отличие от Егора у него нет тех качеств, когда каждый свой поступок кажется единственно правильным. Егор рассуждает просто: взять деньги у чиновников государственного аппарата, который гноит в тюрьмах, шлет на каторгу лучших людей, взять для помощи этим людям — несомненно, справедливо. С этим Артем тоже согласен. Но сам способ изъятия — может, придется применять оружие — претил ему. У того же почтальона есть семья, дети, лишить его жизни, хотя бы и вынужденно, кто на это имеет право? Был же случай под Рыбинском. Там при экспроприации почты на Пошехонской дороге в перестрелке погибла сопровождающая карету охрана. Скольких за эти годы правительство угнало в тюрьмы, послало на виселицу, все считалось в порядке вещей, а тут из-за двоих погибших охранников газеты словно с ума сошли, чрезвычайное совещание городской думы было по этому поводу. Местные эсеры выступили с заявлением, что они не причастны к экспроприации, вина за нападение лежит на организации РСДРП. Адвокаты, учителя гимназий, лавочники писали в газеты гневные требования: пусть-де экспроприаторы придут с повинной. Сумма-то оказалась пустяковая, а вреда принесено было много. Вот почему на квартире Олечки Артем так резко оборвал Алексея, заявив, что они пришли сами по себе и ни с какой организацией не связаны. И даже в этом случае, независимо от исхода задуманной операции, Артем понимал, что придется держать ответ перед товарищами, и как еще они посмотрят на их поступок. Егор и тут рассудил с простотой мудреца: «Будет удача — помилуют, нет — никто, только мы в ответе».

«Не нравится мне этот „акт действием“», — снова подумал Артем, хотя чего уж было казниться, когда подчинился неизбежному. Поднялся, осматриваясь, и вдруг увидел на той стороне дороги Алексея, отчаянно машущего рукой. «Вот оно, начинается…» — мелькнуло с лихорадочной поспешностью, и уже видел жуткую перестрелку…